Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 120 из 159

У Франции появилась заманчивая возможность нанести удар своему вековому врагу — Англии, даже не объявляя войны. На самом деле монархическая Франция рубила сук, на котором сидела сама. Одно королевство поддерживает республиканскую форму правления в стране, борющейся против другого королевства. Это привело Францию к краю бездны, на котором она окажется в 1789 году. Сначала тщательно скрываемая помощь американским повстанцам деньгами, вооружением и снаряжением, затем появление в Париже неофициального, но пользующегося доверием французского двора посланника Франклина, общий порыв, охвативший Францию, не остался не замеченным Альбионом. В 1778 году скрытые враждебные действия двух держав переросли в открытую войну. Расходы Франции и на поддержку повстанцев, и на усиление в первую очередь своего флота — Англия безраздельно властвовала на Атлантическом океане, вызвали полный дисбаланс экономики. Кроме того, король не собирался отказываться от той роскоши, в коей пребывал его двор. Попытка привлечь на свою сторону Испанию, король которой доводился родственником Людовику XVI, поначалу удалась. Но вскоре Испания посчитала, что новорожденное государство в Новом Свете доставит больше хлопот испанским колониям, нежели Великобритания, и поспешила выйти из игры. А американцы усиливали свое давление на Францию, умело вдохновляя французскую аристократию принять участие в борьбе за свободу, а также спекулируя тем, что они будут вынуждены заключить мир с Великобританией, оставив Францию сражаться теперь одной за свои колонии в Новом Свете. Сюда же подтянулась и Швеция, стараясь также наладить отношения с Америкой, и даже выпросила у Франции в качестве колонии остров Сен-Бартелеми в Вест-Индии.

Правда, Густав III, поначалу увлекшись общим энтузиазмом войны за независимость, подхваченным также и шведским обществом (купечеством, прежде всего, видевшим новые рынки сбыта), отрекся от участия в этой, на его взгляд опасной авантюре, угрожавшей самой идее монархизма. Впоследствии, он даже запретить своим офицерам, воевавшим в Америке, носить ордена, полученные от республиканского правительства.

Война за независимость английских колоний привела к пародоксальному результату — началось сближение Франции и России. Безраздельное владычество англичан на море приводило к беззастенчивому пиратству — каперству, позволявшему подданным английской короны, грабить и топить суда под любым национальным флагом, если они могли заподозрить их в содействии мятежным колониям или поддерживающим их странам. Екатерина II объявляет вооруженный нейтралитет. Русские фрегаты берут под свою охрану все торговые суда и безжалостно расправляются с английскими пиратами.

И если Людовик XVI вынужденно продолжает обещать шведскому королю во время его визита в Париж в 1784 году еще 6 миллионов ливров (по 100000 в месяц), то позднее, уже опасаясь наступательных действий шведов против России, уже выражает надежду на то, что столь эффективные меры военного характера, предпринятые Швецией, будут залогом сохранения мира, а сам Густав не даст повода к его нарушению. Дальше — больше. Уже в 1788 году, французский посланник в Стокгольме маркиз де Понс, получил конкретные инструкции передать шведскому королю о том, что если он будет действовать против России, то тем самым лишается права считаться другом Франции.

Теперь Англия, желая отомстить за вооруженный нейтралитет России, мешавшей ей в Атлантике, старается натравить шведов. Понимая, что Франция уже на краю гибели, англичане, моментально сообразили, что только они со своим мощным флотом могут оказать помощь Швеции в противостоянии русским на Балтике, подтверждая, мнение Густава о том, что Россия это вечная угроза Швеции.

Совместно с Пруссией англичане также недовольны успехам русского оружия в войнах с Турцией, подталкивают Густава к возобновлению забытых с 1739 года отношений с Оттоманской Портой.

Итак, Густав III лишившись поддержки Франции, правда, получивший все, что ему было необходимо, приобрел еще двух мощных союзников. Оставалось решить вопрос с третьим, завзятым врагом России — Турцией. То обстоятельство, что во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг., Швеция и не помышляла о подобном союзе, подтверждало факт, что отношения 1739 года не собирались восстанавливаться. Однако, уже в 1787 году стокгольмский посланник в Стамбуле начинает пользоваться особым расположением султана. Санкт-Петербургские Ведомости сообщали в 1788 году[646] — что "из Стокгольма пишут о торжественных аудиенциях шведского посланника у великого визиря, о драгоценных подарках, и о том, что это уже продолжается целый год".

Так Швеция все больше и больше склонялась к войне с Россией. Единственной страной, кто так и не поддался соблазну выступить заодно со шведами, были датчане. Датское правительство дало ясно понять, что они останутся нейтральными только в случае нападении России на Швецию. В противном случае, Дания выступит на стороне России. Густаву нужно было готовить три армии — первую на юге против Дании, вторую на севере у норвежских границ, опять же против Дании, и третью, с которой можно было бы попытаться пересмотреть все границы, утвержденные Ништадтским и Абосским договорами.





В 1777 и 1783 году состоялись две личные встречи Екатерины II и Густава III, в Петербурге и Фридрихсгаме. Несмотря на родственные отношения двух монархов, эти встречи лишь на время и лишь внешне сгладили отношения двух стран, в основании которых лежали не только политические причины, изложенные выше, но и личная неприязнь монархов. Причем это в большей степени относилось к Екатерине. Как пишет Ордин, "по особенностям женской натуры, Императрица не сдерживалась в выражении своих недобрых чувств" и осыпала своего родственника градом насмешек. Их встречи не отличались искренностью, хотя в своей переписке и тот и другой уверяли в мирных намерениях. Екатерина обращалась ласково со своим родственником, дарила ему крупные суммы денег, Густав же заявлял: "Я люблю мир и не начну войны… Швеция, подобно выздоравливающему больному, нуждается в спокойствии". Когда Екатерина узнала, что у Густава родился сын, она подробно описывала ему, как занимается воспитанием собственного внука, будущего Императора Александра Павловича, как заботится о его питании, проветривает комнату, заставляет побольше гулять и т. д.

Однако, красноречие в письмах не соответствовало истинным мыслям монархов.

Уже после второй встречи во Фридрихсгаме, Екатерина пишет Густаву, находившемуся в Венеции: "Говорят, что Вы намерены напасть на Финляндию и идти прямо на Петербург, по всей вероятности, чтобы здесь поужинать. Я, впрочем, не обращаю внимания на такую болтовню, в которой выражается лишь игра фантазий".

Два сводных брата Спренгпортены — старший Яков Магнус и младший Георг Магнус, сыграли наиболее значимую роль в королевской революции 1772 года. Убедившись в том, что цель революции, проводимой королем не совпала с их собственными устремлениями, старший удалился в отставку, а младший, получив в командование Саволакскую бригаду в Финляндии, со временем встал в прямую оппозицию Густаву, и все свою последующую жизнь посвятил противостоянию шведской короне, формируя и общественное мнение против нее, занимаясь сначала одними интригами, а затем и прямым шпионажем в пользу России, закончив службу у короля, переходом на русскую службу. Отлично зная реальную обстановку в Финляндии, обладая широкими связями среди офицерских кругов, Георг Спренгпортен рассчитывал выслужить и занять весьма значимую должность возле русского трона, сначала в качестве советника в финляндских делах, а потом, чем черт не шутит и стать главой всей Финляндии, в ее новом качестве — русской провинции. Его переход на русскую службу не был спонтанным решением. Замысел отделить Финляндию от Швеции зрел в его голове давно. От отдельного княжества, чью корону предлагалось примерить сначала одному королевскому брату Фридриху, затем и другому — Карлу Зюдерманландскому. У К. Ордина упоминается и значительное участие в этом заговоре масонства, распространенного в Финляндии (наиболее известен орден "Валгалла" в Свеаборге). Сюда, по Ордину, входили все известные и уже упоминавшиеся нами заговорщики — офицеры. Это утверждение вызывает определенные сомнения. Сам брат короля Карл Зюдерманландский был масоном очень высокого градуса и не мог не знать о зреющем заговоре. Да, впрочем, это и не было секретом. От плахи Спренгпортена спас лишь переход на русскую службу. Но его главная роль еще впереди, и в этой войне, и в следующей.

646

Санкт-Петербургские Ведомости за 1788 г. С. 893.