Страница 24 из 42
— Только не говори мне, что кто-нибудь из них торчит в этой таверне, Хани. Мой нос чует людей из Фарроу за сто шагов.
— А может он учуять, с кем ты сейчас разговариваешь? — кисло спросила она.
Хани была старшей из двух женщин, примерно моей ровесницей.
— По-моему, я говорю с парнем, которому немного не повезло. А значит, это не какой-нибудь толстяк из Фарроу, пришедший собирать налоги. Кроме того, я понял, что он не может быть одним из сборщиков Брайта, едва он стал жаловаться на цену мяса. Когда это ты видела, чтобы кто-нибудь из них платил за что-то в трактире или в таверне?
Я нахмурился при этих словах. Когда страной правил Шрюд, его солдаты или сборщики налогов не забирали ничего без некоторого возмещения. Но тут я вспомнил о манерах.
— Могу ли я предложить вам выпить немного, арфист Джош? И вашим друзьям?
— Что я слышу? — спросил старик, улыбаясь и поднимая брови. — Ты страдаешь, отдавая монетку за то, чтобы наполнить собственный живот, но готов сорить деньгами, наполняя наши кружки?
— Позор лорду, который слушает песни менестрелей и не дает им промочить горло, — ответил я с улыбкой.
Женщины обменялись взглядами за спиной у Джоша, и Хани с легкой насмешкой спросила меня:
— А когда ты последний раз был лордом, молодой человек?
— Это всего лишь поговорка, — сказал я, на мгновение смутившись. — Но я не пожалел бы пары медяков за песни, которые слышал. Особенно если вдобавок у вас найдется парочка новостей. Я иду к речной дороге. Вы, случайно, не оттуда?
— Нет, мы как раз туда, — весело ответила вторая певица.
Ей было около четырнадцати лет, и у нее были потрясающие голубые глаза.
Я увидел, как старшая знаком велит девушке помолчать. Она представилась:
— Как вы слышали, добрый господин, это арфист Джош, я Хани, а это моя кузина Пайпер…
Два промаха в таком коротком разговоре. Во-первых, я разговаривал с ними так, словно я все еще живу в Баккипе, а они заезжие менестрели, во-вторых, я не придумал заранее никакого имени. Я порылся в памяти, подыскивая подходящее, и после затянувшейся паузы выпалил:
— Коб, — а потом с содроганием подумал, почему это я выбрал имя человека, которого я когда-то знал и убил.
— Что ж… Коб. — Хани, как и я, помолчала, прежде чем произнести это имя. — Может быть, у нас и найдутся для тебя новости, и мы будем рады, если ты угостишь нас, был ты когда-то лордом или нет. Так кто должен тебя искать на дороге?
— Простите? — спросил я тихо и поднял кружку, чтобы подозвать мальчишку с кухни.
— Это сбежавший подмастерье, отец, — сказала Хани с величайшей уверенностью. — У него с собой футляр писца, но волосы слишком длинные, а на пальцах нет ни капли чернил. — Она рассмеялась, увидев досаду на моем лице, о причине которой даже не подозревала. — Да ладно… Я менестрель. Когда мы не поем, то замечаем все вокруг, чтобы найти подходящий сюжет для песни. Ты же не думаешь, что все мы слепые.
— Я не сбежавший подмастерье, — сказал я тихо, но у меня не было готовой легенды, которая бы могла последовать за этим заявлением.
Как бы стукнул меня по пальцам Чейд из-за такого промаха!
— Нам все равно, кто ты, парень, — успокоил меня Джош. — В любом случае, мы не слышали никаких криков разгневанных писцов, ищущих потерянного помощника. В эти дни многие были бы счастливы, если бы от них убежали молодые подмастерья. Голодным ртом меньше в эти тяжелые времена.
— А у подмастерья писца вряд ли будут такие шрамы на лице и сломанный нос, если ему повезло с хозяином, — заметила Пайпер с симпатией. — Так что нечего тебя винить, если ты удрал.
Пришел наконец кухонный мальчик, и менестрели сжалились над моим тощим кошельком, заказав для себя только по кружке пива. Сперва Джош, а потом и женщины пересели за мой стол. Мальчик-слуга, вероятно, переменил свое мнение обо мне, увидев, что я хорошо отношусь к менестрелям, потому что наполнил и мою кружку, не взяв с меня денег. Тем не менее мне пришлось разменять еще одну серебряную монету, чтобы заплатить за угощение. Я попытался отнестись к этому философски и решил обязательно дать медяк слуге, когда буду уходить.
— Итак, — начал я, когда мальчик ушел, — какие новости с реки?
— А разве ты сам не отсюда? — едко спросила Хани.
— Нет, моя госпожа. По правде говоря, я навещал друзей-пастухов, — сымпровизировал я.
Манера Хани начинала утомлять меня.
— Моя госпожа, — тихонько передразнила она меня, обращаясь к Пайпер и сделав большие глаза.
Пайпер захихикала. Джош не обратил на них внимания.
— В эти дни идти вниз по реке почти то же самое, что и вверх. Становится только хуже, — сказал он мне. — Времена тяжелые, а для фермеров они скоро будут еще тяжелее. Все зерно, которое они собрали для еды, ушло на уплату налогов, так что детей кормят тем, что собирались посадить на будущий год. В поля пойдут только остатки, а никакой человек не сможет вырастить больше, посадив меньше. Со стадами и пастухами то же самое. И никаких надежд, что к следующему урожаю налоги уменьшатся. Даже девушки-гусятницы, которые собственных лет не могут сосчитать, знают, что, если от меньшего отнять большее, на столе останется только голод. Хуже всего тем, кто живет у моря. Если человек уходит ловить рыбу, он не может знать, что найдет на месте своего дома, когда вернется. Фермер засевает поле, зная, что зерна все равно не хватит для семьи и для налогов и совсем ничего не останется, если ему нанесут визит красные корабли. Есть одна неглупая песенка про фермера, который говорит сборщику налогов, что его работу уже сделали пираты.
— Правда, только глупые менестрели поют ее, — жестко напомнила ему Хани.
— Значит, красные корабли продолжают терзать берега Бакка, — тихо сказал я.
Джош коротко и горько рассмеялся.
— Бакка, Бернса, Риппона и Шокса… Вряд ли пиратов волнует, где кончается одно герцогство и начинается другое. Если у берегов плещется море, они придут к ним.
— А наши корабли?
— Те, которые пираты отняли у нас, в полном порядке. Те, которые остались защищать нас, — что ж, они причиняют пиратам столько же хлопот, сколько комары коровам.
— Разве теперь никто не защищает Бакк? — Я услышал отчаяние в собственном голосе.
— Госпожа Оленьего замка. Есть люди, которые говорят, что она только кричит и бранится, но другие знают — она ни от кого не требует большего, чем делает сама. — Арфист Джош говорил так, как будто знал это из первых рук.
Я был заинтригован, но не хотел показаться излишне невежественным.
— Например?
— Все, что в ее силах. Она больше не носит драгоценностей. Она продала их все и вложила деньги в оплату патрульных кораблей. Она продала свои родовые земли, чтобы нанять солдат на сторожевые башни. Говорят, что она продала ожерелье, которое ей подарил принц Чивэл — рубины его бабушки. Продала самому королю Регалу, чтобы купить зерно и строительный лес для поселков Бакка, которые нужно восстанавливать.
— Пейшенс, — прошептал я.
Я видел однажды эти рубины, давно, когда мы только познакомились. Она считала их слишком ценными даже для того, чтобы надевать, но показала их мне и сказала, что когда-нибудь их будет носить моя невеста. Давным-давно. Я отвернулся, чтобы не выдать себя.
— Где ты проспал весь прошлый год… Коб, что ничего этого не знаешь? — саркастически спросила Хани.
— Я уезжал, — ответил я тихо, снова повернулся к столу и с трудом встретил ее взгляд.
Я надеялся, что на моем лице ничего не отразилось.
Девушка склонила голову набок и улыбнулась мне.
— Куда? — весело продолжала напирать она. Она мне совсем не нравилась.
— Я жил один, в лесу, — сказал я наконец.
— Почему? — Она улыбалась, нажимая на меня.
Я был уверен, что она знает, в какое неловкое положение ставит меня.
— Наверное, потому, что я так хотел. — Это прозвучало очень похоже на Баррича, и я чуть было не оглянулся поискать его.
Хани поджала губы, ничуть не раскаиваясь, но арфист Джош слишком резко поставил на стол кружку с элем. Взгляд его слепых глаз, который он метнул на дочь, был всего лишь короткой вспышкой, но Хани внезапно унялась. Она положила руки на край стола, как ребенок, отчитанный за плохое поведение. Я думал, что она смущена, пока не поймал брошенный из-под ресниц взгляд. Ее быстрая улыбка была вызывающей. Я отвернулся, не понимая, почему она все время клюет меня. Лицо Пайпер покраснело от сдерживаемого смеха. Я опустил глаза, ненавидя краску, которая неожиданно залила мое лицо.