Я, Дикая Дика

Пока папа ездил за ней в аэропорт, я жутко нервничала — почему я не могу уйти к себе, и должна развлекать эту буржуйку? Я её не знаю!!

— А вот и мы!! — папа так заорал с порога, что я вздрогнула и похолодела. Как же — у него событие! Я, конечно, понимаю всё, но… я хочу, чтоб меня оставили в покое. Это не мой праздник!

Что сказать о сестре? Красивая, эффектная, дорого одетая высокая отполированная шатенка. Курит — по голосу слышно. И сразу видно, что не местная. Но шумная, и грубоватых манер. Делец всё же, что неминуемо накладывает свой отпечаток. Да и по мне тоже небось сразу видать, что прожжёный алкаш. Надеюсь, что не сразу… а то как-то неудобно общего папу позорить. Но тот ничего не замечает, и воробьём скачет вокруг дочуры, счастливый до безумия маминым пониманием ситуации, и отсутствием ревности с моей стороны. Неужто думает, что я до сих пор должна ревновать? Мне скока лет ваще по его дурацкому мнению? Иногда так и добивает это его кретинское отношение к маленькому подросточку Иваночке! Знал бы он, чем я по закоулкам с Ветром занимаюсь — сразу бы в обморок хлобысь, и пипец! Ма-аленькая злобная папина дурочка.

Всё это разглядывание альбомов, тоска дикая — на хрен её, сестру чужую и ненужную!! Припёрла тряпок из своего бутика в подарок мне и маме. Тряпки прикольные, конечно, и по размеру, мама небось проконсультировала. Но это ничего не меняет.

Торжественный ужин — я сижу вразвалку, нагло, и она тоже. Друг с другом не разговариваем — а чё нам сказать? Слушаем разглагольствования папы, слышанную-переслышанную семейную легенду, что все мы из древнего рода, от князей Вишневецких, польского князя Вацлава Вишневецкого и графини Анны-Гертруды Вершбен фон Готтен— Вишневецкой. Она очень поздно родила ребенка, наследника, и всё такое. В отместку её старший сын женился на безродной полячке, и родил кого-то там, кто послужил началом… роду Ветра!! Потому как имя её, той полячки, Эльжбета Изборская — а фамилия матери Ветра!! Боже, я чуть не подпрыгнула на месте, как обожжённая внезапной мыслью! Я просто в шоке от проложенной в мозгу линии! Как же я давно не догадалась? Видимо, потому, что последний раз слышала навязшее в зубах предание ещё до встречи с Ветром. Мы оба — польские аристократы! Почти родня, к тому же, так хорошо сохранившие родовые линии и гордость, и… извращенность. Ага, Изборская — «Изврская», угодливо явил мозг ассоциацию. Всем же известно, что они извры — дворяне эти. То есть, не они а мы…

В жутком запале от такого невероятного открытия, едва дождалась приличного момента, и побежала звонить Ветру — а он меня послал грубо, сволочь:

— Ты вконец обалдела? — прошипел мой любимый. — Что я тебе, гуляка, я на работе!

Еле дожив до вечера, я помчалась к нему с открытием. Мы ведь наподобие брата и сестры! Это добавляет острого перцу нашим отношениям! Охренеть!!

Он серьезно выслушал, кивал, добавляя какие-то свои сведения, подтверждающие, что так оно и есть! Но какой-то замкнутый и вялый был… мой энтузиазм сменился усталостью, и постепенно закруглившись, я собралась уходить, а он вдруг схватил меня за руку, и принялся горячо умолять остаться!

На свете есть только два человека, способных уговорить меня на что угодно — это Русый и Ветер. У Русого есть такое фирменное лицо, с неповторимой ямочкой под губой, и девчоночьим наклоном ресниц, что как не отнекивайся, а всё едино уговоришься! А Ветер… думаю, не стоит объяснять даже. Конечно, умолил-таки остаться ночевать с ним! Ему дико страшно, говорит. Но и мне с таким Ветром страшно! Мелко вздрагивает, косится по углам — знаете, музыканты и «перформанисты» такие рожи часто ломают, для сценического эффекта сумасшествия. Но Ветер-то по-настоящему!! Господи, куда я забралась опять, в какие дебри чужой души? Мне и жаль его очень, и страшно, и ломает просто — я же не знаю совершенно, что делать, если ему хуже станет?? В дурдом звонить? Но куда, и что говорить? А если будет плохо в конец, а в психушке мне скажут, что этого ещё недостаточно, чтоб забрать… Да и жалко, сдавать… Я же его люблю! Ну вот, уже близка к панике, и готова даже смыться втихую! Жмусь в прихожей, не раздеваюсь.

Но он не отпускает, хватает за руки, и тянет на кухню:

— Пойдём, пожалуйста, мне страшно здесь стоять, темно слишком!

— Где темно? — лепечу я, позволяя себя увлекать из ярко освещенного коридора.

— Ай, да это неважно! — кричит он, включая свет по пути везде, куда может дотянуться.

— Главное, что ты… да ты раздевайся, ну что ты, детка! — кричит он, стягивая с меня шарф. — Не бойся только, я сам уже боюсь за троих! — и по-дурацки хихикает, пожимая плечами, как тупенькая студенточка. «За каких-таких троих — за Ленку, чтоль в плюс к нам??» — промелькнула злобная мысль, приведшая меня в чувство. Чтож, во-первых. может всё ещё не так плохо и сложится, чаю попьём, да и спать ляжем, или в инет полезем, как нормальные; во-вторых, даже если ему и станет хуже на моих глазах, так я хотя бы узнаю, что такое вообще его пресловутые рецидивы, после которых Ленка многозначительно молчит, и вздыхая, пожимает плечами, мол, чтож, бывает, не впервой! «Не всё же танцы да обжиманцы!» — как однажды с немалым подвохом влепила она мне, посмотрев со злостью. Всё, остаюсь! И будь что будет!

— Ты знаешь, — Ветер достал сигареты, одну протянул мне.

— Она ведь не придёт только если ты здесь будешь! — он прикурил и нахмурился.

— Кто? — я опять про Ленку подумала, конечно.

— Она… — он глубоко затянулся, закашлялся, потом поднял лихорадочные, пугающие глаза. Разум в них таял по секундам.

— Белая Дева, ну, я так её называю… Боюсь спросить настоящее имя, и вообще — а вдруг она скажет, и больше никогда не уйдёт, совсем привяжется ко мне?

— А… — только и ответила я.

— А как думаешь, возможно такое?

— Ну… — начала мямлить я. — Наверняка, ведь при сеансах спиритизма…

— Ха-ха, ну ты сказала! — Ветер закатился громким хохотом, совсем как в себе! И верно — что за бред я несу? Может, он просто прикололся, а я испугалась!

— Её ведь не надо вызывать, при чем здесь спиритизм? — совершенно серьезно оборвал он, опустив голову и наклоняясь ко мне.

— А когда она… Ну, Ленка здесь, она тоже не приходит? — кажется до меня вдруг дошла суть вопроса, я наверное, тоже свихнулась, раз так легко поняла Ветра.

— Нет, не приходит! — он покачал головой, отчего слабая резинка слетела, и волосы красиво рассыпались по плечам.

— Красиво как… — не удержалась я.

— Нет, ты что! — глаза его округлились. — Совсем некрасиво! Это отвратительно! — он всерьёз разволновался.

— Она… она стара! Но это полбеды, у неё нет половины лица, все время его прячет, под волосами, и знаешь, я и хочу заглянуть туда, под эту завесу, чтоб убедиться, что она проще, чем хочет казаться, и с другой стороны — меня чуть не парализует, от мысли, что же там можно скрывать, если она приходит испугать меня, а сама ещё и прячется, так значит, у неё там, в тёмной части что-то совсем уж… что меня убъет, а она же всё норовит меня… меня… — тут мой несчастный Ветер опустил голову и заплакал, не пряча лица в ладони.

— Ну, что ты… — прошептала я, садясь ближе, и протягивая руку, погладить по притягательным его волосам.

— Дика! — он схватил меня в охапку, прижимая к себе, и всхлипывая.

— Ради бога, не уходи только! — слёзы намочили мне шею, немного неприятно и жалостливо.

— Не уходи, ни за что! Даже если я буду гнать тебя, и ругаться! — прошептал он горячо, и укусил в шею, не больно. — Потому что я могу совсем потеряться… Ты ведь… а ладно, давай, я таблеток нажрусь, и спать ляжем… Она не придет, если ты рядом…

— Давай, — согласилась я, кажется, и правда, лучший выход! — И свет не выключим! — воодушевился он.

— Как скажешь! — я легонько отодвинула его, и начала раздеваться. Ветер вытер слезы, и сел смотреть на меня. Я расстелила постель, разделась до маечки и трусиков, залезла под одеяло, и жестом пригласила его к себе. Любимый радостно нырнул ко мне, прижался всем худым холодным телом.