Страница 37 из 46
— Подержишь для меня беленькую? — благодарно пожимает мне пальцы дружок.
— Если догоним… — хмуро отвечаю я.
— А что, нет?
— Нет, ноги твои… — я прячу раздражение. Ненавижу заботиться…
— Да, точно! — кивает печально он.
— А то бы точно стали!
— Конечно! — зло и решительно встряхиваю я волосами. Блядь, скотина, как же ты меня подвел! В это время сучки подходят к машине, оттуда выползают два квадратных чувака. Ну вот, опоздали!
— Да, прикидываю, че было бы, если б мы за этими бляденками погнались! — горько усмехается Арто.
— Да ниче, опиздюлились бы конкретно, мы ж устали оба в хламину!
— Все, я больше не могу! — в изнеможении произносит Арто, и сворачивает к лавочке. Я плюхаюсь на нее первым, и хлопаю себя по коленкам, приглашая друга. Он садится, тяжелый как старая собака, но надо же быть заботливым… как ни крути, а Жанна говорила, что любовь — это взаимодействие двух сторон, на пути слияния в единое существо. Придется потерпеть, я хочу, чтоб он ощущал себя моим.
— Эх, жаль! — вздыхает Арто, хлебая водку.
— Да, это точно! — забираю у него бутылку я. Хмель удивительно быстро покидает меня, наверное, протекая в бездонные трещины усталости. Я разбит… я возбужден. Я хочу ебли. Я люблю Арто. Я срочно желаю Жахни… и ее горячей безотказной глубокой пизды.
— Я б ебал ее неустанно! — поэтическое восклицание вырвалось само, и Арто расхохотался.
— Да-а, а я б тебе помогал! — и поцеловал меня в шею.
— Ты такой грязный! — шепчет он, возбуждая.
— Так я три дня не мылся… — и содрогаясь произношу-таки вслух, особое слово: — Малыш…
— А у тебя уже был такой опыт? — заглядывает он вдруг мне в глаза, а руками обвивает шею. Я одной рукой держу недопитую водку, а другую кладу ему на задницу. Понимаю, что он возбуждает меня вовсе не своим телом, к плоским костям я равнодушен… а сердцем! Нутром своим блядским… сучьей сущностью. Люблю я его. Оттого и хочу…
— Да… — после долгой паузы усмехаюсь я. — Был такой опыт… весьма приятный!
— В смысле, она согласна была, ты с ней договорился? — наивно смотрит он мне в глаза.
— Не-е-ет! — иронично покачал я головой. — Это была не игра! Я ее на самом деле поймал и выебал! — сладкая дрожь воспоминания прокатилась под кожей. Отчетливо мелькнули безумно перепуганные глаза.
— И что, прямо ночью, на улице? — он восхищенно ахнул и уставился на меня.
— Глупая девочка… — проронил я, и замолчал. Он не понял, что это о нём, и ухмыльнулся.
— Да уж… и как оно? Круто?
— Классика! — взмахнул я бутылкой.
— Да, кстати, допить надо, мало уже, — он отобрал у меня водку.
— Точно! — кивнул я. — А девка-то, да, все классика — ночью на улице одна, идет, звонит… (картины встали перед пьяным шатким взором как сейчас).
— Просит кого-то ее встретить, попкой вертит, юбочка колышется… за угол завернула, догнал, поймал, в подъезде под лестницей зажал и выебал… отпустил и ретировался, мразь!
— Ну ты крууут! — с восхищенным отвращением выдохнул Арто. Я сжал ему кости так, что хрустнуло. Он вскрикнул, а я кивнул. Так-то!
— Все нахуй, настоебало, поехали в пизду, домой, спать! — и в туманном бреду поползли к остановке. На которой в предрассветном блеске небес и уснули…
Да пошло нахуй все!! — рывком выпадал из сна. Не могу я больше. А если и могу — то не хочу. Хватит с меня. Я слишком пьян… проклятая тошнота.
И снова засыпал, не замечая как.
— Но я продаю рай за миг с Арто… не напрасно, ох, не напрасно влюбился он в меня первым — он угадал, что это я… мудрый сердцем малыш. С ним я становлюсь таким поэтичным… я ранен, и слабею, влачась рядом с ним…
Но он не поехал ко мне, когда пробудились от тяжкого «лавочного» сна. Посмотрели друг на друга равнодушно — сил не было ни на какие эмоции, и разошлись по разным остановкам. Да пошел он вообще, надоел… как же меня качает. Я устал, устал — оставьте же меня все!
А Жахни умерла.
Вот так взяла и умерла. Нас бог пожалел, что не попали тогда в ее квартиру… ведь она была уже в морге… пока мы гуляли два дня, она как раз… как же так…
…как…
…мы с Арто были на похоронах. У нас отношения стали будто расхолаживаться, стало казаться, что мы уже надоедаем друг другу… мужское непостоянство брало свое. Но она — девочка моя, милая, чудесная моя сучка, она нас познакомила, она же снова и помирила.
Мы встретились у ворот кладбища, не сговариваясь. Идти к ней домой, толпиться среди заплаканных родственников не хотелось. Арто стоял у ворот, опустив голову, один, никого пока не было. Я подошел, и тихо взял его за руку. Он даже головы не поднял, лишь пальцы дрогнули в моей ладони.
— Арто, это что же получается? — я с ужасом посмотрел на него. — Это ведь как раз, мы с ней поговорили, о вписке, и она в тот же день…
— Точно! — он уставился на меня расширенными глазами и прикрыв рот ладошкой. Тяжело покачал головой, на глаза навернулись слезы, и вздохнув, отвернулся, закусил губу, и неуверенно взял меня за руку.
Мы стояли так, не знаю сколько. Время потеряло счет, нам было безразлично. Мы ждали. Увидеть ее мертвой, убедиться, что это не чушь и не шутка… наконец, у ворот остановился старый вонючий ПАЗ, мрачная старуха вывалилась из него, и начала раздавать указания мужикам, как вынести гроб. Затем под руки вывели мать, и — о, господи… Эрот. Какой-то длинный мужик предложил ей руку, она отклонила, и сошла сама. Увидев нас, сверкнула темными глазами, и губы беззвучно прошептали «привет». Они все вошли в ворота, неся гроб, рыдая и всхлипывая, а мы стояли, и я чувствовал себя законченным идиотом, не зная, что делать и с какой стороны присоединиться к ним. Спохватившись, потянул за руку Арто, он твердо пошел за мной, глядя прямо перед собой. Но руки моей не отпустил, наоборот, вцепился крепче. Но так ни разу не взглянул на меня, отчего возникло чувство неуверенности, а точно мы в мире с ним, и не уйдет ли он так же сухо, когда это все закончится… мне стало стыдно думать о себе, ведь для Жахни вообще ВСЕ закончилось. Ей больше не с кем ругаться и мириться. А я-то все могу исправить. Да, все можно исправить, только пока жив. Умри — и нет тебя. И не достать, и не сказать, что любишь или не любишь. И не ссориться, и не мириться, и вообще НИЧЕГО. Я тайком взглянул на свои шрамы выступающие частично из-под манжет черной рубашки, и ужаснулся, и устыдился как никогда — реально, я мог быть давно уже там. Я, который каждый ебаный раз реально стремится умереть, все еще здесь, а Жахни, которая никогда и не думала умирать, не смотря на сложность своей маленькой блядской жизни, она — там … странно. Но и подленькое облегчение — я все же здесь. И у меня есть жизнь, и возможности все ломать, исправлять бесконечно, каждую минуту, и невероятное количество часов жизни на благо и зло, на солнце и ночь, на пустоту и действо — много-много часов, если отныне я буду поумней… но я не знаю, буду ли. Накрыло липким неосознанным страхом, будто внезапно в паутину лицом вляпался и одновременно подул сквозняк по голым мокрым ногам. Я зябко поежился, и тряхнув головой решил — хватит о себе, надо сосредоточиться на том, чтобы как следует с другом попрощаться.
Мы все так же держались за руки у ее гроба. Я смотрел на ее почерневшие веки, запавшие щеки, накрашенные губы, и мне было жутко холодно. Я едва сдерживался, чтобы не дрожать крупно, как собака на помойке. Жахни была нереально мертва. Настолько мертва, что с ума можно сойти! Хотя, мне не страшно, уже сумасшедший, подумал я — и усмешка против воли скривила губы. Я смотрел на ее трупик, в белом платье, по обычаю несостоявшихся невест, будто выдаваемых замуж за господина Смерть — и думал — неверно, ведь в белом девиц хоронили, потому что их не касался мужчина. А это очень постройневшее от смерти тело (ха-ха — Худейте с Доктором Смерть) принимало такие ласки, и стольких… а скольких? Мне въелась, и никак не желала уходить похабная мыслишка — а трусики-то на нее надели? Или нет? Чтобы она и там продолжала свое лучшее дело, став небесной сучкой, шлюхой от бога? И не воспользовался ли ее телом в морге санитар-извращенец? Сознание угодливо шепнуло — читал когда-то, еще дитя, любознательное до запрещенных книжек, некий рассказ, не помню вот к сожалению какой, сейчас б очень кстати перечитать — а хотя, я и так его отлично помню — как некий доктор выследил урода, который в предпоследнем приюте мертвых пользовал покойниц. Этот прозорливый врач вшил одной бездыханной красавице через шрамик от аппендицита во влагалище лезвия… так и нашли мерзавца, истошно орущего и хватающегося за все вокруг, в интерьере адской оргии сатанистов — комната была буквально вся залита кровью… ш-шикар-р-но!! Я восхищался умом и находчивостью доктора, и сладко замирал, воображая все моменты и самой операции по вшиванию лезвий в мертвую пизду, и тем, как этот чел всунул ей, а там!.. в лоскуты! А-ху-еть! Чудесно… помню, я все вздрагивал и облизывал губы, под глубоким впечатлением. О, сейчас я бы вшил Жахни лезвий, да-а…