Вечер в Византии

Крейг засмеялся, слушая эти бесконечные оговорки.

– Одним словом, во всех отношениях – блестящие перспективы.

– Ну, сказал Мэрфи, – я же помню, как ты в свой первый приезд в Европу не захотел ехать в Испанию из-за того, что тебя не устраивала тамошняя политическая обстановка, так что…

– Тогда я был моложе, – прервал его Крейг, подливая себе пива. – Теперь стало модно снимать фильмы в странах, политика которых тебя не устраивает, иначе мало шансов попасть на экран. Ведь не станешь же ты снимать картину в Америке, правда?

– Не знаю, – ответил Мэрфи. – Моя политика – схватил деньги и давай бог ноги. – Он жестом показал официанту, что хочет еще «мартини».

– Ну, так как же? Звонить тебе, если эта греческая штука сдвинется с места?

– Нет, – ответил Крейг, взбалтывая в стакане пиво.

– Не то сейчас время, чтобы зазнаваться, Джесс. – Мэрфи нахмурился. – Ты давно уже в этом соку не варился, так что тебе, наверно, не понять. Кинематограф – зона бедствия. Те, кто раньше огребал по семьсот пятьдесят тысяч за одну картину, теперь готовы работать за пятьдесят. И получают отказ.

– Почему же не понять.

– Если тебе за тридцать, то тебе не говорят: «Позвоните нам», а говорят: «Мы вам позвоним». – Мэрфи отпил из стакана. – Все ищут какого-нибудь никому не известного патлатого мальчишку, который сделал бы для них еще одного «Беспечного ездока» меньше чем за сто тысяч. Прямо напасть какая-то.

– Это всего лишь кино, Мэрф, – сказал Крейг. – Твое любимое развлечение. Не принимай так близко к сердцу.

– Ничего себе развлечение, – мрачно сказал Мэрфи. – Но я за тебя тревожусь. Не люблю говорить на неприятные темы, особенно во время отдыха, но ведь денежный вопрос именно сейчас тебя и беспокоит…

– Именно сейчас, – сказал Крейг.

– Адвокаты твоей жены рыщут по всей стране, двое из них были у меня с судебным распоряжением, просматривали бухгалтерские документы. Хотели проверить, не передаю ли я тебе тайком какие-нибудь суммы, на которые она еще не наложила лапу. Я знаю, что она претендует на половину твоего капитала плюс дом. А твои ценные бумаги… – Мэрфи пожал плечами. – Ты же знаешь положение дел на бирже. Уже пять лет, как ты не получаешь никаких доходов. Черт побери, Джесс, если мне удастся пробить этот греческий фильм, я хочу, чтобы его делал ты. Заработал бы пока на текущие расходы, а там, может, что и подвернется. Ты меня слушаешь?

– Конечно.

– Но тебе это как об стенку горох, – мрачно сказал Мэрфи. – Слишком тяжело ты все воспринял, Джесс. Ну, были у тебя неудачи. Что из того? У кого их не было? Когда я узнал, что ты едешь в Канн, то обрадовался. «Наконец-то, – думаю, – он перестанет хандрить». Спроси Соню, она подтвердит. А ты вот стоишь здесь и смотришь на меня тусклыми глазами, хотя я стараюсь говорить дело. – Он допил «мартини» и заказал еще. – В прежние времена, потерпев неудачу, ты на другое же утро приходил с кучей новых идей.

– Так то – в прежние времена, – сказал Крейг.

– А по нынешним временам знаешь, что надо делать? – спросил Мэрфи. – Пусть ты талантлив, и опытен, и благовоспитан, но не можешь же ты сидеть сложа руки и ждать, когда к тебе придут люди и станут умолять взять у них десять миллионов долларов, лишь бы ты сделал им картину. Нет, у тебя должна быть своя идея. Умей отстоять ее и разработать. Найди сценарий. Чтоб это был чертовски хороший сценарий. И режиссера. И актера. Такого, которого кто-то еще хочет видеть на экране. Таких актеров осталось раз-два и обчелся. И не меньше миллиона долларов. Вот тогда я смогу начать с тобой деловой разговор. Не раньше. Таковы факты, Джесс. Они неприятны, но что делать. И лучше тебе посмотреть им в лицо.

– Ладно, Мэрф, – сказал Крейг. – Я, пожалуй, готов посмотреть им в лицо.

– Так-то лучше. Эта девчонка говорит, что видела у тебя на столе рукопись.

– Надо полагать, в отеле «Карлтон» на сотне столов лежат сейчас рукописи, – сказал Крейг.

– Давай поговорим о той, что на твоем столе, – настаивал Мэрфи. – Что это – сценарий?

– Ага. Сценарий.

– Она спрашивала, знаю ли я что-нибудь про эту рукопись.

– Что ты ей ответил?

– Какого дьявола мог я ей ответить? – с досадой пробурчал Мэрфи. – Ничего я не знаю. Ты заинтересовался каким-то сценарием?

– Можно сказать и так. Да.

– Чей он? – недоверчиво спросил Мэрфи. – Если какая-то студия уже отклонила его, то не связывайся. Пустая трата времени. Информацию нынче на лазерных лучах передают.

– Этот сценарий никем еще не отклонялся. И никто его, кроме меня, не читал.

– Автор кто?

– Один парень. Ты его не знаешь. И никто не знает.

– Как его зовут?

– Пока не скажу.

– Даже мне?

– Тебе в особенности. Ты тут же растрезвонишь. Сам это знаешь. Я не хочу никого к нему подпускать.

– Ну, что ж, – с сожалением согласился Мэрфи. – В этом есть резон. Он тебе принадлежит? Я имею в виду сценарий.

– Я приобрел на него права. На шесть месяцев.

– Сколько ты за него заплатил?

– Пустяки.

– Его герои – моложе тридцати и много откровенных сцен?

– Нет.

Мэрфи тяжело вздохнул.

– О господи. Уже два очка не в твою пользу. Ну ладно, дай мне почитать, потом подумаем, что можно сделать.

– Подожди несколько дней, – сказал Крейг. – Хочу еще раз пройтись по тексту, чтобы уж подготовить его как следует.

Мэрфи долго смотрел на него, не говоря ни слова, и Крейг был убежден, что он ему не верит.

– Хорошо, – сказал наконец Мэрфи. – Когда я тебе понадоблюсь, я тут. А пока, если у тебя есть на плечах голова, поговори с этой девчонкой. Подробнее. И вообще – не упускай ни одного газетчика. Пусть люди знают, что ты жив еще, черт побери. – Он прикончил свой «мартини». – А теперь пошли обедать.

Ленч им привезли к пляжному домику. Холодные омары оказались весьма удачными. Мэрфи заказал две бутылки белого вина, большую часть которого сам же и выпил. Говорил он тоже больше всех. Грубовато, но добродушно – по крайней мере вначале – подшучивал над Гейл Маккиннон: «Я хочу выяснить, чего добивается это чертово молодое поколение, пока оно еще не перерезало мне горло».

Гейл Маккиннон отвечала на его вопросы прямо, без обиняков. Уж в чем, в чем, а в застенчивости упрекнуть ее было нельзя. Выросла она в Филадельфии. Ее отец живет по-прежнему там. Она – единственный ребенок в семье. Родители в разводе. Отец женат вторично. Он адвокат. Она училась в Брин-Море, но ушла со второго курса. Пошла работать на филадельфийское радио и вот уже полтора года в Европе. Их корреспондентский пункт – в Лондоне, но условия работы позволяют ей много путешествовать. В Европе ей нравится, но она все равно будет жить в Штатах. Предпочтительно в Нью-Йорке.

Такая же, как сотни других американских девушек, встречавшихся Крейгу в Европе, – полных надежд, энтузиазма и обреченных на неудачу.

– А мальчик у вас есть? – спросил Мэрфи.

– Настоящего – нет, – ответила она.

– Любовники?

Девушка засмеялась.

– Мэрф, – укоризненно сказала Соня.

– Не я же изобрел общество вседозволенности, а они, – сказал Мэрфи. – Молоды, черт их дери. – Он снова повернулся к девушке: – А мужики все к вам пристают, когда вы их интервьюируете?

– Не все, – с улыбкой ответила она. – Забавнее всех был старый раввин из Кливленда, он летел через Лондон в Иерусалим. Я едва от него отбилась в отеле «Беркли». К счастью, через час у него улетал самолет. Борода у него была шелковистая.

Слушая этот разговор, Крейг испытывал неловкость. Слишком напоминала эта девушка его дочь Энн. Ему претила мысль, что и Энн может вот так разговаривать со взрослыми мужчинами, когда его нет рядом.

Мэрфи заговорил об упадке кинопромышленности.

– Возьмите, к примеру, фирму «Уорнер». Знаете, кто ее купил? Похоронная компания. Как вам нравится черный креп на эмблеме? А уж эта возрастная проблема! Болтают о революциях, которые пожирают молодых. А у нас там – тоже революция, только она пожирает старых. Вы-то, конечно, считаете это правильным, – мисс Умница. – От вина он делался агрессивным.