Я, Дикая Дика

Вот, блин, опять облопалась, как собака! А ведь собралась худеть. Мама уверяет, что я не жирная, но… всё равно ж надо! А то я не вижу. Но можно ли было не напороться, когда мама на кухне редко бывает, а сегодня угощает — у нее вечер свободный. Всяко-там разно, жарено… да ещё и с мёдом… Понимаете? То-то и оно.

Только я села читать — припёрся кто-то. Мама орёт:

— Иванка, выйди-ка!

Нацепила злую рожу, выползла.

— Ой, Гдетыгдеты, приветикус! Заходи!

Со вздохом пропускаю псевдо-подругу. Сил нет на неё смотреть — ну она ж некрасивая!! Зачем такая Ветру?!

— Вань, прикинь, кого видала?

Смотрит так радостно! И опять Ваней назвала! Приучила-таки, уже и не бесит.

— Кого?

— Ведьму с Русым!

— Чё, серьёзно?! — вот уж про кого давно ничего не слышно!

— Да, в переходе, — развалилась, дура в кресле: — Мы сёдня лабали — а ты чё не пришла? — они к нам и подошли.

— Чё говорят? Поженились, нет?

— Вроде как, весной. Ну, Ведьма с ним щас живет, в Москве!

— Да, мне чё-то говорили Бормотун со Смехом, летом ещё.

Бляха-муха!!А чё же тогда Русый мне нифига не сказал?!

— Ведьма клё-о-овая такая, в чёрной шняге до полу, с капюшоном, я тож такое хочу! Похуде-ела! Как палка! Я говорю — чё это ты? А она — секс и кекс, сладкое и мучное исключить! Ха-ха!!

Я киваю, включаю «Шмелей» — Ведьма и подарила, спасибо ей. С тех пор моя любимая группа, наравне с «Ultra Violet Goddess» и «Sтёкlами».

«Останься со мною…» М-да, если бы! Гдеты балдеет, головой качает в такт, а я смотрю с тоской на неё. Ведьма с Русым — идеальная пара, настоящие панки. Друг друга обожают, вся Уфа это знает. Но Русого я убью, ишь, какой скрытный нашелся!

Ну а эта вот — бляха, лучшая подруга, довольна, в упор видеть не хочет, что я с её парнем сплю, и счастлива!

— А Ветер чё? — сорвалось с языка, нечаянно.

— А чё Ветер? Нормально всё! — и плечами прохладно пожала. Не пойму никак — знает, или не знает?

— Давай лучше башку твою красить! А то мож, передумала?

— Ни хрена! Я сказала — я сделаю!

Через пару часов я вышла на улицу ослепительной блондинкой самого проститутского вида. Позади был зверский скандал с мамой, и можно не возвращаться.

— Де-евушка, а может, вас подвезти? — слащавенькие, озабоченные уродцы. Облезете!!

— Я, знаешь ли, голубчик, не одна! — и Гдеты под руку — хвать! А она, не дура, меня в засос чмокнула, эти с визгами и отсохли. Потом Гдеты достала мобилу (недавно подаренную Ветром, кстати!):

— Але, Ганчик, ты где? А-а, ну здорово, сиди там. Мы счас подойдем с Ванькой! — и мне подмигивает. Типа, сразить чтоль, его моим шлюшным видочком? Блин, дура, не знает, что я и не такой для него была! Тошнит иной раз от святой наивности.

Прискакали в полузаброшенный парк — наш общий парень сидел там, сгорбившись, с незажженной сигаретой в руках. Радость наша на двоих — для Ленки невинная и безоблачная, для меня мучительная, и испачканная ревностью. «Я её покрашу в любимый чёрный, сама разрежу напополам…»

Гдеты вцепилась в него, поцеловала смачно, с видом собственницы. Я только сдержанно кивнула, и встала в красивую позу, играя роль шлюхи, развлекая их. Он пристально ощупал тело взглядом — короткая юбка будто стала ещё короче, курточка совсем не нужна — я её расстегнула, под ней дорогой лифчик с вышитыми красными орхидеями, супер-вещица. Титьки у меня ещё те, не то что у Ленки. Она бросила на мои достоинства короткий взгляд, тщательно маскируя зависть.

— Не, ты смотри, чё делает! — и смеётся, дура. — Не соблазняй моего парня!

— Держи крепче! Да его разве соблазнишь — весь твой! Я для тебя стараюсь.

Ветра это прямо покоробило. Слюни пускает — ну-ну! Ничего, милый, успеешь, сама вся нетерпение. Для чего рядилась?

— завопила я жутким голосом, запрыгивая на скамейку, для чего пришлось задрать юбку до ушей. Начала развратно отплясывать на некрашеной доске, Ленка подхватила простой и милый мотивчик:

Заржали, как лошади, и продолжили:

А Гавриил Ветер смотрел молча и бесцветно, обещая садомазохизм сегодня после полуночи…

Дома я была только следующим вечером. Открыла своим ключом. Странно, но никого не было. Петровна уже ушла, это ясно. А мама где? Нашарила на кухне бутерброды какие-то и записку:

«Мы с папой у тети Наташи, ночевать не придем. Включи телефон, тебя не поймать! Сильно не бунтуй, не тревожь соседей».

Вот и отлично. Кинула записку в мусор. Утянула из холодильника минералку, из бара — стакан для коктейлей и папин недопитый ром. Подумав, прихватила мамину пепельницу. Сама курит по всему дому — чего ж от меня хочет? Чего вообще от меня можно хотеть?! Я некрасива, глупа и жестока. Учиться не хочу, хоть и продолжаю переползать от сессии к сессии.

Мне больно. Я тупая тварь. Только и делаю, что наживаю проблем на задницу, которая сама по себе уже проблема… Все мои действия необоснованны. Бросила под ноги свитер, поверх лифчика напялила джинсуху, шею перетянула ошейником с острыми шипами, символ садомазохизма. Со всего маху шлепнулась навзничь на постель. Мне больно, больно!! Зачем я так… Сутки прочь, а всё что я сделала — это снова извалялась в дерьме! Надо напиться и подумать — я сама такая, или мне это внушил внешний развращенный мир, психика слабая, наглоталась грязи, и подумала, что она во мне всегда была.

Попробовала жевать бутерброд с рыбой — гадость. Есть очень хочется, но блин, тошнит. Откупорила бутылку зубами, отчего их больно свело. Отхлебнула. Сразу дало по сосудам. Тени сложились в таинственный узор на потолке. Только бы не облеваться, и я разгадаю их тайну!

Я, наверное, всё же шлюха. Неважно, по внушению, или «так и было». «Групповой секс не приносит истинной радости никому из участников». Но так приятно было разложить Гдетыгдеты на глазах у Ветра! Пусть и ему будет мерзко знать, как оно, когда он сам с ней трахался, а я — типа меня и нет!! Что бы она не сделала — она невинный ангел. Даже переспав со мной в глазах этого изверга Ленка остается чудом, а я — шлюхой. Ведь это всё я затеяла. Купила вчера спиртного, потащилась с ними к Ветру, затащила безвольную Гдеты в постель. Ветер долго не смотрел со стороны, дал подруге разок кончить от моего языка, и примкнул к чудной компании. Отымел обеих, потом Ленка заснула, а мы ещё раз.

Меня корчит это воспоминание.

— Боже мой, паутины липкой наглоталась будто!! Она спала, а мы трахались! И кайф от её присутствия какой-то изощренный, особенный. Он меня трахает, стоя на коленях, приподняв мои бедра, а я её ласкаю, спящую. Она как котенок подставляется, шепчет что-то. А мне хочется её в клочки изорвать, суку!!

Но не позволяю себе этого. И я кричу диким зверем. Из самых глубин измочаленной сути своей: