Страница 14 из 19
Долгая схватка между Чубайсом и директором Мосэнерго закончилась победой Чубайса. Он поставил на этот пост своего человека, и теперь надо ожидать нового повышения цены на электричество. Чубайс знает, что население выдержит все, а если не выдержит, то его можно и выселить, лишить всех благ цивилизации. То, что раньше было почти бесплатно, теперь станет по цене красной икры. Но ведь богатые не задумываются, что есть на ужин. А кого посадил Чубайс на такое ответственное место? Это загадка для бедных! Аркадия Евстафьева. Да, да, того самого, причастного к делу с коробкой из-под ксерокса, которую выносили из Белого дома во время выборов Ельцина. Как заманчиво звучит цифра — 500 тысяч долларов. Какое наивное было время: чтобы заплатить артистам, участвующим в избирательной кампании, украдкой выносили деньги и стеснялись. Евстафьева его рыжий дружок всегда располагает ближе к деньгам.
26 сентября, среда. Я редко езжу по Москве, и каждый раз она чем-то меня удивляет. Она строится быстрее, чем я попадаю куда-нибудь в новый район. Какие дома, какой уровень строительства! Эти дома и квартиры действительно для очень богатых людей, время в этом смысле меняется. Но где же живут бедные? Мне кажется, они постепенно вытесняются не только из центра, но вообще с глаз долой.
По дороге из министерства остановился возле Болотной площади, решил посмотреть только что открытый памятник Михаила Шемякина. Детей окружают пороки. Фигуры, довольно выразительные сами по себе, скорее мне нравятся. Символично, что памятник еще окружен оградой с воротами, которые на этот раз были закрыты. С одной стороны, конечно, берегут дорогую бронзу, которую могут открутить, отпилить и сдать; с другой — может быть, заперли зло, чтобы оно не разбежалось, а может быть, держат за решеткой этих детей вместе со злом принудительно? Но у ворот и этой ограды еще одно предназначение. Очень это не русское сооружение, могут ведь сокрушить и по идейным соображениям. На этой Болотной площади казнили Пугачева. По преданию, на том самом месте, где сейчас находится фонтан.
В министерстве купил новые книги — “Женщины нацистов” и “Мемуары Понятовского”. Дома начал их читать с жадностью. В первую очередь посмотрел все, что связано с Лени Рифеншталь и с женами Геринга — Карин Геринг и Эммой Геринг. В прошлом году эта великая немка приезжала в Россию и в Ленинграде показали ее грандиозный фильм “Триумф воли”. Я борюсь с собой, фильм о нацизме, но сколько красоты и для искусства нового. Читать вообще нужно больше, тогда какие-то детали из художественной литературы проясняются. Кстати, после этого моего вечернего чтения стали более понятны намеки в романе Клауса Манна “Мефистофель”, который я читал прошлым летом. Ясно, между прочим, кого он еще в своем романе имел в виду. Художник не может просто так написать роман, он еще должен кого-то пришпилить. Это, конечно, выдающиеся дамы, и конечно, не так просты были, оказывается, и Гитлер, и Геринг, и Геббельс. В книге довольно много цитат из Геббельса, из его дневника. Умный и наблюдательный человек, а что касается Гитлера, то он, видимо, действительно обладал какой-то магнетической силой, которая от него исходила.
29 сентября, суббота. Утром ездил на I конгресс патриотов России. Для меня это было тем интереснее, что происходил конгресс в здании Академии наук возле площади Гагарина, которое я уже много лет рассматриваю издалека. Некие золотые конструкции на горизонте. Вблизи это невероятно красиво и величественно. Это действительно здание имперского стиля, огромное, выстроенное на века, символизирующее и мощь человека, и мощь империи. Прекрасные внутренние дворы, мощная “античная” скульптура и замечательные интерьеры. Каким-то образом здание оказалось и не особенно изгажено временем. Может быть, это время отдает себе отчет в том, что теперь ничего подобного себе не построит, все распылили на башенки, на подмосковные особнячки, на кирпичные заборчики.
На конгресс мне прислали билет из секретариата Зюганова. Про себя я хотел бы заметить, что в последнее время успокоился, деполитизировался, обуржуазился. Как всегда, идти в субботу никуда не хотел, хотел на дачу, к яблоням, к компьютеру, к книгам. Тем не менее сел в машину и поехал, благо недалеко.
Огромный зал, больше чем на тысячу человек. Президиум знакомый: Зюганов, Селезнев, Драпеко, много руководителей регионов, привычные протестанты, но это я иронизирую. Прекрасный доклад сделал С. Глазьев. Это для меня удивительный по внутреннему устройству человек, не готовый поступаться своим внутренним миром. Он вскрыл механизм и особенности нового бюджета. Данные чудовищны, мы все работаем ради других стран и ради людей, которые украли общественное богатство. Наметившийся за несколько последних лет подъем промышленности закончился.
4 октября, четверг. По ТВ объявили о взрыве нашего самолета, летящего из Тель-Авива в Новосибирск. Это произошло в воздухе на высоте 11 тысяч метров. Первая версия была — “террористы”. Потом передали еще одну версию: в это же время в Крыму украинский флот проводил маневры, и было выпущено несколько боевых ракет. А вдруг?
Уже несколько дней назад у нас с С. П. возник план скоренько поехать в Шарм-эль-Шейх. В связи с последними событиями в этих местах возникли скидки. Улетаем, кажется, на неделю, в эту субботу.
6 октября, суббота. Летим, оказывается, все той же компанией “Сибирь”, которой принадлежал возвращавшийся из Тель-Авива разбившийся лайнер. На ум приходят разные неловкие и пошлые остроты. Стюардессе: “Девушка, а мы уже достигли зоны досягаемости украинских ракет?”.
К концу полета я взглянул в окно: это самый библейский пейзаж, который только можно себе представить. Ни одного клочка зелени, коричнево-выцветшая земля и коричневые слева по борту горы. Потом днем, прожарившись в городской духоте, придет другая мысль: только здесь, когда плоть от жары находится в как бы парящем состоянии, когда силы на исходе, а сознание кипит, могли возникнуть и святые откровения и родиться великие религии.
9 октября, вторник. Завтра мы все же лезем на гору Синай. Первый раз в жизни я волнуюсь перед мероприятием, требующим физических усилий, и уже подумываю, что бы из лекарств взять. Что я там, на вершине горы, собираюсь найти? Подтверждение легенды, а значит, подтверждение Бога? Жертва легенде? Попытка узнать, на какой почве легенда вырастает?
10 октября, среда. Я неотчетливо, к счастью, это путешествие себе представлял, иначе вынужден был бы отказаться. Мне трудно описать наше быстрое многокилометровое пешее скольжение по предгорьям и горным тропинкам. У каждого был электрический фонарик с батарейкой, которым нас снабдила фирма. Где-то вдалеке, в горах, как звезды, блестели довольно яркие огни, и к этим огням мы шли. Когда подходили — это оказывался свет газовой или карбидной лампы у хижина бедуина, где уставший мог отдохнуть, поесть каких-нибудь простеньких продуктов или просто до утра поспать. В ярком свете ламп, словно в хорошем кино, рельефно бросались в глаза узнаваемые фрагменты: чья-нибудь рука, тюрбан бедуина, этикетка на бутылке с водой, кусочек ковра. А потом открывался во тьме новый огонек.
По этой же тропе рядом с людьми шагали и верблюды. Наши молодые соотечественники, не понимая этой, как им казалось, сложной игры в религиозное паломничество, оседлали этих верблюдов и переговаривались друг с другом, как на пикнике. Стоила эта прогулка верхом 10 долларов. “Леша, бери скорее верблюда, все равно стоит десять долларов, за ту же плату проедешь дольше”. Но эти всадники не рассчитали, что последние семьсот или шестьсот метров самого крутого подъема им придется совершить самостоятельно.
Где-то в середине пути я почувствовал, что мне становится плохо. С. П. всегда внимательно, как погонщик за дорогим животным, присматривающий за мною, взял мою руку и насчитал 190 ударов пульса в минуту. Мы сделали остановку, потом дошли до следующей карбидной лампы, и тут дорога оборвалась. Впереди, по отвесной горе, под крупными, как горох, библейскими звездами поднималась вверх лестница с крутыми и высокими ступеньками. Какое счастье, что ничего, кроме желтого кружка света от фонарика, не было видно. Сколько их, этих ступенек? Я не предполагал, что их так много, да и отступать практически было некуда. Моя рубашка давно была мокрая, и уже чувствовалось холодное дыхание предрассветных часов в горах.