Страница 34 из 42
В поздних новеллах существенное место уделяется исторической теме. Обращаясь к прошлому родины, писатель снова как бы подключается к обширной романтической традиции, однако существенные различия обнаруживаются и здесь. Романтиков история интересовала, как правило, не столько сама по себе, сколько в ее соотнесенности с современной проблематикой. Поэтому такие требования, как соблюдение исторической достоверности, не всегда были для них важны и сводились преимущественно к задаче создания колорита эпохи, то есть понимались как задача второстепенная и достаточно формальная. Вспомним в этой связи хотя бы исторические новеллы Новалиса и Г. Клей-ста, Л. Тика и И. Эйхендорфа.
Шторм выбирает в историческом прошлом периоды внешне спокойные, стабильные и всю сложность конфликта переносит в сферу социальной и индивидуальной психологии. Правда, в его исторических хрониках тоже нередко возникают ассоциативные связи с современностью, но как раз эта соотнесенность с окружающей действительностью была для писателя делом не главным. Для него как реалиста актуальность художественной позиции заключалась именно в максимальной верности и объективности воссоздания прошлого. Но правдоподобие подразумевало не просто соблюдение хроникальной точности, а познание и художественное воплощение исторического процесса в его существенных чертах и закономерностях. Как и в случае с героями-художниками, персонажи его исторических новелл — рядовые люди своего времени, не причастные ни к каким судьбоносным историческим событиям.
Писатель создает вполне оригинальную и своеобразную форму исторической новеллы-хроники, представляющей собой в жанровом отношении синтез новеллы-воспоминания, легенды и достоверной исторической хроники. В этих произведениях («Рената», «Aquis submersus», «Праздник в Хадерлевсхузе», «Хроника рода Грисхуз») Шторм обращается к временам феодальной Германии, при этом внимание его привлекает феодальный уклад в своих наиболее поздних формах, на последних стадиях исторического развития, когда все черты уклада — как негативные, так и позитивные — проступали наиболее отчетливо. Важно отметить также, что при всей своей любви к истории родного края — а его историзм не лишен локально-патриотического характера — Шторм никогда не идеализирует рыцарское прошлое как общественный уклад и феодализм как социально-историческую формацию, но видит присущие им одичание нравов, религиозный фанатизм, феодальный произвол и насилие.
Главной проблемой исторических хроник Шторма предстает борьба личности за свои человеческие права, борьба против реакционных общественных институтов и сословных предрассудков феодального дворянства. Совершенно особое место не только в творчестве Шторма и конкретно среди его исторических новелл, но также и во всей немецкой литературе XIX века занимает «Всадник на белом коне», входящий, вместе с «Моцартом на пути в Прагу» Эдуарда Мерике и «Еврейским буком» Аннеты фон Дросте-Хюльсхоф, в тройку лучших немецких новелл 19-го столетия.
«Всадник на белом коне» — хронологически последнее (1888) и самое значительное произведение Т. Шторма — итог и идейная вершина всей его творческой биографии, признанный шедевром немецкой литературы. Повесть о строителе плотин Хауке Хайене вошла в сознание немцев — по меньшей мере это верно для населения Ютландского полуострова — чуть ли не как национально-героический эпос Нового времени и до наших дней прочитывается именно в таком, героическом варианте. Эта историческая новелла сыграла в творческом наследии Шторма столь же значительную роль, как и «Фауст» — в творчестве Гёте. И это сравнение, как мы далее увидим, вовсе не случайно: желание сопоставить оба шедевра немецкой литературы возникает едва ли не у всякого, кто прочитал оба эти произведения. Сближению двух главных творений Шторма и Гёте способствует прежде всего психологическое и идейное сходство их целеустремленных заглавных героев-исследователей, использующих добытые знания на благо людей будущего, и соотносимая общественно-нравственная значимость их деяний.
Сразу же следует оговориться, что русскоязычный перевод заглавия новеллы не совсем точно передает нюансы немецкого названия «Der Schimmelreiter» (дословно: «Всадник, едущий на сивой лошади»), ибо словосочетание «белый конь» теснейшим образом связано для русских с победой и триумфом («въехать в город на белом коне»), чего у Шторма нет. Для немецкого читателя таких ассоциаций вообще не возникает. Напротив, всякая попытка пафосного восприятия названия свелась бы на нет вторым значением слова «der Schimmel» — «плесень».
Последняя новелла Шторма многоаспектна и философски глубока. Она создавалась в 1885–1888 годы и была закончена в месяцы последнего творческого взлета, когда смертельно больной писатель милосердно позволил обмануть себя фиктивным диагнозом знакомых врачей и вопреки всем грозным симптомам поверил, что его болезнь (рак желудка) — всего лишь вполне излечимое расширение аорты.
В сюжетную канву повествования о несгибаемом Хауке Хайене писатель вплел несколько распространенных среди жителей Фрисландии легенд об обычаях восточных фризов, о плотинах и их строителях, о трагедиях, приключавшихся на морских побережьях в стародавние времена. Шторм по роду своей профессиональной деятельности судьи, адвоката, полицмейстера (фогта) постоянно сталкивался с жителями побережья и островов-халлигов, вел в суде их гражданские и уголовные дела, знал их быт и обычаи и как литератор собирал и публиковал изустные североморские предания. При работе над этой повестью, помимо консультаций у специалистов, ему очень помогли литературные источники, например, книга «Народные сказания Восточной Пруссии, Литвы и Западной Пруссии»{20}, в которой — особенно в легенде «Прорыв плотины при Зоммерау» — среди прочего рассказывалось и о человеческих жертвоприношениях, совершавшихся суеверными жителями маршей во имя безопасности плотин. В частности, там шла речь о несчастном нищем, которого строители сбросили во время бури в пробой плотины и засыпали землей — только так удалось заткнуть промоину в дамбе. Эта легенда приведена в разделе «Дополнения» настоящего издания.
Однако лишь в 1949 году ученым-германистам удалось обнаружить главный литературный источник, давший писателю непосредственный импульс для создания новеллы. Сам Шторм, как и его герой-повествователь из вводной части, не мог впоследствии вспомнить точно, в каком издании «когда-то в детстве» эту историю вычитал. А вычитал он ее, как показали исследования, не «когда-то в детстве», не в восьмилетнем возрасте, а не ранее 1844 года (Шторму было тогда 27 лет), во втором томе книги «Плоды для чтения с нив новейшей литературы на родине и за рубежом», вышедшем в Гамбурге, куда эта история, в свою очередь, попала из прусского журнала «Данцигский пароход»{21}. Журнальная версия рассказа (она приводится в разделе «Дополнения» настоящего издания) фигурировала под названием «Призрачный всадник. Дорожное приключение».
В этом обнаруженном сравнительно недавно журнальном первоисточнике рассказывалось о всаднике в черном плаще, появляющемся на белом коне на берегу Вислы всякий раз в том месте, где во время бури возникает опасность прорыва противопаводковых плотин. Когда-то этот призрак был человеком, исполнявшим должность плотинного присяжного, и по его вине во время большого наводнения была прорвана дамба и погибло много людей, из-за чего он тогда покончил жизнь самоубийством. Теперь призрак всадника, как бы искупая свою вину перед земляками, продолжает стеречь дамбу и во время бури каждый раз бросается вместе с конем в то место, где плотине угрожает опасность прорыва.
К тому же в 1988 году исследователи обнаружили, что в том же районе, в деревне Гюттланд на Висле, жил в XIX веке человек по прозвищу, аналогичному названию новеллы — «Der Schimmelreiter», о чем Шторму, возможно, также было известно{22}.