Страница 14 из 15
Хранитель пожал плечами.
— Ох, сеньор кабальеро, очень немного. Ведь на полуостров и до войны Трех Королей особо никто не ходил, а уж когда он стал Ничьими Землями — тем более. И карт ведь приличных нет, даже лоцию побережья толком не составили, все черновики сожгли перед вторым штурмом Вилья Фердинандо. К тому же остатки архивов вывезли в Туделу и зачем-то спрятали в особом кабинете — ума не приложу, что там могло быть? Так что по сути и нет ничего — донесения патрулей, протоколы допроса контрабандистов, пикаронов… Между нами говоря, из бумаг следует, что корона не очень много потеряла от Аахенского мира. Ничьи Земли — места гиблые. Правда…
Он сделал паузу, как-то странно огляделся, будто в кабинете заведения почтенного Барбуса их кто-то может услышать.
— Ну, что там?
— Да есть еще все эти легенды, — добавил он не без колебаний.
— Это какие ж? — равнодушно (внимательный слух уловил бы, что слишком уж равнодушно) осведомился идальго.
— Да так, — отмахнулся чиновник, — глупые россказни, хотя, конечно, пять пропавших экспедиций за пятнадцать лет — это неспроста… Впрочем, там это написано. Я даже добыл, вы не поверите, рукописный отчет самого Тоэльо де Ролано. Хотя его на треть погрызли мыши, но тем не менее… Его записки ведь признали еретическими и прямо из типографии свезли на аутодафе… Цензора тогда сразу постригли в монахи и сослали на покаяние.
— Я, признаться, не понял, о чем идет речь, мэтр, имя это мне слышать не доводилось. Но все равно я весьма вам благодарен.
— Вот кстати о благодарности, — оживился человечек. — Я… мне, право, очень неловко просить столь достойного дона, но не мог бы он увеличить мое вознаграждение… скажем… на двести монет? Я бы не осмелился беспокоить, но обстоятельства…
— Что так? — нахмурился идальго. — Или вы наделали долгов, достопочтенный мэтр? Не ожидал от вас, неужто вы начали играть?
Он добродушно хохотнул.
— Нет, что вы, кабальеро! — замахал руками писец. — Просто, видите ли, какое дело: наш аудиенс-секретарь переводится в метрополию, как он давно мечтал, и распродает имущество. И я договорился с ним о покупке одной рабыни. Весьма недурная собой, почти белая девица, домашнего воспитания, и… В общем, мне бы очень хотелось ее приобрести для себя, но дон Сколла не хочет уступить в цене. Я бы мог набрать нужную сумму, но тогда придется продать Кабирру, а та даром что уже не юна, но я к ней привык, и она хорошо ведет дом и отменно готовит энчиладас. Вы не могли бы снизойти к моему затруднению? — Он умоляюще прижал ручки к груди.
— Ох, почтенный, вы, видать, думаете, что у меня в стойле имеется золотой осел, который гадит полновесными риэлями, — вздохнул его собеседник. — Ну что ж, сколько там стоит эта ваша благонравная белая девица? Вам хватит три сотни монет сверх оговоренного?
— О, не знаю, как вас благодарить… — закатил глазки коротышка.
— Тогда вот… — На стол с недопитым кувшином кокосового вина и тарелкой буррито шлепнулся объемистый кошель.
Засуетившись, собеседник идальго стал неловко пристраивать кошель на пояс, а потом церемонно раскланялся и удалился, весь лучась радостью — небось, уже предвкушал, как потащит свежую невольницу в постель.
Глядя на коротышку, такого в сущности смешного, Рагир усмехнулся. В легендах Владыка Тьмы покупал души обещанием вечной молодости, короны, спасения от верной смерти или даже власти над миром. Это жалкое создание было закуплено на корню со всеми потрохами и мелкой душонкой за малую толику презренного металла.
Как там в святых книгах фаранджийской веры: «Приобретай друзей богатством неправедным».
А ведь мэтр искренне боготворит его, торговца из разорившихся дворян дона Харима, и где ему догадываться о том, в честь кого он взял себе это имя? Точно так же, как и о том, что Рагир отлично знает, кто такой де Ролано, и о том, что за его записками он даже отряжал человека в метрополию, в то время, как они ждали его тут.
Впрочем, это не вина этого уже не первой молодости некрасивого человечка с ранней плешью и врожденной хромотой, выучившегося на медные гроши отца — полунищего книготорговца. Он когда-то отправился в колонии за богатством, но вот никакого богатства не стяжал, без взяток и протекций сумев пристроиться лишь на жалкое жалование архивариуса. А что, скажите на милость, воровать в архиве? Так бы и прожил до старости, не имея ничего, кроме съемного угла в бедном квартале да изредка — продажных ласк не самых лучших шлюх. Рагир дал ему денег и на покупку должности королевского нотариуса (а перед этим еще пришлось прирезать его начальника, освобождая место), на домишко, на рабынь…
В сущности, для архивариуса он стал богом, если не больше. Ибо никакой бог не мог бы ему всего этого дать, а вот он — маг и пират Ар-Рагир, Сын Смерти — дал.
— Он нам еще нужен, капитан? — неслышной тенью появился в дверях Корр. — Может, его от греха подальше…
Он выразительно провел ладонью по небритой шее.
— Зачем? — пожал плечами Рагир. — Ты ведь знаешь, дружище, я никогда не убиваю просто так. Если хочешь, допей вино и пошли…
Значит, Тудела, думал он, шагая по спускавшейся к морю улице. Ну, тем более есть резон навестить этот город. Но сперва нужно уладить дела с пикаронами…
Глава 20
[где, когда?]
— И все равно я не верю тебе, чужак, — брякнул старец. — Что бы ты ни говорил, и что бы тебе ни мерещилось, но Домбалле нет дела до тебя — как и до прочих белых. Великий Змей заботится лишь о своих детях — тех, у кого черная кожа. У прочих есть свои боги.
— Так что, ты откажешься пустить меня в храм Отца? — осведомился Рагир.
Йунус поежился — и вовсе не потому, что они стояли тут, на склоне прибрежной горы вдвоем против четверых.
А потому что эти четверо были не самые последние люди из числа сантьеро.
Два мужчины и две женщины. Первый — дряхлый уже старик, чей сановитый вид и ярко красные штаны, бархатные полусапожки и шитый золотом жилет на ссохшихся плечах изобличали в нем верховного жреца — одного из двенадцати. На шее его, обычно украшенной гирляндами фетишей и амулетов, болтался всего один резной идол пожелтевшей растрескавшейся кости на плетенном из кокосовых волокон шнурке. И по этому признаку в нем можно было безошибочно узнать важную шишку — по этому, а еще по особому взгляду, вызывавшему отчего-то у Йунуса желание склониться в церемониальном поклоне. Вот он, значит, какой — Дзугибар Бандаго, один из епископов темного и зловещего культа.
А вот второй — Мутабасса, один из самых сильных (по слухам) колдунов на островах Маре-эль Смарагдос — прибыл сюда по каким-то делам. Он помоложе — пятьдесят от силы — и явно себе на уме.
Третьей была девушка, вернее, молодая женщина, — высокая, сильная и статная, одним своим видом будоражившая кровь. У айланки густые черные брови сходились над орлиным носом; горящие пламенем глаза были как раскаленные угли; на ее, словно из красного дерева, лице выделялись губы цвета темного вина, полные, влажные и зовущие. Она была обнажена до пояса, ее великолепные груди, высокие и торчащие, были чуть прикрыты золотыми чашечками. На ней были шелковые шаровары дымчато-багряного цвета, стан опоясывал кушак, стройные лодыжки охватывали браслеты чеканного золота, в уши были вдеты золотые кольца. А на парчовой перевязи висела обычная абордажная сабля — правда, с рукоятью местной работы, украшенной черепаховой костью и золотом. Йунус догадался, что видит служительницу Ешшо — старшей дочери грозного Эрзулу, брата означенной хозяйки дождя, богини земледелия и покровителя (и формального мужа) амазонок. А это — видимо, командирша местного бабского воинства. Ибо тут женщины учатся владеть оружием для того, чтобы если придут эгерийские солдаты, имелись дополнительные руки, способные держать оружие.
Четвертой была тоже девушка — с кожей оттенка темной бронзы, но при этом с темно-голубыми глазами и слишком изящными, не айланского разреза, тонкими губами.