Страница 87 из 103
Паша, жить хорошо…
Он поправил ей спустившуюся на лоб прядку волос, поцеловал глаза. Тихо сказал:
Будем жить…
На станции все пути были забиты составами. Воинские эшелоны стояли даже в тупиках. Из огороженных тесовым забором отхожих мест с надписью «для нижних чинов» несло тяжким зловонием. Офицеры, проходя мимо, прикрывали носы платками; солдаты плевались, ворчали:
Известки нет, что ли? Берегут… Экономят на всем: на солдатском пайке и даже…
У санитарных поездов, составленных из товарных вагонов с вписанными в круг красными крестами, кокетничали с молодыми подпоручиками хорошенькие сестры милосердия. На платформе у здания вокзала расставлены были линейные часовые. Они сонно глядели перед собой и переминались с ноги на ногу, ожидая, когда их сменят.
Павел об руку с Устей вышел к станции в самый полдень. Солнце лило в упор на головы людей прямые, жгучие лучи. Раскаленная земля жгла ноги сквозь подошвы сапог. Все словно замерло, оцепенело. Составы стояли без паровозов, и трудно было понять, в какую сторону любой из них будет двигаться. Возле депо пыхал реденькими дымками маневровый паровозик. Машинист из окошка своей будки обреченно поглядывал на залитые солнцем вереницы вагонов, видимо не представляя себе, как и куда он их будет растаскивать, чтобы вывести нужный состав на главный путь. Солдаты прятались в короткой тени под вагонами, играли в свайку, в орлянку. Некоторые в сточной канаве стирали белье, сушили, разбросав его прямо на траве, и сами, голые, лежали рядом, перевертываясь с боку на бок, чтобы кожу не сожгло солнцем.
Дорожка вывела Павла и Устю к водогрейке, где несколько солдат ругали на чем свет стоит кубовщика за холодную воду.
Пробежали к вагонам две толстые бабы, неся каждая по полному ведру и от этого кренясь на бок.
Кому парного молочка?
Нам бы от бешеной коровки!
Кто-то пронзительно свистнул. Из вагона окрикнули Павла:
Солдат, ты где кралю такую себе подцепил?
Устя шла бледная, смятенная. Конец, конец… Это ее последние минуты вместе с Павлом. Сейчас его заберут в какой-нибудь из этих вагонов, где только одни мужики, солдаты и нет ни одной бабы. Когда и где потом она увидит его? Подходя к станции, они договаривались, что разыщут здесь самого старшего генерала и скажут ему: «Мы муж и жена, отправьте нас на позиции вместе».
Смирно!
Перед ними словно из-под земли возник высоки ii костлявый поручик. Выдвинув вперед тяжелую нижнюю челюсть, он повторил команду:
Солдат, смирно! Руки по швам!
Павел понял: это относится к нему. Но он не знал, что ему надо делать, как отвечать. Стал прямее, вытянув руки.
Ты почему не отдаешь офицеру чести? С-скотина!
Не знал я…
Чего не знал? — Голос у поручика сорвался на тонкий визг. — Что надо честь отдавать? На шлюх всяких заглядываешься.
Павел вздрогнул, глаза у него сузились.
Это не шлюха, это…
Молчать! — Брови у поручика поползли вверх. Жесткой, сухой ладонью он дважды ударил Павла по лицу. И закричал, подзывая ближнего часового: — Отвести его к коменданту!
Павла много раз били на каторге, по так, по лицу, и с такой брезгливостью и презрением — еще никогда. Оскорбление, нанесенное Усте, смешалось с личной обидой. Оп сделал шаг вперед.
Бить нельзя, не да…
Нельзя? Вот как надо бить, — теперь уже кулаком хватил поручик Павла.
Устя побежала за ними. Боже, боже! С одной каторги уйти, чтобы в другую…
Удар пришелся по уху, и Павел зашатался. Его в спину толкнул подоспевший часовой и повел по платформе.
К коменданту Устя ворвалась вслед за Павлом. Стоявший у двери солдат не хотел впускать ее.
Что? — прикрикнула на него Устя. — Пропусти! Я с ним.
Солдат понимающе осклабился.
Побаловал над тобой парень? Ну, иди, пожалуйся коменданту. Он те еще розог штук двадцать всыплет. Наведет румяна на скромном месте.
Комендант, в чине подполковника, седоватый, с зализанными на макушке волосами, сидел за столом. Солдат-связист прилежно крутил ручку телефонного аппарата, дул в трубку п никак не мог добиться ответа. Подполковник" вытащил из кармана белый батистовый платок, смахнул им кайли пота со лба, посмотрел на часового, вошедшего вместе с Павлом, потом на Устю.
Ну? В чем дело? — отрывисто спросил он.
Его благородие господин поручик Киреев приказали доставить итого солдата к вашему высокоблагородию, — без запинки отчеканил часовой и отступил на шаг в сторону.
А зачем?
Не могу знать, ваше высокоблагородие, — так же красиво и звонко выпалил часовой. — Его благородие сами доложат об этом.
Пошел вон, — приказал подполковник. И к Павлу: — Украл у нее что или чести лишил?
Павел не успел ответить. Зазвонил телефон — долго, настойчиво. Связист, передавая подполковнику трубку, сказал:
Ваше высокоблагородие, комендант станции Маньчжурия сами вас вызывают.
Ага! Давай, — жадно припал подполковник ухом к мембране. — Маньчжурия… Маньчжурия?.. Это я, Черняев. Фогель?.. Куда ты к черту пропал? Никак до тебя не дозвонишься, а паровоз стоит под парами… Забиты все пути, все тупики до единого, — подполковника так и распирала накопившаяся в нем злоба. — Да пойми ты, сейчас у меня на станции разминуться негде! Если встречный подойдет, мне за хвост два состава на линию надо вытаскивать. Что?.. Все есть у меня! Все, что хочешь. Слушай… Записывай. Семь эшелонов пехоты, два — кавалерии. Четыре эшелона снарядов. Есть и фураж. Ну, чего тебе сперва подавать? Почему пропустить? Я говорю: чего тебе подавать?.. Не понимаю… Ах, от тебя пропустить? Нет, на запад у меня нет паровозов… Этот повернуть? Почему повернуть?.. Имущество генерала Бильдерлинга? Какое имущество? Сколько?.. Десять вагонов? Идет специальный состав? Прошел уже Хадабулак, скоро у меня будет?.. Фогель, не шути… К черту! Если я паровоз поверну, я тогда лучше санитарный поезд отправлю. У меня их здесь уже три накопилось. Вагоны грязные, из-под угля, каждый день покойников снимаю… Фогель! Фогель!.. Куда ты опять потерялся? Бильдерлинга я задержу, пока не будут свободные паровозы… Что? Приказание главнокомандующего?.. Вне всякой очереди?.. Да откуда, какое у него имущество — десять вагонов? — Он зажал ладонью трубку, выругался и опять закричал: — Фогель, Фогель! А я все-таки не пропущу Бильдерлинга. Остановлю… Под суд?.. Не шутишь? Так прямо в приказе написано?.. Хорошо. Подчиняюсь. Фогель, я поверну паровоз, но рапорт напишу, предупреждаю… Кому?
Он передал трубку связисту, махнул рукой: «Повесь». Зажал голову ладонями, посидел так, проворчал мрачно:
Кому? Некому… — Вынул платок и стал вытирать лицо, шею. — Губанов! — От двери отделился ординарец. — Передай дежурному. Паровоз повернуть на запад. Подойдет специальный поезд барона Бильдерлинга с… имуществом, подать паровоз под него. Понял?
Губанов повторил приказание.
Ступай!.. Стой!.. И скажи ему еще: в хвост этого поезда дополнительно один санитарный подцепить. Пока разберутся, хотя до Читы пусть дойдет.
Губанов выскочил за дверь. Подполковник надул щеки, медленно выпустил струю воздуха. Взгляд его остановился на Усте.
А! Так чего у тебя, красотка, этот гусь стянул?
Но опять зазвонил телефон, и комендант опять взялся за трубку, кинул Усте: «Подожди!»
Фогель, это опять ты? Чего тебе еще от меня надо? — кричал подполковник в отчаянии. — Я же тебе сказал: Бильдерлинга твоего пропускаю… Что?.. Какие иконы?.. А!.. Есть целый вагон… Как отправить?.. Куда?.. Да ты в уме? Они у меня черт-те знает где, в самом дальнем тупике стоят, посреди фуражного эшелона. Я тебе их после войны отправлю… Не могу я их из середины состава вытащить… Как? Тогда весь состав? Да там всякое барахло! Слушай… У меня четыре эшелона со снарядами на главных путях стоят. Тут же и с людьми и санитарные… Как «ну и что же»? Жара. Солнце калит, чуть железо на крышах не плавится. Не ровен час рванет — вся станция на воздух взлетит и двадцать два батальона солдат… Чей приказ? Куропаткина?.. Что, вам снаряды не нужны разве? Слушай, Фогель, пусть меня расстреляют, но как только будет еще паровоз на восток, я тебе погоню снаряды… Иконы?.. Не нашел я. Не прибыли еще… Будешь докладывать?.. Это черт знает что, Фогель! И тебе тоже спасибо… Ладно, отправлю… Пропадай Россия! Фогель, помолись там на эти иконы за нее…