Республика ученых

«Прошу сюда»: сначала двухдюймовое, размерами с дверь стекло; ассистент снял бронзовым ножом клейкую ленту, которой оно было оклеено по краям: «Сейчас мы как раз осуществляем «пробуждение»; Вы сами будете свидетелем:/И — пока двое других помощников взваливали на себя стеклянную плиту, чтобы унести ее — мне вспомнились все вчерашние странности и загадки, которые сегодня разгадывались сами собой: стало быть, отшельник, этот старый козел, на самом деле был не старше шестидесяти и попросту время от времени отлеживался в «могиле»? Вот почему Инглфилд в ответ на мое младенчески-невинное предположение, что должен же он когда-нибудь проснуться…. ага! (Чем меньше знаешь, тем счастливее живется! В этот момент стальная дверь начала приоткрываться).

И снова — стеклянная плита! — Но теперь через нее можно было видеть все, что происходило внутри./Ассистент вновь пустил в ход нож; врач продолжал свою «лекцию»:

Мы планируем — в отдаленном будущем, можете Вы, естественно, возразить» — (Я?: я ничего не мог возразить, ведь рот мой был плотно забит марлевым кляпом! И все же у меня имелись кое-какие вопросы…) —: «периодически погружать все человечество в состояние гибернации: так, чтобы уже в скором времени все население планеты можно было разделить на две части, на два поколения — «бодрствующее» и «спящее». Небольшая часть бодрствующих обслуживает спящих, размещенных в стоэтажных высотных зданиях. Длительность жизни от трех до четырех сот лет станет нормой; я уж не говорю о том, что — при соответствующим образом усовершенствованной технике «складирования» — в Свободном мире появится место для вдвое большего числа населения.» / Я, весь в белом, словно привидение, проковылял, пошатываясь, окруженный четырьмя похожими (но не точно такими же — прошу обратить внимание!) фигурами, в помещение; внутрь этого Новейшего Святилища: я чувствовал, что силы мои на исходе — для меня все это было уже слишком! -

К стеклянному колпаку: —. -. -.: О, дьявольщина! (Закрыть глаза: не смотреть, главное — не смотреть!: Это было еще похлеще беременной кобылы по имени Джейн!)./Воняло невыносимо: дезинфекция! -

Горы волос!!!: Спускаясь с затылка, они проросли сквозь подушку; на пальцах громыхали ударяющиеся друг о друга метровой длины ногти./И врач пояснил — можно привыкнуть и к аду: разве это не немец сказал, «готов биться об заклад»? Да, среди немцев, что ни говори, рождались великие люди.[212] И без всякой гибернации. -

Питательная жидкость поступала через канюли и раз в неделю впрыскивалась в желудок: снизу нежные резиновые пузыри одновременно отсасывали нечистоты и опорожняли мочевой пузырь. Ассистент как раз, осторожно перебирая руками, вытягивал калоприемный шланг из тела спящей женщины — весь черный, вымазанный в ядовитой жиже (и вонючий). Обрезал ей волосы на голове, сделав прическу а ля Титус. Один ноготь я выпросил себе — в припадке нездорового юмора: и тут же получил его с милостивого позволения хозяев: Souvenirs, oh souvenirs!![213]

Одеревенелые члены. Полное отсутствие мышечного тонуса: кожа на подошвах стала тонкой, как бумага (чувствительной; делаются регулярные специальные упражнения). Ранки от уколов двадцатилетней давности заживали очень медленно: на них наклеены косметические пластыри, представляете себе?!/На всех стенах тикали и стучали часы./Посмотрим-ка на великого писателя (имя которого я с тех пор не могу ни слышать, ни читать без содрогания: дорого обошлась мне поездка на остров!): и у него с рук свисали отросшие ногти, напоминая кости гигантской рыбы. И он, изможденный недельным постом походил на скелет.

А теперь пробуждение:? — Он сам, lui meme, el mismo[214] взял устрашающих размеров шприц. Наполненный прозрачной как стекло жидкостью: в наши дни это может быть все, что угодно: виски, наперстянка, наркотик по прозванию «стеклянный гроб», беладонна: только уколись! — приставил его к телу —: и вонзил иглу глубоко: глубоко!: в похожее на скелет тело девушки: двадцать один, двадцать два: двадцать три: что я во всем этом понимаю?; я всего лишь бедный ниггер Уайнер из Дугласа на Каламазу!..………………………………

А теперь придется подождать: и мы ждем: врач, генерал, я; и та, похотливая, в белом. Между людьми-консервами. В могиле. И все часы идут очень…):

Ждем…/За дверью послышался шум. Там, похоже, шла борьба: голос сопротивлялся голосу, основание спорило с причиной: причина победила:!/Генерал наморщил лоб (изучая записку, которую он держал недрожавшей рукой: моя бы наверняка ходуном ходила! Но они, видно, привыкли к таким римским головкам!) — «Скажите Ингфилду: мы готовы предложить еще вот это!» (И дальше шепотом об «этом». Я отвернулся, чтобы не слушать; меня это не касалось!).

Ждем: вот уже и господин доктор морщит гладкий лоб….. /:А-а-а-а-х!»

Подними бахромчатую занавесь твоих ресниц!: длинная девушка явно ничего не видела. (Как перечеркнули ее лоб коротенькие прядки! — Непереносимо было смотреть на нее; воля все еще не возвращалась к ней (Я имею в виду волю к жизни.). Часы стучали безостановочно./И у великого поэта воля к жизни вроде бы начисто отсутствовала: я от души позабавился, глядя, как у него ни одно веко так и не дрогнуло! (А они кололи его, что-то бормоча в свои марлевые повязки.)

В коридоре: на одной из дверей начертана изящная анаграмма из двух букв — «Р» и «В» (под ней — со значением- нарисованы серп, молот и шахматная доска). Я вопросительно взглянул на своих спутников:?. И они подтвердили мою догадку, коротко кивнув: «Рылеев и Вовейкой» («Для обмена»).

Сорвал марлевую повязку с лица; блокнот в руках (на него можно превосходно опереться! Тем более в хорошо обставленной комнате. И запечатлевать подробности «пробуждения»):

Сначала — остро колющая боль где-то сбоку (в локтевом сгибе, от «пробуждающего» шприца.)/Сначала очень медленно; очень медленно зашевелился «внизу» большой палец, повинуясь приказам, исходившим «сверху», от «я»./Мглистые сумерки. — : «Но они спят теперь все меньше и меньше: сначала шесть дней подряд; потом пять, четыре, три; потом несколько раз по два дня подряд; наконец, одну ночь: нормально.»/«Нечистоты черно-смоляного цвета, это верно: питание вообще относится к труднейшей задаче в первый месяц.»/Предаются оргиям из страха перед жизнью?: «Это случается. Даже стало правилом; и у мужчин, и у женщин». (Как только на плоском барельефе первых представлений об окружающем проступит четкий профиль партнера; тут чаще всего и завязываются знакомства.)

Их, восставших ото сна, обеспечили всем с избытком — здесь, в «хорошо обставленной комнате», их ждет толстый том с богатыми иллюстрациями, рассказывающий о том, что произошло за двадцать проведенных во сне лет в технике, изобразительном искусстве, литературе: Этот стал великим человеком; тот спился и умер — «обвал воспоминаний» — у них уже для всего готова специальная терминология! — не каждому оказывался по плечу./«А кто же пишет этим соням учебные пособия?»: Комитет. (Естественно, кто же еще). «Это вовсе не так просто!» (с нажимом; поскольку я не торопился продемонстрировать им свое изумление: но мне уж и демонстрировать-то почти нечего!).

И это — писатель? Высохший как щепка. Эх ты, старый трус!!: я едва сдерживался, чтобы не подпрыгнуть, сжимая кулаки, вне себя от ярости (насвистывая при этом танец масок из «Долины»): serves him right![215] Ведь он утратил всякую связь с нами, со всем остальным человечеством! Он только спал и вкушал наслаждения, веселился как мог: мы изнашивались — а он жил «вечно»: Ага, вот, значит, как Ты выглядишь! («Это у нас действительно совершается только восьмой раз…».)

Новый курьер? Генерал Коффин выпятил челюсть. Оч-чень решительно! И скрестил руки на груди. Взвешивал возможные последствия, оценивая степень ответственности (а что, если его «калькулятор» вышел из строя?!); он медленно поднял руку к нагрудному карману (медленно; и все же; по меньшей мере, это выглядело так, как будто он раздумывает — хотя о военных мне было известно, что раздумья у них не в чести.)/Медленно он вытащил из кармана сверхсекретный блокнот. Включил и нажал на кнопку:….!…!!..!!! - /И — после последней железом скрежетнувшей паузы — внизу появилось имя: КОФФИН!/(Означало ли это, что переговоры закончились неудачей? Или он подписал договор? Было ли это последнее предложение? Или, может быть, Инглфилд похитил Успенского? А может, наоборот, Успенский превратил Инглфилда в собаку? Или оба усыпили друг друга: на двадцать лет?!).

212

Наконец-то! (Граббе, «Готланд») — Правда, автор, даже заняв такую позицию, вновь стремится тем самым лишь найти отговорку: дескать, только в Германии существовал повод формулировать подобного рода максимы.

213

Сувениры, о, сувениры! (англ.).

214

Он сам (фр., исп.).

215

Неплохо устроился! (англ.).