Я, Дикая Дика

Удачи тебе, детка! Не теряйся. Привет от Русого!

Целую. Ведьма Яна»

Да уж, есть о чём подумать…

Теряя время в гриппозной постели, соскучилась по Ветру, безумно!! И Ленка, сука такая, не заходит… хоть бы с ней поговорила о Нём! Как не тяжко с ней говорить, ловя мерзкое превосходство «истинной владелицы Ветра» в её глазах поганых, но всё же, всё же… одно лишь имя его вслух произносить… и узнать, как он там? Без меня. И ему что-нибудь передать, тайным намёком, как я без него… а ему позвонить — нет, нельзя. А смысл? Ну что я скажу? Наша связь тайная, даже для нас самих. Как-то не принято у нас разговаривать по телефону. Дурацкая игра. Пропади она совсем… эта Гдеты!

Конечно, вспоминала, сколько всего уже пережито с Ним… кровь-любовь-морковь. А сколько еще можно сделать! И ведь можно! Например, такая вещь: приковать меня к железной кровати, и целовать, и лизать меня везде, а я умоляю и пищу, так как это НЕВЫНОСИМО, НЕСТЕРПИМО!! Хорошо… это настоящий садизм!

И почему бы ему не бросить её? Ну почему? Дерьмо… бежать бы к нему, сгорая, и найдя там её, убить к чёрту, пока простудный жар — значит, аффект! Значит, можно…

От температуры случился бредовый сон про Угла.

Маршировали с ним по площадке провинциальнейшей автобусной остановки. Типа, лето отцветающее, вроде августа. И вот мы приятельски обнимаемся, и изгаляясь маршируем. Хохочем, пыжимся — «раз-два, левой! Разворот!» Потом приехали менты, и мы «построились в одну шеренгу», вдвоём. А главный мент вышел вперёд, торжественно зачитал некую бумажицу, и под аплодисменты остальных, нам, шутовски раздувшимся от «гордости» повесил на грудь по ордену какому-то. Потом менты погрузились в ментовоз, и скрылись с глаз. Я хотела что-то сказать Углу, рассматривая орден, но тут пришёл автобус, пропыленный и зачуханный. Угол запрыгнул в него и помахал мне в открытую дверь, улыбаясь своей безумной красивой улыбкой. Дверь закрылась, и он уехал… а я стояла открыв рот, так и не успев ничего сказать… прикольно с ним было…

Эх, жаль, температура быстро спадает… когда ещё такое увидишь? Тока если под травой! А конкретнее — чего скрывать, под циклой. Вспоминая, открыла дневник снова, и написала:

«ЦИКЛОДОЛ.

Первый раз я попробовала циклодол лет в шестнадцать, но мне совершенно не понравилось — был глюк, что я иду через мостик, он так логично возник передо мной, нависая над оврагом, среди леска, в котором мы закидывались. С Русым, кстати. Я пошла пописать, ступила на шаткие доски, и провалилась с жалким вскриком. Прямо в бурлящий ручей. Который оказался бездонным, и я тонула к чертовой матери!! И не было мне никакого спасения. Я кричала, звала Русого, но он не пришёл, конечно. Свет померк, я захлебнулась, и умерла. Придя в себя, я с изумлением узнала, что никого не звала, и не кричала, а сидела тихонечко под деревом, ни на что не реагируя. Короче, дурацкий опыт, после которого я решила, что никогда больше не притронусь к этой мерзости. Но в глубине души я знала, что это не последний раз, ведь все ловят кайф, а я поймала лишь какой-то тупизм.

И вот теперь… да, можно, конечно, спихнуть на Ветра, что мол, он подорвал мою психику, и тем подтолкнул… но это не такая уж правда, вернее, только на какую-то часть. Мне просто понравилось делать это снова. И то, что дает мне чертова химия, не взять, наверное, больше нигде! Они ведь разные, эти глюки. То медитативно и расслабленно, а то так страшно и гнусно!

Главное, я не знаю, когда начинается приход. Где он кончается, я еще могу сказать, хоть порой и не очень уверенно. А начинается всегда как сон, невозможно уловить легкие и тихие шаги прихода. Зачем мне это? Скажу совершенно точно — я убегаю туда, где становлюсь чем-то другим. Не свободна, как и здесь, но не умея медитировать, я так влезаю в другие миры, где сама кровь течет по-другому. Мне нужно, чтоб именно по-другому, даже если и не лучше. Здесь мне всё опротивелонастолько, что я готова сдохнуть — но сдыхать не хочу. Я убегаю.»

Боюсь ли я стать законченной наркотой? Да. Не могу сказать, что нет. Но я как и все в положении «только иногда балующихся», говорю уверенно, что всегда смогу остановиться. Я ведь живу без этого неделями. Но когда не выдерживаю перманентного напряжения, тогда нахожу новую порцию. Да у меня и сейчас дома лежит это, полпачки, хватит на одну закидку, и я спокойно хожу мимо, даже не вспоминая. Ведь ещё есть терпение. Не надолго, уж точно…

А с другой-то стороны, сколько молодёжи вокруг закидывается годами, и потом спокойнейше забывает напрочь, и живёт себе дальше, даже детей родит. Каких — другой вопрос. А впрочем, всё, я не хочу больше говорить об этом!

Суицид и Питер.

Сегодня такой день… Ровно год назад у меня была тяжкая депрессия, и я избегала всех, кого бы то ни было. С Ветром виделась редко, трахалась с ним вяло, и быстро уходила. Встала с утра, искала чем порезать вены. Так спонтанно и просто, ни о чём не думая, и слушая «Боль» Шмелей. Я просто закидывалась их музыкой, как кислотой… чтоб стало ещё хуже, ещё… Ползала по комнате, вялая и больная, с температурой, кажется. И одна лишь мысль — «что со мной…» безразличная, плоская мысль. Чем бы порезать вены? И не находила, как назло. А что найдёшь? Бритвы нет, все электрические… попробовала карманным ножичком, но он такой тупой, что удалось только с грехом пополам оцарапаться слегка. Нож бы хороший… На кухне Петровна, не возьмёшь. Раскопала наудачу старую-престарую бритву, раскрошила её, кое-как, царапая пальцы, достала тупой кусочек лезвия. Пипец… чё я делаю? Сил всё меньше, жар разыгрался… зажала этот жалкий острый кусочек дрожащими от слабости пальцами. Чиркнула по руке, у локтя… ничего. Несколько капелюшечек крови. Сильнее надо! Попробовала с размаху — нифига опять. Тупое и маленькое очень лезвице, а сил нет!

Ну и в пень. Оделась кое-как, пошла бродить, спотыкаясь по скользким и сырым улицам.

Притопала в переход. Там, соответственно Ветер. Один, без этой змеи… со мной не поздоровался, отвернулся. Это ещё что за новость? Я тоже стала его игнорировать. Покурила, нервно хохоча и обнимаясь на показуху со всеми подряд. Стала громко требовать бухла, пить из горла крупными глотками, чтоб скорее напиться, и спровоцировать его. Опять хочешь некрасивых выяснений «кто есть «who», скандалов? Но у меня нет на это сил! Я просто хочу отойти от температуры, развеять по холодному ветру страдание пустое! И вот, короткий взгляд прозрачных глаз. Не выдержала, подошла:

— В чём дело?

— Ни в чём! — и не смотрит на меня.

— Да ну? — начинаю заводиться. — А по-моему, очень даже в чём-то!

И вот мне новость: Ветер решил, что может меня бросить. Объявил об этом так спонтанно и так убийственно-спокойно! Мол, у нас с тобой всё уже было, и нового ничего нет и не может быть. Так что всё…

Поругались сильно:

— Ивана, не надо никаких выяснений, чего тебе ещё не понятно?

— Значит, всё, да?

Вот тебе и так — «Ивана»?.. Почему не «Яна» и не «Дика»?

— Да!! — заорал вдруг он не своим голосом и глаза его огромные кромсали моё бедное сердце: — Да, да, да!!

Я развернулась тогда молча, и пошла в никуда, злая и прибитая. Купила нож за десять рублей, у бабки с лотка. Вышла наверх, пряча лезвие в рукаве. Села под парапет перехода, и принялась чиркать сколько хватало сил по внутренней стороне руки, от локтя до запястья. Но дешевый нож оказался предательски тупой, и удалось только хорошо поцарапаться, немного подрезав венки. А с утра от головной боли я приняла аспирин, и разжиженная кровь не запекалась. Я пошла куда-то, как робот, и кровь стекала через расслабленную ладонь на асфальт, и всем было насрать! Никто даже не смотрел на меня. Люди, блин! Я не хотела умирать, не думая ни о чём, разве только ему отомстить. Передумав, развернулась спуститься обратно, посмотреть, что там с ним? Ведь не догоняет до сих пор, значит, правда? А Ветер стоял и не смотрел на меня, курил, смеялся, кажется даже. Я медленно пошла мимо их всех, кто там собрался. Это было эффектно, так вот перед ним пройтись, типа пошёл ты! Но он даже не посмотрел. Ему показывали — эй, смотри чё она! Он пожал плечами. А я, прямая как палка и окровавленная, в момент потеряв остатки самообладания, швырнула нож со всего маху прочь, он прозвенел по асфальту, и я побежала. Боже, как больно! Это было очень глупо, некрасиво, и вообще просто поганый театр. Но когда так больно, в башке очень пусто, и не думаешь, застит разум.