Страница 5 из 60
В работах еп. Андрея можно проследить четкий план возрождения приходской жизни*. В сфере общегосударственного устройства приход рисовался как самостоятельная юридическая единица, пользующаяся широкой автономией во всем, что касается ее внутренней жизни. Воссоздание православного прихода, по мнению владыки, даст объективные шансы грядущему русскому возрождению: «1) усиление влияния Церкви (не духовенства) на всю народную жизнь; 2) полное внутреннее обновление духовенства, усиление нравственного авторитета духовенства; 3) народ, объединенный в приходские организации и получивший нравственные силы от Церкви, скоро определит все вредные на его жизнь влияния и вытолкнет их из своей жизни... 5) у народа будут собственные средства,
* Позже под его руководством будут разработаны уставы обновленного прихода и деятельности духовенства: см. 363 и 364.
19
которыми он будет располагать и для дел благотворения и просвещения во всех его видах» (60, 635). Епископ идет еще дальше и рисует картину человеческого общежития как союз православных и иноверческих приходов, объединенных вокруг своих храмов.
Таким образом, анализируя церковно-общественную концепцию еп. Андрея, можно констатировать, что она является разработкой практического применения идеологических построений русского славянофильства (в первую очередь А.С. Хомякова и Аксаковых), но с более ярко выраженной теократической тенденцией.
2.
В эпоху Московской Руси проблема взаимоотношений Церкви и государства решалась как идея «усвоения государственной властью священной миссии... Церковь сама шла навстречу государству, чтобы внести в него благодатную силу освящения» (228, 46). Так например, в конце XIV века, когда князь Димитрий Донской вступил в конфликт с Церковью в вопросе о митрополичьей кафедре, православное сознание Руси определило его поведение как поход «противу судбам Божиим",: самоволию князя противостояло соборное мнение клира, как выразителя общественных чаяний (368, 191). С другой стороны, патриарх Никон. пытавшийся в середине XVII века усилить усилить, вопреки традиции, теократические тенденции русского православия по типу римского католицизма, вызвал ответную реакцию светских властей, что в итоге привело к значительному подчинению церковной организации задачам государственного строительства. Однако прежние идеалы были сохранены старообрядцами, а затем, через славянофилов, вновь овладели русской религиозной мыслью на рубеже ХГХ-ХХ веков.
Еп. Андрей в своих работах анализировал последствия реформаторской деятельности царя Петра и весь обер-прокурорский период управления русской православной Церковью. что позволяет нам судить о разочаровании
20
владыки в творческих способностях российских государственных органов в деле обновления церковной жизни. Но русская православная Церковь существует в рамках Российского государственного образования, и епископ стремится определить свое отношение к самодержавию . По его высказываниям можно заключить, что владыка лелеял мечту о той политической ситуации, когда глава государства в управлении страной опирается на ответственные круги общества. Проявлением гражданского мужества можно определить многочисленные резкие выступления епископа против маразмирующего окружения царя, под влиянием которого страна катилась к гибели. К своему глубокому сожалению епископ отмечал, что общественные элементы России пренебрегают церковными вопросами, в то время как на монополию руководства православием претендуют черносотенные круги, «своими речами только унижая Церковь в стремлении поставить ее в самую полную зависимость от власти государственной» (52, 414-415).
Большие надежды возлагал епископ на земство, а затем, когда Россия вступила в полосу испытаний, вызванных мировой войной, он видел союзника в Государственной Думе, которая обрела голос накануне катастрофы*. Епископ прямо призывает царя опереться на ответственные силы страны, в противном случае предрекает гибель, аналогичную судьбе библейского Ровоам, спутавшего самодержавие с самовластием (56, 335). Попытки правой и левой печати обвинить епископа в заигрывании с верховной властью не выдерживают критики ни с точки зрения простой порядочности**, ни со стороны систематического анализа взглядов епископа. В частности, следует вспомнить, что в
* См. 225.
** Например, «Московские ведомости» ссылаются на книгу б. иеромонаха Илиодора «Святой черт» и обвиняют владыку в сотрудничестве с Распутиным. Однако, в этой, составленной в основном из вымыслов книге, нет ни слова о еп. Андрее. А вот свидетельство французского посла Палеолога: «два духовных сановника, никогда не соглашавшихся мириться с Распутиным, из числа наиболее уважаемых представителей русского епископата: Преосвященный Владимир, архиеп. Пензенский, и преосвященный Андрей, еп. Уфимский» (327, 334).
21
«Слове в день свящ. Коронования» 14 мая 1916 года епископ протестует против постановки во главе известной уваровско-славянофильской формулы «самодержавия» и прямо указывает на притчу Соломона: «Удали неправедного от царя, и престол его утвердится правдою (25,5)» (56, 336). Подобные высказывания в тот период приравнивались к государственной измене, и бывший директор Департамента полиции вспоминал, что царское окружение готовило расправу с епископом Андреем, но опасалось реакции общественного мнения (326 в, 289).
Более детальный экскурс в историю взаимоотношений еп. Андрея с властями лишний раз подтверждает вышеизложенное мнение. Владыка был последовательным сторонником свободы вероисповеданий, — и хотя эти убеждения уживались в нем с твердой уверенностью в необходимость поддержания политического приоритета православия над другими религиями, епископ, несмотря на многочисленные нападки, резко выступал против и отвергал полицейское вмешательство государства в решение межрелигиозных конфликтов: «К свободе вероисповеданий мы и должны стремиться, помня, что вся истина — только во святой Церкви» (53, 206). Разумеется, мы не должны ждать от епископа ни беспристрастия, ни даже равномерного освещения различных доктрин.
Существовал и иной аспект ртноглпеий. В то время, как государственная идея российского самодержавия утверждала императора официальным главой церкви (особенно, начиная с Павла), который даже при короновании присваивал себе прерогативы духовного лица, еп. Андрей открыто говорит о примате Церкви в общественной и государственной жизни, в идеале представляя претворение государства в Церковь. Хотя эта идея в абсолютной форме была высказана лишь летом 1917 года, т.е., после свержения самодержавия, епископ формально поставил и явно сформулировал ее для себя много раньше.
22
Один из важнейших вопросов, особенно в перспективе дальнейшей судьбы еп. Андрея — выяснение его взглядов на старообрядчество.
Причину окончательного раскола православия, процесс которого начался в XVII веке, епископ видит в подчинении Церкви органам государственной власти, законодательное оформление которому было положено в петровские времена: старообрядчество, считает владыка, явилось «наиболее решительным протестом против разрушения русской культуры. Раскол начался и усилился в то время, когда государственная власть посягнула на свободу церковной жизни, потребовав, чтобы Церковь и народ стояли во фронте перед государственной властью» (62, 12). Епископ утверждает, следуя, вероятно, митрополиту Макарию (Булгакову)*, что Никон вполне мог бы примирить противоборствующие тенденции в православии и только низвержение патриарха и дальнейшая бюрократизация Церкви привели к печальным последствиям нынешнего ее положения.
Высказывая глубокую скорбь о гонениях, которым подвергались старообрядцы на протяжении столетий, владыка, однако, осуждает их нежелание забыть и простить старые обиды.
Первенствующее место в симпатиях епископа к старообрядчеству занимает единоверие. Владыка вспоминал, что к участию в делах единоверия его привлек брат Алексей, который сам был его активным членом. Будущий выдающийся академик-физиолог А.А.Ухтомский был старостой единоверческого Никольского собора в Петербурга, а в 1917 г. был избран делегатом на Поместный Собор.