Я, Дикая Дика

— Нравится, киска? — проникновенно шепнул Дурь на ушко, придвигаясь вплотную.

— Да! — на отрываясь ответила я.

— Отыграем, — тут он сделал эффектную паузу, и я в момент смекнула о чём он, — выберешь себе что глянется!

Я механически кивнула — будь что будет! Правда, наряды очень клёвые — словно в могилке пролежали основательно. И девки такие… мёртвые! Не знай, что это не так — непременно испугаешься. Я вот знаю — и то как не по себе! Пью, пью, а хмель не идёт.

Музыкантши чудовищно густо набрызгались тяжёлым роскошным парфюмом, который подошёл бы стареющей благородной матроне, а уж никак не девицам лет восемнадцати. Но они, видимо, так не считали, и полились столь щедро, что в воздухе туман повис, и я снова закашлялась, доставая сигарету — перебить хоть немного. Эх, надо было крепкие «Мор» купить. Эти «Вог» совсем слабенькие, чего я их всё время курю?

Весёлая компания уселась кружком, Дурь отделился наконец от меня и сел к остальным на пол. Меня не звали, и я осталась на диване. А эти принялись толково, со знанием дела забивать вонючую траву, шишки какие-то чёрные. Уже голова болит, как они тут не загнутся? Ни вентиляции, ни окошка даже! Дверь закупорена. Чё за уроды вообще? Охренеть, они забили каждый по целому косяку. И курят, будто это бытовая «Прима»! Чисто мужики на завалинке. Тянут, не косеют ни капли, перебрасываются пустыми фразами. И чё это такое у них? Я подсела поближе, протянула руку к Дуреву косяку, чувствуя себя наполовину своей — он же меня трахнуть собирается! Почти родня на один вечер! Но он резко отдернул руку, и сухо бросил вполоборота:

— Тебе нельзя! Живые легкие сильно сушит!

— А-а, нифига себе! А сами-то курите! — захандрила нетрезвая я.

— А нам можно! — с понтом сказал Шут.

— Нужно! — захихикала Медная.

— Чего это вдруг? — не унималась я. Обидно всё же!

— Дикочка, лёгкие — хорошо — сушит! — разделяя слова, как ребёнку втолковал Дурь.

— А чё, у вас они мокрые?

— Вроде того, — согласно кивнул он. Я ждала — кто-нибудь захихикает, но все лишь сосредоточенно дотягивали свою вонь. Ну и чёрт с вами и вашей гадостью! Тока нарядик такой вот милый подарите! И трахаться может не придётся — укурятся наглухо, и слава богу! Совсем не хочется сегодня этих приключений… сбегу спокойно. Зря, зря я всё же пришла! И запив большим глотком конька, утвердилась в мысли — зря!

— Да ты не дуйся, пуся, просто живым и правда вредно!

Эта фраза, наконец, вызвала всеобщий смех — ага, пошли шишки!

А Дурь похлопал дружески меня по колену, и взялся за очередную страннейшую процедуру — достал бутылку кукурузного масла, и отпил крупный глоток. Вот урод! — потом налил в сложенную лодочкой ладонь немного, и… Вдохнул это! Ужас. Чё творится?

— Ну, ребятки, время! — кивнул он направо и налево. Ребятки зашевелились. Медная тоже хлебнула масла, и принялась пробовать голос — от низких нот до средних, слегка фальшивя. Глотнула ещё, дело пошло заметно лучше. Но высокий регистр не брала, только когда Шут схватил её сзади за талию и облапал грудь — взвизгнула, что твоя скрипка!

— Вот как можешь! — похвалил он довольный выходкой, готовый увернуться если что. Но оплеухи не последовало, девица выкрутилась и вышла за дверь.

— Айрин! — окликнул Дурь, она вернулась. Он со смачным хлопком откупорил баттл тёмного стекла, три раза хлебнул сам, облизнувшись, и пустил по кругу. Все отпивали скромненько, не больше глоточка, чуть шугано косясь на Дуря. Когда баттл снова пришёл к нему, я подкралась желая тоже хлебнуть, он механически передал мне — я поднесла ко рту, и в лицо омерзительно пахнуло… кровью?

— Блядь, чё это? — не удержалась я. Ишь, вампиры, блядь, хреновы!

— Э-эй, куда? Это тоже не для гостей, пей свой коньяк, девочка! — унизительно прикрикнул этот долбанный патрон, грубо вырывая баттл из моих ручек. Я растерянно стояла, офигевшая, потерянная, стукнутая и оскорблённая. Да что же творится здесь? И голова как разболелась…

— Всё, ноги-ноги! — скомандовал Дурь, и банда потянулась за ним на выход. Последним шёл Шут с пресловытым «Фендером» на плече. Я стояла, не зная, что мне-то делать?

— Кис-кис! Пошли! — потянул за талию Шут, подмигнув. Я слегка отмякла — да всё нормально. Какая на хрен, кровь — просто дешёвое пойло и трава эта их смешались таким причудливо-гадостным ароматом. Всё путё-ём!.. И ноги уже несколько заплетаются… я наконец пьяна. А Шут здесь самый хороший — ведь это он меня сюда привёл, и сейчас не оставил в страшной, душной и тёмной комнатке-гробу. Вот, точно — гроб, и пахер такой тяжкий над всем витает, разложения….

Нет, всё, Шут, уведи меня отсюда скорее!!

Спотыкаясь, пошла за ним в темноте. Стра-а-ашно… прошли мимо охраны, Дурь поздоровался с ними, панибратски хлопнув по плечам.

— Всё, здесь садись и смотри, неудобно будет — положи под спину вот это! — протянул Шут одеяло. Я осмотрелась — мне предоставлялся широкий деревянный ящик. Села — вроде ничего, удобно пока. Спиной опёрлась о стену. Сцену видно отлично, сбоку слегка. Чтож, интересно, под таким углом мне любоваться концертами ещё не приходилось! Клёво даже, собственно говоря! На последок Дурь сунул мне в руки бутылку с остатками коньяку, послал воздушный поцелуй, Шут подмигнул, и они все рассредоточились по тёмным углам сцены. Меня оставили одну, затаившись сосредоточенно ждать представления. Судя по шуму, народ уже запускали помаленьку.

— Ты тут с Шутом? — голос над ухом заставил меня подпрыгнуть, больно ударившись о какую-то хрень в темноте. Надо мной склонилось дружелюбное очкастое лицо, так сразу и не понять, парень или женщина.

— Ага, с ним! — вынужденно улыбнулась я.

— А я фоткать их буду сегодня!

Присмотрелась — всё же девушка. Коротко стриженная, тощенькая, и голос хриплый. Вроде типовой лесбиянки. Ну и ладно, я против них совершенно ничего не имею! Сама не гнушаюсь подобных приключений, так что…

— Можно, я сяду рядом? А то пока тыр-пыр, пока начнётся стоять тяжеловато! — смешно наморщила нос моя собеседница.

— Да, пожалуйста! — я охотно подвинулась. Всё не одна в этих темных джунглях!

Я предложила ей свой коньяк, она мне сигареты, и ждать стало веселее. Ее звали Салема, то ли имя такое, то ли погоняло непонятное, я спрашивать не стала. Хотела было поболтать с ней подольше — чем-то глянулась, но не успела и последнего глотка сделать, как она вскочила, доставая фотокамеру:

— Ой, бля, смотри, пора работать! Начинается!

Я поставила баттл на пол, и уставилась на сцену. Чё-то я совсем уж пьяна, всё плывёт куда-то прочь… так что за точность описания дальнейшего действа не ручаюсь. Если кто там был, то поправит, где совру!

Перво-наперво, выскочили с двух разных концов девицы, на руках и колесом. Я смотрела удивленно — надо же, и как в волосах не запутались? Блокбастер какой-то. Остановились посреди сцены, у микрофонов. Джойс подобрала скрипку с пола, а Айрин гитару. Народ изумленно ахнул, и секунду спустя, зашёлся в вопле диких обезьян! Девки начали постепенно тихо наигрывать каждая своё. Под этот аккомпанемент из темноты выступили с самыми мрачными рожами Шут с басухой, и чувак-барабанщик с палочками. Посмотрели в зал, будто в чём-то подозревая, и разошлись по местам. Тоже начали подыгрывать девицам. Музыка всё усиливалась, и когда уже конкретно разошлась, на освещённую середину площадки, к пустому центральному микрофону эффектно выпрыгнул сам Дурь, как чёрт из табакерки!!

Дальше — больше! Я не успевала фиксировать происходящее, с такой быстротой картинки сменяли одна другую. Вот Дурь вопит жутким голосом на небывалом языке, размахивая рукавами сутаны, перекрещивая зал, как в сатанинской мессе. Вот Шут выплясывает нечеловеческий танец горящей марионетки, успевая вполне связно играть свои партии. Джойс выпиливает так, что обалдеть можно! Дурь подходит к Айрин сзади, и срывает с неё одним широким жестом рваные обноски одежды. Она остаётся совершенно голой! О, чёрт, круто! Она бросает гитару, и извиваясь всем телом, поёт по-английски, непонятно что, и голос её звучит великолепно, хрипло, мощно, а потом вдруг сразу звучно и высоко, как у какой-нибудь нехилой оперной дивы! Разобрать можно только «Death, fucking-fucking death — forever in the Earth!!» в припеве. Дурь целует её в шею, и лижет блестящие в острых лучах соски, а потом вдруг орёт в микрофон, перекрывая на раз дикий рёв зала: