Орбитсвиль

Вакуумный тоннель исчез, адское пламя погасло. Над головой снова засияло солнце, правда, окаймленное благородной чернью.

Когда зрение пришло в норму, Элизабет порывисто вздохнула. Доведется ли когда-нибудь еще раз увидеть столь впечатляющую и явно окончательную смерть?

Она повернулась к гостье, желая насладиться ее горем, и испытала потрясение: лицо Эйлин Гарамонд осталось безмятежным.

— Случилось то, чего мы ожидали, — произнесла миледи.

— Да, да, — радостно закивала Эйлин и крепче обняла ребенка. — Я же говорила.

Элизабет задохнулась от ярости.

— Идиотка! Ты думаешь, он еще жив после того… — Она заставила себя сдержаться.

От Бичхэд-Сити накатила вторичная звуковая волна. Здание, устоявшее против ударной волны, выдержало и эту, лишь задрожали блики на стекле, затрясся пол да задребезжали мелкие предметы. Кристофер зарылся лицом в копну материнских волос.

— Вашего мужа больше нет, — объявила хозяйка дома, как только наступила тишина. — А поскольку вы теперь вдова самого выдающегося капитана моего Разведфлота, то останетесь жить здесь моей постоянной гостьей. Другие варианты неприемлемы.

Эйлин обратила к ней побледневшее, но спокойное лицо.

— Вы ошибаетесь, миледи.

Элизабет печально покивала головой и скептически-насмешливо скривила губы. Опечалилась она тем, что испорчена ее игра. Ведь она намеревалась целый год забавляться с миссис Гарамонд, как кошка с мышью, роняя тонкие намеки и двусмысленные фразы, ведя ее от сомнений к уверенности, от призрачной надежды к бездонному отчаянию. Но то ли у Эйлин Гарамонд чересчур высокий уровень интеллекта, то ли интеллект вообще отсутствует. Вывод один: Элизабет вынуждена сразу внести полную ясность, чтобы счет, волей Божьей, был оплачен до конца. Потому в доступной даже детям форме, Элизабет преподала своей гостье урок возмездия. Итак, Кристоферу Гарамонду отпущено три года. Он проживет ровно столько, сколько прожил Харальд Линдстром, и ни дня сверх того.

Закончив, она вызвала своего врача.

— Гибель капитана Гарамонда вызвала нервное расстройство у миссис Гарамонд. Введите ей успокоительное.

Эйлин собиралась закричать, но многоопытный врач так ловко прижал мини-инъектор к ее запястью, что даже Кристофер ничего не заметил. Доза быстродействующего наркотика мгновенно впиталась в кожу, и лишенная воли Эйлин покорно двинулась туда, куда ей показали.

Оставшись в одиночестве, Элизабет Линдстром долго смотрела сквозь стеклянную стену на простиравшиеся к западу луга и в первый раз за целый год почувствовала себя счастливой. Она улыбалась.

13

Конструкция «Биссендорфа» оказалась настолько прочной, а приготовления столь тщательными, что, миновав Окно, Гарамонд потерял лишь десятую часть экипажа.

Перед проходом сквозь игольное ушко и мужчин, и женщин разбили на бригады. Одни монтировали и сваривали части спроектированной на компьютере конструкции. Она должна была перераспределить ударную нагрузку, придав корпусу дополнительную жесткость. Другие бригады до самых последних минут работали на внешней обшивке, крепя к ней сотни вспомогательных анодов — массивные пластины из высокочистого металла, которые будут полностью уничтожены, когда корабль в короне молний болидом протаранит атмосферу.

Мощнейший выстрел электронной пушки пробил тоннель, и «Биссендорф» нырнул в Окно. Бомбардируемые ионами аноды испарились, сделав свое дело, хотя удар все равно оказался настолько сильным, что смял обшивку: местами корпус сдавило на целые метры. Но шпангоуты и продольные ребра жесткости выдержали испытание. «Биссендорф», разбитый на автономные отсеки, остался цел, герметичность переборок не нарушилась, никто не погиб от декомпрессии.

Команда надела скафандры первичной защиты, пропитанные солями металлов, которые при включенном на предельную мощность демпфирующем поле смягчали действие перегрузок. Правда, поле-ограничитель привело к гибели людей в серьезно пострадавших отсеках, так как, предотвращая запредельную перегрузку, электродвижущие силы индуцировали недопустимо сильный разогрев в человеческих тканях, и кровь свертывалась. Впрочем, не будь смягчающего поля, перегрузки убили бы всех.

Но лихорадочная подготовка и предпринятые меры только отсрочили бы гибель корабля, не будь столь экзотических свойств среды и условий внутри самого Орбитсвиля. «Биссендорф» удалось посадить без дополнительных увечий и людских потерь.

Одно стало теперь невозможным — заставить его взлететь. Сгорели все наружные устройства и датчики, было выведено из строя большинство приборов.

Правда, электронный хронометр пока действовал. Он сообщил, что полет от момента прорыва сквозь Окно до окончательной посадки на склоне холма далеко-далеко от Бичхэд-Сити длился пять дней. Желающие с помощью карманных калькуляторов за несколько секунд узнали, что пройденное расстояние превысило пятнадцать миллионов километров.

В немыслимом масштабе Орбитсвиля этот прыжок вполне отвечал понятию бесконечно малой величины: бросок камня из пращи, стрела, пролетевшая над лугом. Но для оставшегося в живых экипажа такое расстояние было немыслимым. Чтобы преодолеть его и пешком вернуться в Бичхэд-Сити, понадобилось бы свыше тысячи лет.

Конечно, пустив в дело материалы и ресурсы «Биссендорфа», можно построить несколько десятков машин, однако тогда нужно тащить с собой ремонтную мастерскую, станки для изготовления запасных частей… Такой караван не способен совершить грандиозный переход.

Кроме того, ни люди, ни компьютеры не знали направления. Грубое вычисление азимута по углу к небесным ребрам не имело практической ценности. Ведь ошибка всего в один градус привела бы к отклонению на сотни тысяч километров.

Дни прибывали. Утратив гражданство Обоих Миров, звездные скитальцы похоронили погибших и начали робко познавать радости новой жизни на полной неброского очарования земле, прогретой неподвижным солнцем.

Гарамонд вспомнил строки:

…И в тихий, ясный полдень без конца, Там, где Земля — далекий свет звезды, Найдут покой страдавшие сердца.

14

— Мы возвращаемся, — бесстрастно объявил капитан.

Он оглядел, подчиненных, следя за выражением их лиц. На одних читалось нескрываемое изумление, на других — замешательство.

Сердце Гарамонда сжималось при виде бесформенной туши «Биссендорфа», косо распластанной на склоне. Капитан никак не мог привыкнуть к противоестественному зрелищу поверженного звездолета. На равнине гоняли мяч полуголые фигурки, вечно полуденное солнце отражалось в темно-синих водах круглых озер.

Гарамонд решил, что его слова растворились без остатка в бесконечном зеленом просторе, не успев достичь ушей спутников, и хотел повторить свое предложение.

— Далековато, черт возьми, — наконец нарушил затянувшуюся паузу старпом.

— Построим самолеты.

О'Хейган издал предупреждающее «кх-м».

— Я думал об этом, Вэнс. Нам, конечно, хватит неповрежденного оборудования, а в электронной энциклопедии предостаточно чертежей для постройки сносных дозвуковых летательных аппаратов. Но уж больно велико расстояние. Сколько продержатся ваши самолеты, три-четыре года? И где взять столько топлива? Не говоря о том, что придется тащить с собой запас деталей и ремонтного оборудования. Он посмотрел на остальных, словно говоря: мол когда имеешь дело с дилетантом, приходится снисходить до элементарных объяснений.

Гарамонд усмехнулся.

— Сказав, что мы возвращаемся, я имел в виду не всю команду, а только тех, у кого хватит решимости на эту попытку. Пускай наберется хотя бы дюжина человек.

— Однако…

— Построив эскадрилью, допустим, десяток самолетов, мы под завязку загрузим их запасными частями и всем прочим. Когда по пути к Бичхэд-Сити один из них будет выходить из строя, мы станем снимать с него все лучшее и переставлять на другие машины.