Судный день Орбитсвиля

Уже не в первый раз Монтейн поймал себя на желании понять, почему внутри огромной сферы Орбитсвиля невозможна передача сигналов в радиодиапазоне. Два века исследований не внесли ясности в эту загадку. В глубине души Монтейн был уверен, что это происки Зла, что таким образом дьявол не дает объединиться людям, населяющим Орбитсвиль и разбросанным на его огромном пространственно какая выгода дьяволу от людской разобщенности?

Этот вопрос беспокоил Монтейна многие годы. Похоже, это вовсе не последняя козырная карта в колоде дьявола. Она, безусловно, сыграет свою зловещую роль в соответствующий момент. Монтейн вздохнул. Надо бы подумать над более насущными проблемами, одна из которых связана с этим новичком, Джимом Никлином. Проповедник заерзал под одеялом. Совесть его саднила — Никлин был человеком еще совсем молодым, неглупым, хотя и наивным. И то, что с ним сделали — большой грех. Дани Фартинг подцепила его на крючок и вытащила на берег, как опытный рыболов цепляет лосося, но этот грех лежит вовсе не на ней. Она лишь выполняла прямое указание Монтейна. Но ведь он-то действовал от имени Бога. Наступили жестокие времена, и судьба или даже жизнь человека не являются слишком высокой ценой, когда речь идет о спасении человеческой расы.

Проблема состояла в том, что несмотря на все эти философские аргументы и высокопарные слова, невинного человека выпотрошили, если уж продолжать начатое сравнение, выпотрошили подобно рыбе. И именно он. Кори Монтейн, должен будет смотреть в эти наивные голубые глаза. Что он скажет Никлину? Какие найдет слова? Какими аргументами оправдает содеянное? «Неужели Господь сделал из меня ловца человеков? Подчиняюсь ли я только его приказам?»

Монтейн опять заерзал под одеялом, пытаясь найти то неуловимое положение, которое позволило бы ему забыться безмятежным сном. Оставалось уповать лишь на присущую Никлину мягкость. По всей вероятности, после короткой перепалки он отправится восвояси в Оринджфилд, став мудрее и печальнее, и попытается вернуться к прежней жизни. Монтейн с силой ударил по непокорной подушке.

— Зачем ты мучаешь себя? — раздался из центра комнаты тихий голос Милли, участливый и даже жалостливый. — Ты ведь знаешь, иного выбора у тебя нет.

Монтейн посмотрел в сторону поблескивающего в темноте гроба.

— Но взгляд Никлина на этот вопрос может оказаться совсем иным.

— Дорогой, ты сделал лишь то, что должен был сделать.

— Именно поэтому я и чувствую себя виноватым. — Монтейн прерывисто вздохнул. — Но что еще хуже, я уверен, что разговор с Никлином не окажется трудным. Я запросто избавлюсь от этого юноши. Я чувствовал бы себя куда лучше, если бы столкнулся с сильным и непримиримым человеком, который не принял бы покорно случившееся, а стал бы сопротивляться.

— Если бы Джим Никлин оказался именно таким человеком, то его деньги до сих пор бы лежали в банке.

— Знаю, знаю! — Монтейн начал раздражаться. — Прости меня, Милли! Это все из-за крайне неприятного оборота событий… — он помолчал. — Знаешь, мы вынуждены отправиться в Бичхед и остаться там. С праздной жизнью, с беззаботными странствованиями по городам и весям покончено. Таким путем мы не соберем много денег. Я знаю, никто из нас не любит больших городов, но иначе нельзя. Нам всем придется нелегко.

— Бог никогда и не говорил, что будет легко. — В голосе Милли появилась та благотворная убежденность, которой так недоставало сейчас Монтейну. — Ты никогда прежде не удерживал на своих плечах такую тяжелую ношу — судьбу человечества.

— Я… я думаю, ты права, Милли. Права, как всегда. Спасибо.

Монтейн закрыл глаза, и уже через несколько мгновений его подхватила безмятежная река сна.

9

Когда Никлин в четыре часа утра улегся на свою койку, сна у него не было ни в одном глазу. Будь он даже в самом уравновешенном душевном состоянии, и то вряд ли ему бы удалось заснуть — слишком уж в непривычных условиях он очутился. Он отказался от всех благ цивилизации ради одного — возможности спать в обнимку с Дани. Контраст между отложенным на неопределенное время блаженством и реальностью, с которой он вынужден сейчас мириться, был столь разителен, что Джим едва не застонал от отчаяния.

Хенти, человек, который должен был сменить Никлина, собираясь, что-то долго и обиженно бурчал, как будто тот, кто составлял расписание дежурств, из личной неприязни поставил его в самую плохую смену. Сев за руль, он дал выход своему раздражению — машина ежеминутно подпрыгивала и тряслась. Тем не менее, через довольно короткое время Джим погрузился в крепкий сон.

Ему снился залитый ярким солнечным светом зеленый холм с округлой вершиной. На склонах холма раскинулся чудесный сад. Искусственные каменистые насыпи, поддерживающие целые океаны цветов, умудрялись выглядеть творениями природы, и лишь строгая симметричность выдавала руку опытного садового архитектора. Дорожка из тщательно подогнанных камней вилась вокруг холма, ныряя под изящные арки и огибая многочисленные каменные скамьи. Кроме самого Никлина в сне присутствовали еще двое — мать Джима, умершая когда ему было семь лет, и огромный огненно-рыжий лис. Лис передвигался на задних лапах, ростом был с человека, да и вел себя как человек. Он наводила на Джима страх. На лисе был поношенный сюртук с широкими отворотами и засаленный галстук, удерживаемый заколкой в виде подковы. Мать Джима совершенно не замечала особенностей своего собеседника.

Они смеялись и болтали, словно близкие друзья или даже родственники. А маленький Джимми съежился за материнской юбкой, напуганный тем, что мать не замечает острых лисьих клыков, влажно поблескивающего носа и красно-коричневой звериной шерсти.

Лис же весело заигрывал с ней. Он смеялся, подталкивал ее когтистой лапой, отпускал шуточки и то и дело оценивающе поглядывал красными глазами на маленького Джима. «Ну разве не забавно? — казалось, злорадно спрашивали эти глаза. — Твоя мать и ведать не ведает, что я обычный лис. И, что еще смешнее, она и не подозревает, что я собираюсь тебя съесть!»

Страх маленького Джима многократно возрос после того, как лис вкрадчиво-ласковым голосом предложил взять его на прогулку по саду. Страх перешел в ужас, когда Джим услышал, как мать радостно приняла предложение своего собеседника, объявив, что она тем временем пройдется по магазинам.

— Мама! — в отчаянии закричал Джим, цепляясь за ее руку. — Мама, это же лис! Разве ты не видишь?!

— Не будь таким глупышом, Джимми, — ласково сказала мать, подталкивая сына к лису со всей неумолимостью представителя взрослого мира. — С этим чудесным дядей вы прекрасно проведете время.

Мать беззаботно отвернулась от них, а лис, цепко ухватив Джима за локоть, потащил его к холму. Через несколько секунд они оказались в тихом уголке сада, отделенном от остального мира каменными стенами. Лис тут же повернулся к Джиму, наклонился и широко разинул клыкастую пасть и Джим увидел, как в ее глубине забавно подрагивает розовый маленький язычок.

Это и подвело лиса! Один лишь забавный штрих, и все изменилось. Джим вспомнил, что видел этого лиса в десятках полузабытых мультфильмов. И он знал, что мультфильмы — это всего лишь картинки на прозрачном пластике. Лис был нарисован и не мог причинить ему никакого вреда!

Сделав глубокий вдох, он закричал, что было сил:

— Кому ты страшен? Ты всего-навсего картинка из мультфильма!

Звук его голоса словно отбросил лиса на несколько шагов. На морде зверя появилось комически-ошеломленное выражение, шерсть у него съежилась. Весело рассмеявшись, Джим развернулся и помчался по каменной дорожке. Но камни, казавшиеся незыблемыми, вдруг разверзлись под его ногами, обнажив зловещий черный провал. Джим, еще не осознав происшедшего, сорвался вниз.

Никлин открыл глаза и уставился на днище верхней койки. Первой его мыслью было: «Что, черт побери, все это значит?» Джим почти не был знаком с теорией австрийского доктора, но у него возникло неуютное чувство, что этот странный и жутковатый сон имеет какой-то символический смысл.