Страница 12 из 24
Действие, как известно, не только не уживается с пустыми грезами, но и всячески им противоборствует, а посему я решаю стряхнуть с себя одурь и прогуляться в машинный отсек, куда меня пригласил капитан-лейтенант Каллонек. Он радушно встречает меня на командном пункте атомной энергетической установки.
Это среднего роста голубоглазый парень, его светлые волосы то и дело спадают на лоб. Видно что он доволен и нашей встречей, и тем, что я интересуюсь его специальностью. Нельзя сказать, что офицеры-механики страдают комплексом неполноценности по отношению к «палубному начальству», скорее наоборот: они преисполнены откровенного и вполне справедливого чувства собственного достоинства. «В конце концов, — говорит мне с улыбкой Каллонек, — кто, как не мы, продвигает судно вперед». Вы, дорогая читательница, конечно же, помните сходные слова Роклора, который как-то произнес: «Погружение у нас, как ни крути, главная забота, ведь подлодка для того и создана, чтобы погружаться».
Если вы хотите представить, на что похож командный пункт энергетической установки, возьмите приборное табло обычного пассажирского самолета, распластайте его по трем стенкам небольшого квадратного помещения и посадите перед этими тремя панелями четырех операторов. На посторонний взгляд они вроде бы ничего не делают. Но ведь и пилот самолета тоже по большей части вроде бы ничем не занят. Однако кто будет оспаривать, что его присутствие в кабине необходимо.
— Я только что сдал вахту Миремону, — сообщает мне Каллонек, — и теперь свободен. Хотите, могу показать вам мои владения.
Миновав переборочную дверь, мы оказываемся в машинном отсеке. Я не скрываю своего потрясения:
— Да это же настоящий завод! Какой громадный, и как жарко тут!
— Не один завод, — поправляет меня Каллонек, — а сразу несколько. Источником энергии для нас служит пар, поставляемый атомным реактором, расположенным в соседнем отсеке. А отработанный пар превращается в пресную воду вон в тех испарителях, которые, по сути дела, являются дистилляторами. Эта вода находит себе двоякое применение. Во-первых, мы восполняем ею потери вторичной воды в кожухе реактора. А во-вторых, обрабатываем эту воду, добавляя в нее минеральные соли, и распределяем по всей подлодке для питья и мытья.
— Спасибо за воду, она у вас просто чудесная. И за возможность каждый день принимать душ. Ваша роль, как я погляжу, не ограничивается одними судовыми двигателями.
— Так точно, — со сдержанной гордостью отзывается Каллонек. — Мы и воду поставляем, и благодаря все тому же пару обеспечиваем судно электроэнергией: взгляните-ка на эти два маленьких турбогенератора.
— Не такие уж они и маленькие!
— По сравнению с двумя главными турбинами они совсем невелики.
— На глазок — метра два с половиной в длину и полтора в диаметре.
— Примерно так, но прибавьте еще толщину теплоизоляции.
— А с ней никогда не случается неприятностей?
— Нет, а что?
— На американской подлодке «Наутилус» под командованием Андерсона — той самой, что впервые пересекла Северный полюс под слоем льда, — однажды загорелась промасленная теплоизоляция.
— Господин эскулап, я преклоняюсь перед вашими знаниями.
— Ими я обязан судовой библиотеке, а также стремлению изничтожить в себе олуха. Как выразился старпом Пикар, любопытный олух — это уже не олух.
— Хорошо сказано.
— А это что такое?
— Дополнительный электромотор.
— С его помощью подлодка выходит из порта?
Каллонек хохочет во все горло:
— Да нет же! Вы путаете подлодку с яхтой. Мы отходим от пирса обычным способом: реактор дает пар, турбины вращаются, редуктор редуцирует, сцепление сцепляет и так далее. Не думайте, что мы не можем идти на самой малой скорости: она у нас в полном подчинении.
— Для чего же тогда служит электромотор?
— Мы пользуемся им в аварийной обстановке.
— Например?
— Например, обнаруживается небольшая утечка пара. Мы тут же перекрываем подачу основной энергии. Останавливаем турбину, выключаем сцепление и включаем электромотор.
— И часто бывают такие небольшие утечки?
— Нет, но они неизбежны, если учесть, сколько времени работают машины. Чаще всего не выдерживают сальники. Но сменить их — пара пустяков. Это занимает от силы пять минут.
— А как вы переходите от малых скоростей к большим?
— Изменение скорости зависит не от нас, этим ведает главный командный пункт.
— И как это происходит?
— Пойдемте, я вам покажу.
Мы возвращаемся на командный пункт, который теперь кажется мне еще более тесным. Каллонек усаживает меня перед одной из трех панелей, о которых я уже упоминал, — той, что находится справа от входа.
— Всего у нас четыре скорости: первая, вторая, третья и четвертая; Они соответствуют числу оборотов, как в автомобиле. Четвертая скорость — самая высокая. Когда командир хочет перейти на эту скорость, он отдает приказ вахтенному офицеру, а тот повторяет его рулевому. Рулевой нажимает на кнопку. Здесь, на командном пункте, раздается звонок, означающий: «Внимание! Меняем скорость!». Затем загорается лампочка над соответствующим указателем. Сидящий перед ним оператор, — Каллонек указывает на Бишона, — нажимает на ключ, и в турбины начинает поступать большее количество пара.
— И это все?
— Нет. Если скорость недостаточна, оператор, находящийся позади Бишона и следящий за реактором, нажимает на другой ключ, поднимающий решетку в реакторе: расщепление ядерного горючего идет более интенсивно, теплоотдача увеличивается, а с ней возрастает и количество пара.
— А что же это за решетка?
— Об этом вы спросите у Миремона. Реактор обхаживает он. Не буду отбивать у него хлеб.
Каллонек смеется собственной шутке. Вот уж воистину счастливый человек: все турбины у него в мозгу работают без сучка и задоринки, он на всех парах мчится к жизненной цели.
— Ну, доктор, — ухмыляется толстяк Бишон, — вот вы и разузнали все наши секреты. Отчего бы вам теперь не принять у меня вахту?
— А вы замените меня в лазарете? Что ж, это идея. Осталось только согласовать ее с командиром.
Я и получаса не пробыл в машинном отделении, а с меня уже градом катится пот. Перед тем как двинуться в более прохладные области подводного корабля, я снимаю свитер и накидываю на плечи, связав рукава на шее. Разница температур — потрясающая. Проходя по ракетному отсеку, замечаю парня, который прислонился к одной из наших смертоносных махин и мирно тренькает на гитаре. Улыбнувшись ему на ходу, я спешу к себе в лазарет, где меня поджидает почтенный посетитель: весь экипаж величает его «начальником», а он зовет себя «последним из подчиненных».
Он только что раскрошил пломбу в коренном зубе, с чрезмерным усердием налегая на шоколадное печенье. Поскольку зуб у него давно уже умерщвлен, мне остается только заменить пломбу. После чего мы затеваем беседу.
Мой пациент исполняет на борту роль хранителя подводного очага. Под началом у него ходят призывники, коки, санитары, стюарды, уборщики гальюнов и работники прачечной. Он же следит за тем, чтобы в столовой личного состава вовремя подавали пищу, мыли посуду, расставляли приборы для второй смены.
По утрам «начальник» просыпается раньше всех, еще до того как репродукторы возвещают побудку. А когда на корабле объявляется аврал по наведению порядка, он преображается во всевидящего Аргуса, который тут же заметит забытую на умывальнике зубную щетку, невытряхнутый мусорный ящик, незаправленную койку, стоящее не на своем месте ведро. Если во время такого аврала заспанным морякам случается замешкаться, «начальник» подгоняет их, повышая голос и хлопая в ладоши. Отсюда прозвище «хлопотарь», данное ему каким-то остряком в корабельной стенгазете. Но оно, к счастью, не прижилось.
В качестве главного старшины он исполнял обязанности вахтенного офицера на борту малой подлодки, где служил до поступления на ПЛАРБ, и мог бы, насколько я понимаю, сдать экзамены и перейти в офицерский состав. Я спрашиваю, почему он не стремится к повышению.