Страница 19 из 86
— Зачем вы прибыли, генерал?
— Чтобы охранять вас и обеспечить порядок в Версале.
— Кто вам сказал, что мы нуждаемся в охране?
— А разве нет? — с улыбкой произнес Лафайет и указал на трибуны.
— Много ли с вами солдат?
— Достаточно, чтобы обеспечить безопасность его величеству и этому высокому Собранию!
Кто-то воскликнул:
— А кто же обеспечит безопасность народу?..
Казалось, ни генерал, ни председатель не расслышали этого возгласа.
— Тогда, — продолжал Мунье, — благословляю вас, генерал. Отправляйтесь во дворец, там вы много нужнее, чем здесь.
Лафайет продолжал ухмыляться.
— Вполне с вами согласен, сударь. Здесь, кажется, уже завершился процесс насыщения, а сытость приводит к сну.
Он резко повернулся на каблуках и направился к выходу.
Майяр преградил ему путь:
— Генерал, на каком основании оскорбляете вы народ, который поставил вас во главе национальной гвардии?
Лафайет удивленно поднял брови:
— Я никого не оскорбляю, а вот вы, кажется, пытаетесь оскорбить меня. Кто вы такой и почему вмешиваетесь не в свое дело?
— Дело народа — мое дело, дело нас всех. И мы требуем, чтобы вы ясно ответили, что намерены предпринять!
Лафайет пожал плечами:
— Требовать от меня вы не можете ничего, а о том, что я намерен предпринять, я уже сказал. Прошу освободить дорогу!
Подскочил возмущенный Мейе:
— Сударь, вы унизили нацию, а сейчас пытаетесь унизить ее представителей!
Лафайет прищурился:
— А ведь я уже где-то вас видел, любезный!
— На Гревской площади, генерал. Но что же вы ответите мне?
— Отвечу, что драться с вами не собираюсь. Во-первых, сейчас это не принято, во-вторых, мы не имеем чести принадлежать к одному кругу и, в-третьих, я должен исполнять свои обязанности.
С этими словами Лафайет быстро прошел мимо нас. Мейе хотел броситься за ним, но я удержал его. К нам спешил Мунье:
— Господа, господа, к чему столько горячности! Разве вы не видите, что все улажено! Король удовлетворил все ваши требования, а Версаль теперь в полной безопасности! Сейчас же необходимо известить парижан о наших победах: ведь они в полном неведении, и столица продолжает кипеть! Я предложу вам несколько карет, и вы в сопровождении группы женщин немедленно отправитесь в Париж, в ратушу, чтобы успокоить господина Байи и наших добрых сограждан. Не отказывайтесь, подумайте о мире, который будет восстановлен вашими усилиями!..
— Это ловушка!.. — шепнул мне Мейе.
Мунье, казалось, услышал слова моего друга.
— Это единственный выход, лучшее, что мы можем сделать, чтобы удовлетворить всех, и скорейшим образом!
— Хорошо, — сказал Майяр, — допустим, мы, человек тридцать, уедем отсюда. А что будет с тремя тысячами, остающимися здесь?
— О них, право же, не беспокойтесь. Они будут на кормлены и превосходно выспятся. А завтра вернутся в столицу так же, как и пришли сюда, но уже не просителями, а триумфаторами!
— Ловко врет, собака! — снова шепнул Мейе.
Майяр пребывал в нерешительности.
— Ну что ж, — сказал он наконец, — быть может, во всем этом и есть доля истины. Давайте отправим в Париж депутацию с благою вестью.
— И ты поедешь во главе ее? — спросил Мейе.
— А почему же я?
— Да потому, что уж коли ехать, то лучше тебя никто не справится с этим делом. А заодно прихватишь и его! — Жюль подтолкнул меня.
Я сделал протестующий жест. Мейе положил мне руки на плечи.
— Посмотри на себя, несчастный. Ты едва держишься на ногах. Для первого раза это слишком много…
Я не стал возражать: действительно, я изнемогал от усталости и безумно хотел спать…
— Ну что же, господа, вы обо всем договорились, — заключил Мунье, с нетерпением ожидавший конца наших препирательств. — А теперь — доброго пути!
Он подозвал двух приставов и приказал проводить нас и двадцать восемь женщин к каретам, тем самым каретам, на которых несколько часов назад двор пытался прорепетировать отъезд августейшей четы в Рамбуйе…
Выйдя на улицу, мы погрузились в кромешную тьму. Дождь продолжал моросить. Огни везде потухли. Ночь была холодная и промозглая. Люди кое-как разместились по сараям и конюшням, под воротами и даже под выступами кровель домов. Кто не нашел пристанища под крышей, расположились, скорчившись и прижавшись друг к другу, на площадях, вокруг погасших костров. Люди спали глубоким сном, изнуренные невзгодами и напряжением дня.
— Вот удобное время, чтобы начать всеобщее побоище, — задумчиво произнес Мейе.
— Да, — ответил Майяр, — если бы у королевских каналий хватило сообразительности, им не найти лучшего момента. Что стоило бы им, сытым и отдохнувшим, осуществить план Сен-При! Не так уж трудно перерезать измученных, безоружных и спящих голодным сном женщин, будь их хотя бы пять тысяч!
— Неужели это возможно?! — в ужасе воскликнул Рена Одю.
— Все возможно в мире, где мы окружены врагам! По моему глубокому убеждению, Лафайет — предатель. Он способен на любую подлость, и, если бы началось что-либо, он со своими сатрапами наверняка оказался бы не на стороне народа.
— Уж не потому ли так старался нас выжить эта лис Мунье? — снова высказал свое давешнее предположение Жюль.
— Это не исключено. Но здесь, к счастью, остаются настоящие люди: ты, Гюлен и многие честные патриоты, знающие дело со времен Бастилии. Держитесь. Забудьте об усталости. Свяжитесь с Лекуантром и его штабом. Повсюду выставьте пикеты. И тогда, хочется верить, в обойдется. Завтра же вы доставите короля в столицу…
…Копыта сочно хлюпали по грязи. Экипаж трясло. Я примостился на задней скамье между двумя женщинами. Тоненькая Пьеретта Шабри доверчиво склонила голову на мое плечо и крепко спала. Посапывали и другие дамы. Только Майяр, сидевший против меня, словно бы сделан из железа. Временами он бросал мне какие-то слова, на которые, казалось, не ждал отклика. Я мычал что-то невнятное, и голос моего спутника как бы растворялся и исчезал. Я чувствовал, что теряю четкость мысли и падаю в черную бездну, мрак которой поглощает все окружающее и все, чем я жил эти долгие часы этого бесконечно долгого дня. А потом мне приснился сон. Я увидел родной Бордо, дорогую маменьку и отца, который почему-то смотрел на меня с печалью. И брата Ива, с которым мы бегали взапуски по зеленому лугу. Я уже не слышал ни голоса Майяра, ни храпа моих соседок. Я был в стране грез… И я, конечно, не мог знать, что Жюль Мейе оказался глубоко прав в своих опасениях, что там, в Версале, уже раздались первые выстрелы, которые грозили стать роковыми для всего дела 5 октября…
…Я очнулся днем, и не в карете, а в своей постели в квартире доброй мадам Розье. Как я туда попал, не знаю до сих пор. Впрочем, я не слишком интересовался этим. Я полагал, что для меня версальская эпопея закончилась.
Мог ли я знать тогда, что она станет началом моей подлинной жизни?..
Глава 7
Вчера вечером я буквально умирал от усталости, голо» да, холода и под конец дошел до состояния прострации настолько, что не помнил даже, как очутился дома. Но достаточно было лишь нескольких часов крепкого сна, легкого завтрака и чашки кофе, заботливо приготовленных моей хозяйкой, чтобы все точно рукой сняло. И я, как обычно, хотя и с опозданием, помчался в Хирургическую школу.
Последнего, конечно, делать не стоило. Как и предвидел Мейе, школа второй день была на замке, и сторож, потягивавший свою неизменную трубку, оглядел меня с головы до пят, точно пришельца из иного мира:
— Что вы, сударь, какие занятия! Вы поглядите только, что творится вокруг!..
И, правда, только слепой или слишком ушедший в себя мог не обратить внимания на происходившее.
Улицы были полны народу, как и накануне, но настроение толпы совершенно изменилось: она казалась не только весьма возбужденной, но даже праздничной, причем никто и не думал скрывать своей радости, проявляя ее довольно громко и бурно. И погода была под стать: светило яркое солнце и небо было ослепительно голубым — вчерашней серости не осталось и в помине.