Страница 17 из 20
В декабре 1945 г. с американской машиной знакомили летчиков 52-го гвардейского полка, но эта часть «Либерейторов» так и не получила – наверное, решили, что их на два полка не хватит.
В-24 успешно эксплуатировались 203-м полком несколько лет, восполняя нехватку отечественных тяжелых бомбардировщиков. Из-за отсутствия запчастей количество машин постоянно уменьшалось. Особенно донимала нехватка покрышек для носовых колес. На некоторых самолетах на носовую стойку просто устанавливали основное колесо с Ил-4.
В-24 превосходили Пе-8 по потолку и скорости, отличались хорошей путевой устойчивостью, а по управлению были даже легче, чем наши машины. Экипажи чувствовали себя комфортно, пользовались современным навигационным и радиооборудованием. Эксплуатация «Либерейторов» стала хорошей школой перед переходом на Ту-4, до мелочей копировавший американский В-29.
Когда началось освоение Ту-4, В-24 использовали для обучения взлету и посадке на самолете с трехколесным шасси. Для этого из 203-го полка по несколько машин раздали в различные части Дальней авиации. Так, уже упоминавшийся 890-й полк получил три самолета, которые применялись как учебные до 1 949 г.
Три машины попали в Полтаву. Стоявшая там дивизия тоже готовилась к переходу на Ту-4. Один из самолетов разбился в 1949 г. из-за ошибки борттехника на взлете, второй в 1950 г. вспыхнул в воздухе и после вынужденной посадки догорел уже на земле. Третий эксплуатировался до 1951 г., когда начали сдавать двигатели. В 1 952 г. его разрезали на металлолом.
В списках авиатехники наркомата (затем министерства) авиапромышленности «Либерейторы» не значатся. В феврале наркомат просил ВВС передать из 18-й воздушной армии один В- 24D для переделки в высотную лабораторию ЦИАМ, но получил категорический отказ.
В -24 «Либерейтор»
LB-30, транспортный вариант В-24А, 1941 г.
B-24D из 320-й бомбардировочной эскадрильи, Европа, 1942-43 г.г.
B-24J из 819-й бомбардировочной эскадрильи, Тихоокеанский ТВД, Сайпан, 1945 г.
B-24J (летающая вешка) из 458-й бомбардировочной авиагруппы
В-24Н из 203-го Гвардейского Орловского тяжелого бомбардировочного авиаполка. 1948г.
Яков Моисеевич СОЛОДОВНИК
Первый скафандр
Меня окружает мрак и тишина … Лишь из-под толстых войлочных подошв унтов светится узенькая щель между створками бомболюка.. За ними – десятикилометровая бездна, отделяющая меня от теплой, ласковой земли.
Макушка моего гермошлема упирается в верхнюю обшивку бомболюка, основной парашют, на котором я сижу, превращает скамеечку под ним в неустойчивую зыбкую опору, с которой можно легко соскользнуть, если не держаться руками за шпангоуты самолета. А держаться становится все труднее по мере того, как скафандр с набором высоты раздувается все больше и больше, и каждый палец, распухая, становится все жестче…
Под тяжестью запасного парашюта затекли неподвижные ноги, из-за чего я с трудом скорее угадываю, чем различаю, щиток не передней стенке бомболюка с сигнальными лампочками, ни одна из которых пока не горит. Но претензий предъявлять не приходится – бомболюк рассчитан на компактную авиабомбу, а не на человека в раздувающемся скафандре. И самолет СБ – единственный, который на сегодня может поднять меня на высоту десяти тысяч метров.
Лампочки на щитке начнут загораться тогда, когда Леша Гринчик «наскребет» эту высоту… Белая – знак того, что высота достигнута, зеленая – сигнал об открытии бомболюков и красная – сигнал «пошел». Впрочем, красную я все равно уже не увижу – моя голова в плексигласовом цилиндрическом гермошлеме с вертикальными проволочками электрообогрева будет уже наклонена наружу, вниз, с последующим вываливанием из бомболюка.
Но это еще не скоро – чем ближе к «потолку», тем медленнее набирает машина последние сотни и десятки метров. «Девять тысяч пятьсот» – раздается глухо в наушниках шлемофона голос Гринчика . . .
«Скорее бы уже» – мелькает мысль. Ожидание становится все более тягостным. Секунды растягиваются в минуты и часы. Невыносимо затекли ноги. Снаружи минус пятьдесят пять градусов, но мне жарко – на мне шелковое белье, поверх его шерстяное, затем идет двухсторонний беличий комбинезон, и уже сверх всего – прорезиненныи скафандр, герметически запертый и подогреваемый электричеством. Мне жарко, а поверх моих меховых перчаток и унтов белеет пушистый иней.
Мой опыт, и мои предыдущие шестьдесят шесть парашютных прыжков, не избавляет меня от того щекотливого ощущения – ожидания , которое связано с отделением от прочной опоры и стремительным падением в зияющую под тобой пустоту.
Толстый жгут, выползающий подобно удаву откуда-то из недр самолета и подсоединенный к скафандру в области живота, подводит внутрь кислород и электропитание, являясь пока что связывающим звеном между мной и самолетом. После загорания белой лампочки на щитке я должен буду прервать эту связь, выдернув ручку замка. Еще я должен буду включить вентиль своего автономного кислородного баллона на бедре. После этого обогрева больше не будет – тогда и пригодится томящая меня сейчас амуниция.
В свое время тот самый замок, не сработав при испытаниях в термобарокамере, доставил мне большую неприятность, но сейчас об этом лучше не думать. В этом последнем завершающем прыжке все должно быть хорошо.
Сейчас сентябрь 1939 года. Политическая атмосфера в Европе и во всем мире все больше накаляется, и наша страна делает все возможное для укрепления обороноспособности и, в частности, для развития своей авиационной техники.
Костюм, который сейчас на мне – это результат работы большого коллектива во главе с тремя энтузиастами – инженерами Бойко Александром Ивановичем, Хромушиным – его тезкой и Усачевым Николаем Григорьевичем. Этот костюм – прЕдвестник нашей высотной авиации, которая в ближайшем будущем должна летать не только дальше и быстрее, но и выше всех. Впрочем, одно от другого не отделимо. Это творение опередило появление соответствующих летательных аппаратов, хотя самолет «БОК» с круглыми иллюминаторами герметической кабины уже стоит в ангаре.
Этот первенец, в сравнении с современными костюмами, довольно сильно стеснял свободу движений, и требовал определенного «сживания» с ним.
Почему в этом костюме я?
Я давно мечтал стать летчиком-испытателем.
Работа со скафандром началась для меня в 1939 году в ЦАГИ, в 8 отделе. Летно-исследовательского института тогда еще не существовало, но испытательные полеты выполнялись. Работал у нас летчик-высотник Алексеев. Когда костюм был сконструирован, ему предложили в нем полетать. Он в нем посидел, потом посидел в термобарокамере, и отказался. Сказал, что костюм лишает летчика подвижности, уменьшает обзор. Одним словом, летать в нем он не согласился. Я же в ту пору летал только на У-2 и Р-5. Мечтой моей было стать летчиком-испытателем, но начальник летного отдела Козлов Иван Фролович не давал мне летать. Дело было в том, что у меня не было официального пилотского диплома, а была лишь справка об окончании аэроклуба.
Когда я краем уха услышал о создании такого костюма и об отказе Алексеева летать в нем, я пришел к Алексееву и предложил: давайте я в нем отпрыгаю. Если в нем удастся прыгать, то уж летать удастся наверняка. Алексеев согласился. Собрали Ученый Совет 8 отдела ЦАГИ под председательством Качанова. Я написал методику. Ее утвердили и приступили к испытаниям.