Страница 44 из 68
Не хочу быть неверно понятым. XX в. чудовищно обеднил разнообразие страны. Поговорка «Что ни город, то и норов» принадлежит в значительной мере уже прошлому. Большинство городов ныне удручающе похожи друг на друга, а о том, что коммунисты сделали с селом, нельзя размышлять без гнева и отчаяния. Огромные массивы народной культуры утрачены безвозвратно. Нивелирующие процессы в национальных регионах были, по сравнению с русскими, менее прямолинейны – в автономных республиках принимались меры по поддержке и сохранению национальных культур, финансировалось книгоиздание и изучение фольклора, были созданы институты языка и литературы, театры, ряд малых народов впервые получил письменность. Однако нивелирующий талант советской власти оказался воистину универсальным, она сумела наделить чертами сходства всех. Сегодня этот аспект ее наследия вызывает противоречивые чувства. Отсутствует волшебство, с помощью которого можно было бы переиграть историю, однако грех не воспользоваться плюсами сложившейся культурно-языковой ситуации. Не хочется произносить сакраментальное «нет худа без добра», но культурная консолидированность России сегодня очень высока.
События последних 20 лет привели к появлению Внешней, или Всемирной, России. Начиная с 1987 г. советское руководство, не объявляя об этом громко, начало приподнимать проржавевший «железный занавес». Еще не была отменена выездная виза (мне, к примеру, в 1989 г. в такой визе было отказано: «Ваша поездка в Великобританию признана нецелесообразной»), но за оставшиеся до распада СССР годы за границей смогли побывать миллионы его жителей. После 70 лет строгой изоляции это был неслыханный прорыв. Устранение одного из самых мощных советских раздражителей сняло тогда часть напряжения в стране и, возможно, подарило «Софье Власьевне» лишний год жизни, а то и два. А в январе 1993 г. в Российской Федерации вступил в силу закон, прямо разрешающий свободный выезд из страны и возвращение обратно, нелепые выездные визы ушли в прошлое. Перед вступлением этого закона в силу наши «эксперты» писали, что страну покинут (естественно, в западном направлении) за первый год 20 млн человек, а за пять лет – 50. Этим знатокам России, видимо, представлялось, что народ двинется через границы подобно леммингам. Во всяком случае, в газетах можно было прочесть, что Европе придется срочно строить огромные лагеря для наших незаконных мигрантов. Было много других пророчеств того же уровня.
Данные ежегодных справочников «Россия в цифрах» позволяют подсчитать, что за 19 лет (1990–2008) из России выехали на постоянное жительство в другие страны (в основном, СНГ) 4 млн 946 тыс. человек, а прибыли на постоянное жительство и поселились законным образом (не путать с нелегалами и гастарбайтерами) 9 млн 376 тыс. Миграционный прирост населения России составил, таким образом, 4 млн 430 тыс. душ, огромную величину. Поначалу в Россию устремилось русскоязычное население бывших советских республик; встречный поток, не столь густой, шел в эти республики и состоял в основном из представителей их титульных народов. Происходил своего рода обмен населением, участников которого трудно признать эмигрантами, скорее переселенцами. Процессу сильно способствовал раздел многонациональной Советской армии. Многие из уезжавших на «исторические родины» едва ли поверили бы тогда, что вскоре опять потянутся в Россию.
В дальнее же зарубежье за эти же 19 лет выехали из России на постоянное жительство, по данным Росстата, 1 млн 323 тыс. человек. Эта цифра неполна – хорошо известно, что возвращаются не все выехавшие на учебу, временные контракты специалистов сменяются постоянными и т. д. По ряду оценок, истинная цифра на две трети выше и составляет 2,1–2,2 млн человек. Это немало, но бесконечно далеко от прогнозов. Важная подробность: максимум выездов за пределы СНГ пришелся на 1992–1995 гг., когда выезжали в среднем 108 тыс. человек в год, после чего начался спад (97 тыс. в 1996 г., 80 тыс. – в 1998-м, 60 тыс. – в 2001-м, 43 тыс. – в 2004-м, 19 тыс. – в 2006-м, 13 тыс. – в 2008-м). На фоне огромной России эти цифры незначительны, сотые доли процента.
Современная Россия не породила эмиграцию, подобную той, какая была характерна в первой половине XX в. для ряда европейских стран (Ирландию много лет покидало ежегодно более одного процента населения, то же относится к Шотландии; из Италии в 1905 г. выехало 2,16 % ее населения, в 1910-м – 1,87 %; по два процента населения в год покидало в 1920–1925 гг. Финляндию и т. д.)[81]. Такое бывает и в наше время: замдиректора Департамента миграции Литвы Д. Паукште констатировал в январе 2007 г., что за годы независимости из его страны эмигрировало 14 % населения, каждый седьмой житель (www.regnum.ru/news/769442.html), и этот поток не иссякает. В июле 2004 г. социологи Литвы провели опрос среди своих граждан на тему: хотите ли вы переехать жить из Литвы на Запад? Готовность покинуть родину высказали 80 % опрошенных, причем среди литовцев в возрасте от 15 до 24 лет число желающих приблизилась к 90 %. Конечно, одно дело думать об эмиграции, а совсем другое – предпринимать реальные шаги. Социологи говорят, что до дела доходит у одного человека из пяти.
Опрос Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ) в июле 2008 г. показал, что покинуть родину навсегда хотели бы 8 % россиян. Эта цифра близка к нормальной: даже в самых благополучных странах желание эмигрировать высказывают в среднем 5–7 % их жителей[82]. При столь низком эмиграционном фоне у нас, тем не менее, постоянно возникают разговоры об «утечке умов», об отъезде якобы «самых талантливых». Утечка имеет место, но мировой опыт показывает, что всегда и везде одни талантливые уезжают, а другие талантливые остаются, и остающихся несопоставимо больше. В Англии, которую за два века покинули 25 млн человек, вам объяснят: среди покидающих страну (если не брать тех, кого гонит безвыходность) всегда чуть выше процент людей, которым более или менее все равно, чем заниматься, а среди остающихся – чуть выше процент тех, кому это не безразлично. Они больше ценят свою среду, любимое окружение.
Да, уехали десятки тысяч ученых, преподавателей, инженерно-технических работников, а также выпускников и стажеров. Но практически все состоявшиеся специалисты поддерживают научные связи с коллегами в России, и немалая часть из них неизбежно вернется, обогащенная новым опытом, идеями и контактами. Уже поэтому «утечку умов» не стоит излишне драматизировать. Наши соотечественники должны присутствовать в развитых странах мира, в том числе на интеллектуальных позициях, а люди из этих стран – у нас. Это постепенно происходит. Из-за семи десятилетий коммунистической изоляции российское присутствие в мире не соответствует нормам XXI в. В Германии живут 300 тысяч греков, 105 тыс. французов, 115 тыс. англичан, не менее миллиона поляков; в Канаде 85 тысяч японцев; во Франции 800 тыс. португальцев, сотни тысяч поляков, 1,5 млн итальянцев, до полумиллиона немцев (не из Эльзаса!) и 200 тыс. англичан; в Нидерландах 400 тыс. немцев (и не местных, а уроженцев Германии); в Великобритании 500 тыс. португальцев и 60 тыс. японцев; в одном лишь Лондоне до 300 тыс. греков и 250 тыс. французов; в Испании 200 тыс. немцев и 760 тыс. англичан; в маленькой Швейцарии 45 тыс. англичан[83]. Среди этой массы людей немало ученых и инженеров, в том числе тех, кто не планирует возвращаться домой. Мощное взаимопроникновение большинства европейских наций – это, среди прочего, свидетельство принципиально новых, ранее неслыханных отношений между ними.
Если бы не известные события, наша страна сегодня была бы одной из главных участниц таких отношений. «В России к 1914 г. жили 200 тысяч рабочих и специалистов из Германии, 130 тысяч австро-венгров, десятки тысяч французов, бельгийцев, англичан»[84]. К концу XX в., перестав быть закрытым обществом, мы поняли, что плохо понимаем устройство мира. Оно нам и сегодня еще не вполне понятно, и такое положение дел не назовешь конкурентным преимуществом. Наше запоздалое вживание в мировое сообщество идет в том числе через российскую диаспору. Миграции специалистов – один из самых эффективных способов вживания. Можно взглянуть на вещи шире: взаимопроникающие миры опережают эволюцию традиционных государств, эти миры, безусловно, будут развиваться, за ними будущее. Мы не можем себе представить, в каких это будет происходить формах. Но взаимная диффузия экономик, культур, людей идет настолько быстро, что ни от чего зарекаться нельзя.
81
См.: Энциклопедический словарь Русского библиографического института Гранат. Т. 31. – М., б. г. [1915], «Переселение за океан»; Большая советская энциклопедия [1-е изд.], том 64. – М., 1934, «Эмиграция».
82
Характерно, что и до 1917 г. среди сотен тысяч эмигрантов из России было мало русских. Объясняют: уезжали те, кто чувствовал себя людьми второго сорта, а у русских этого чувства не было. Допустим. Но почему за океан, преодолевая страх перед чужим языком и нравами, перед неизвестностью, переселялись из Европы миллионы никак не ущемленных у себя дома людей, преимущественно простых, из Италии, Греции, Швеции, Германии, Австро-Венгрии, Румынии, Сербии и так далее и почти не переселялись русские? Визовых трудностей в то время не было, особых препятствий выезду тоже, заграничный паспорт стоил 7 руб. Горожанину даже не надо было самому за ним ходить, можно было дворника послать, и он бы вам этот паспорт доставил. Робость перед заграницей отсутствовала: крестьяне и батраки постоянно нанимались на сезонные сельхозработы в Германию; ездили и в Америку, где работали 4–5 лет на заводах, но потом возвращались, привозя «крупные сбережения» (1000–1500 рублей).
83
Для сравнения: в большой России живут сегодня всего 6100 английских подданных, включая дипломатов с семьями и 118 пенсионеров (http://news.bbc.co.uk/2/hi/uk_news/6161705.stm).
84
А. И. Уткин. Вызов Запада и ответ России. – М., 2005.