Всадник на белом коне

Взглянув в окно — окна дома находились как раз над краем плотины, — я убедился, что учитель прав, и допил-таки свой пунш.

— Спасибо за приятный вечер! — сказал я после этого. — Думаю, теперь можно спать спокойно.

— Да, конечно, — согласился маленький человечек. — От всей души желаю вам доброго сна.

Сойдя вниз, я в коридоре снова встретил смотрителя; он зашел захватить карту.

— Наконец миновало! — с облегчением произнес он. — Но наш учитель вам конечно же все уже разъяснил; он — из числа просветителей[69].

— И производит впечатление вполне разумного человека!

— Да-да, несомненно, но тогда вы не должны верить собственным глазам. И там, на другой стороне, как я и предсказывал, плотина повреждена!

Я пожал плечами.

— Это надо обдумать. Доброй ночи, господин смотритель!

Смотритель засмеялся.

— Доброй ночи!

На следующее утро при золотом свете солнца, поднявшегося над опустошенным дальним берегом, я поехал к городу по плотине Хауке Хайена.

Место действия новеллы «Всадник на белом коне». План реконструирован в 1970 г. К.-Э. Лааге на основании данных, упоминаемых в новелле. Место, где Хауке помешал рабочим прорыть канаву в новой плотине, обозначено цифрой 1; место, где герой помешал рабочим замуровать собачку, — цифрой 2.

ПРИЗРАЧНЫЙ ВСАДНИК

Дорожное приключение{1}

«Это случилось в первых числах апреля 1829 года, — начал рассказывать мой друг, — я должен был ехать в Мариенбург по делу исключительной важности; подобно всякому, кто редко путешествует, я охотно отложил бы свою поездку на несколько дней, чтобы дождаться благоприятной погоды, но ввиду особых обстоятельств вынужден был торопиться. В 4 часа пополудни наемная ездовая лошадь уже стояла у двери; я не заставил гнедого долго ждать и тут же вскочил в седло; через несколько минут мой любимый Данциг остался позади.

Начало пути оказалось довольным удачным, и единственной неприятностью была холодная, дождливая погода.

Насквозь промокший и продрогший, в Диршау я прибыл почти с наступлением сумерек и остановился на первом же постоялом дворе немного передохнуть и перекусить. Голод уже давал о себе знать, а глотком горячительного я надеялся подкрепить усталые члены. На мой вопрос, как там на Висле, хозяин ответил: "Плохо. Переправляться теперь не только трудно, но и опасно". Но я не мог позволить себе испугаться, поскольку помнил о важной цели моей поездки и намеревался прибыть к месту назначения тем же вечером. Я заплатил хозяину за ужин и заторопился дальше; но, достигнув Вислы, узнал, к своему ужасу, от перевозчиков, что переправа сегодня ни за какие деньги невозможна, если я только не жажду угодить в костлявые объятия смерти; однако я и сам все прекрасно понимал. Услыхав совет ехать до Гютлэндерской переправы, где, вероятно, еще можно перебраться на другой берег, я не стал дожидаться, пока мне повторят" это дважды, натянул поводья, развернул коня и поспешил к указанному месту.

Вокруг становилось все темней и темней, порой звезда проглядывала сквозь сгустившиеся тучи; мне было не по себе посреди окутанных сумраком окрестностей: ни единой души вокруг, только свист ветра и громкий, ужасающий треск все выше и выше взламываемого водой льда… Внезапно я услышал позади себя торопливый стук копыт. Радостно предположив, что меня нагоняет добрый спутник, я с надеждою оглянулся, но ничего не увидел; однако цокот становился все громче и отчетливей. Мой гнедой зафыркал и забил копытами. Напрасно я его пришпоривал: он не желал идти вперед; меня пробил холодный пот. И все же я успокоился, так как странный спутник, казалось, исчез; но когда я внезапно услышал стук копыт уже впереди себя, притом что по-прежнему никого не было видно, члены мои едва не отказались служить мне; меня пробрал озноб; конь также выказывал крайнее беспокойство.

Но ужас еще более возрос, когда это непонятное существо вдруг стрелой промчалось мимо, по крайней мере так можно было судить по звуку, который постепенно затих, но только затем, казалось, чтобы с удвоенной быстротой возникнуть вновь; послышался почти настигший меня стук копыт, и на сей раз я увидел великолепного белого скакуна с восседавшей на нем темной фигурой, чьи очертания напоминали человеческий облик. Они, повторяю, почти уже настигли меня, как вдруг мой гнедой отшатнулся в сторону, и мы с ним едва не сорвались вниз с плотины.

Я участвовал в последних военных кампаниях; вражеские пули убивали в двух шагах от меня лучших друзей, земля сотрясалась от грохота орудий, но ничто не могло меня устрашить; здесь же, на дамбе у Вислы — должен к своему стыду признаться, — я дрожал всем телом.

Затем я услышал вдали лай собаки и заметил мелькавший огонек. "Ха, — подумал я, — там-то ты найдешь себе подобных", — и быстро поскакал на огонь; вскоре я оказался возле так называемой сторожки. Спешившись, я спросил у собравшихся там, можно ли мне провести вместе с ними ночь — так как на сегодня я уже вдоволь напутешествовался, — и в ответ услышал: "Да". Радуясь, что обнаружил надежный кров, я в первую очередь позаботился о лошади, а потом спокойно уселся в углу и, расположившись вольготно, насколько это было возможно, прислушался к разговорам крестьян, собравшихся здесь для наблюдения за ледоходом, и не придавал особого значения их толкам и не пытался рассказать о пережитом только что приключении.

Вдруг мимо окна с шумом что-то пронеслось; люди повскакивали с мест, и один из присутствующих сказал: "Где-то на плотине возникла опасность, потому что вновь нам явился всадник на белом коне". После его слов почти все заторопились наружу.

Я удивился не столько явлению всадника, сколько сделанному по этому поводу замечанию, и попросил сидящего рядом со мной старика пояснить его значение, после чего услышал следующий рассказ:

"Много лет назад, когда наши прадеды впервые собрались здесь, чтобы наблюдать за тем, насколько опасен ледоход, находился среди них один рассудительный, смелый, всеми любимый человек, которого облекли должностью смотрителя плотины. В один из тех злосчастных дней возник затор, вода прибывала с каждой минутой и так же быстро возрастала опасность; смотритель на великолепном белом скакуне мчался то туда, то сюда, чтобы самому увидеть, где опасность и насколько она велика, и, дабы предотвратить ее, отдавал соответствующие указания. Но люди отступали перед ужасающей мощью природы; вода прорвала плотину, и страшным было причиненное ею опустошение. Удрученный смотритель плотины опрометью поскакал к месту прорыва, через который с огромным напором, пенясь и зловеще шипя, вода хлестала на плодородное поле. Громко восклицая, бранил себя уполномоченный, что не уделил достаточно внимания этому опасному месту; затем, умолкнув на несколько мгновений, смотрел он недвижно на страшный разгул стихии; придя, казалось, в полное отчаяние, он резко пришпорил скакуна; прыжок — и конь со всадником исчезли в пучине.

Но оба они до сих пор не обрели покой и, как только вновь возникает опасность, являются людям".

Утром я вновь отправился в путь; всадника я больше не видел; но опустошение, причиненное наводнением в упомянутом году, было огромным».

На этом мой друг закончил рассказ. Он заверял меня в его правдивости и, казалось, был немало раздосадован тем, что я только недоверчиво покачивал головой.

ПРОРЫВ ПЛОТИНЫ ПРИ ЗОММЕРАУ{2}

В 1463 году, во вторник перед Пасхой сильная буря нагнала воду в реку. Волна была такой высокой, что дошла до Гадючьей Норы неподалеку от Зоммерау и сделала сильнейший прорыв в дамбе — почти все селения острова Фишаушен оказались затопленными, а жилища снесенными. Погибли люди и скот, в считанные минуты жители лишились всего нажитого добра. Когда же вода наконец стекла в гафф, в Драузензее были предприняты попытки замуровать отверстие в дамбе. Но все усилия оказывались тщетными: что бы ни делалось в течение дня, на следующее утро все сводилось на нет. Пострадавшие от наводнения стали держать совет, никто не мог найти выхода. Вдруг какой-то незнакомец объявил, что заткнуть дыру удастся только в единственном случае, если в нее будет сброшен живой человек. Крестьяне послушались и напоили допьяна нищего, а когда он уже перестал соображать, привели его к расщелине, сбросили в проем и тотчас засыпали землей. И надо же! Вскорости без большого труда удалось заткнуть пробоину в плотине.

69

…он — из числа просветителей. — Просвещение — целая эпоха в истории европейской мысли и культуры Нового времени; прогрессивное идейное течение, представители которого были поборниками разума и научных знаний.