Страница 57 из 68
Дом, указанный в адресе Бориса, был крохотной лачужкой, но с крылечком и аккуратным палисадником, в котором росли осенние цветы. От домика вниз убегала тропинка к реке, и открывался чудесный вид.
Я остановилась с замирающим сердцем на пороге. Замок на двери не висел, значит, хозяин дома. Надеюсь, что хозяин здесь — Борис. По крайней мере, рядом припаркована темно-синяя шестерка, которая могла принадлежать Швецову. И опять неожиданно распахнулась дверь, и я уже готова была броситься на шею открывавшему ее, но осеклась. Из дома выходила женщина неопределенного возраста, с неухоженным лицом, но подкрашенная и с прической. В провинции трудно определить возраст женщин: там они быстро теряют очарование молодости. Особенно после замужества. Женщина, стоявшая передо мной и недовольно разглядывающая меня, скорее всего, была молода. Она, наконец, спросила:
— Вам кого?
Что я могла ответить на этот вопрос? "Моего любимого"? А если он здесь уже не живет? Никому не пожелаю оказаться в подобной ситуации. Конечно, в моей больной душе тут же зашевелились ревнивые подозрения. Что если эта особа подбирается к Борису? Хозяйничает здесь. Вон у нее в руках банка с вареньем. Одета по-домашнему. Превозмогая желание бежать отсюда, я спросила:
— Зилов Борис здесь живет?
— А вы ему кто? — продолжала допрос вредная тетка.
Извольте отвечать на подобные вопросы! Если б я знала сама.
— Знакомая, — вышла я из положения.
Тетка стояла у дверей и, кажется, не собиралась меня пускать.
— Борис Сергеевич болеет, грипп.
Я решилась идти в наступление:
— Вы, наверное, врач? У него температура? Давно он лежит?
Я узнала главное: Борис не уехал, он здесь! Остальное пустяки. Женщина немного поколебалась:
— Да нет, я не врач. Соседка. Вот, принесла ему малины, а он не взял. Молоко ему покупала, сам-то лежит в жару.
— Ой, спасибо за заботу! Теперь я приехала, буду выхаживать, — с этими словами я отодвинула ее в сторону и вошла в дом.
Ветхость и убогость лезли из всех углов. Тесные сени с тусклым окошком вели сразу на кухню, тоже темную и тесную. Да уж, домик в Коломне! У Пушкина Коломна — это местечко в Петербурге, где селились мелкие чиновники, вдовы и актеры, но, думаю, и там эту хибару не сочли бы за жилье. С трепетом вхожу в единственную комнату, где на разобранном диване лежит больной.
Боря, видимо, спал. Лицо его осунулось и похудело. Рядом на столе валялись упаковки отечественного аспирина и градусник, стояла бутылка минеральной воды. Я не стала его будить, а, потихоньку сориентировавшись, переоделась в рубаху Бориса и начала уборку. Между делом вскипятила воду и заварила чай, который нашла на кухонной полке. Обнаружила полузасохший лимон в маленьком холодильнике, выжала его в чашку со сладким чаем. Поставила ее возле Бориса. Вымыв пол и протерев везде пыль, я села у изголовья больного и осторожно потрогала его лоб тыльной стороной ладони. Меня пугало, что он не просыпается и не подает признаков жизни. Лоб пылал, как печка.
Боря зашевелился и разлепил веки. Он смотрел на меня какое-то время, не понимая, видимо, бред это или явь. Я воспользовалась моментом и сунула ему подмышку градусник.
— Тебе надо пить, — я поднесла к его губам чашку с чаем.
Зилов попытался приподняться, но едва смог голову оторвать от подушки. Пил он жадно, губы его пересохли.
— Я всегда тяжело болею, если грипп, — с видимым усилием произнес он.
Градусник показывал сорок, от него остро пахло горячечным потом. Но это был родной запах. Беспомощность Бориса, его жалкая улыбка окончательно меня подкосили. Я зашмыгала носом и положила голову ему на грудь. Известна истина: мужчина — это ребенок, а если ребенок болен? Вы все отдадите, чтобы только он выздоровел. Я поняла, что никуда не уеду отсюда, пока не поставлю Бориса на ноги.
— Можно ли здесь вызвать врача? — спросила я.
— Не знаю.
Боря медленно провел ладонью по моим волосам и тихо проговорил:
— Заболеешь, не надо.
— Откуда здесь можно позвонить? — засуетилась я.
— Не знаю, — снова ответил Борис.
Я поняла, что лучше всего оставить его в покое. Пусть спит.
— Не уходи, — еле слышно донеслось с постели, когда я решила выйти и поискать телефон.
После этого я, конечно, не смогла оставить больного в одиночестве. Открыв окна, чтобы впустить свежий воздух (а он здесь действительно свежий), я заодно и помыла их. Солнце закатывалось, обещая назавтра сухой и светлый день. От влажных цветов пахло роскошным увяданьем. Вот он, тот необитаемый остров, о котором я мечтала. Зилов рядом, и больше никого. Рай в шалаше.
Однако надо предупредить детей, иначе потеряют. Я ведь ни словом не обмолвилась, что поеду в Коломну. Как же это сделать? Решение пришло само. В дверь постучали, я заметалась, не зная, одеваться мне или так и открыть, в одной рубахе. Стучали настойчиво, поэтому я не стала тратить время на одевание. Скорее всего, соседка, пусть полюбуется. Однако за дверью стоял Алексей Васильевич Швецов собственной симпатичной персоной. В руках он держал гостевой набор: цветы и шампанское. Он дернул уголком рта, осмотрев мой наряд, но, как воспитанный человек, не сказал ничего по этому поводу.
— Вот, решил сегодня вас навестить, выдался свободный вечер. Прошу прощения, если не вовремя, — и он двусмысленно хмыкнул.
Мне ничего не оставалось, как принять гостя по-светски, что было весьма трудно при голых ногах. Увидев спящего Бориса, Швецов замер на пороге.
— Он болеет. Грипп, — поспешила я разъяснить, чтобы избежать новых дурацких ухмылок.
Алексей Васильевич сразу повел себя как деловой человек. Он вызвал по сотовому знакомого врача, потом дал мне свой телефон, чтобы позвонить в Москву. Олька удивилась тому, что я в Коломне. Кажется, никто не заметил моего отсутствия. Только вот Ритка раскричалась, узнав, когда я собираюсь вернуться.
— Целую неделю?! Мамочка, а как же я?
Потом трубку взял Антон:
— Все будет в порядке, мам, не волнуйся. Я им устрою хорошую жизнь.
В трубке послышались возмущенные вопли девчонок, но я свернула разговор.
— Ну, все. Мне неудобно с чужого телефона говорить. Если будет возможность, то еще позвоню.
Швецов с уважением посмотрел на меня и спросил:
— Сколько же их у вас? Это дети?
— Да. Со мной осталось только трое. Старший живет отдельно. Можно я еще ему позвоню?
— Да, конечно.
Лешка на меня наорал:
— Мам, а что нам-то делать? У Насти занятия всю неделю, куда Аньку девать?
— А у тебя что?
— Я буду искать работу!
— Ищи. А пока посидишь с Аней. Ну, мне надо, Леш, тут человек тяжело болеет.
Лешка посопел в трубку и ответил:
— Ладно. Но только неделю!
Оставалось еще предупредить коллег и попросить о замене, что самое трудное и неприятное. Но и этот вопрос уладился удивительно легко. Раиса Сергеевна пообещала поменять лекции и перенести семинары. Свободна! В этот момент я представила себя Маргаритой, летящей над Москвой. Так редко мне удается испытать такое чувство свободы. Рай в шалаше на целую неделю! Только вот милый лежит с температурой сорок и надо принять гостя: он заслужил хороший прием. Извинившись, я прячусь за древним шкафом и переодеваюсь, наконец. Надо что-то поставить на стол, да и Зилова, коли вдруг есть захочет, кормить чем-то надо.
— Вы побудьте с ним немного, а я поищу дежурный магазин, — попросила я Швецова.
Тот спохватился:
— Нет-нет! Я должен был сам догадаться! Сидите дома, я скоро. Только скажите, что купить.
Мне было неловко: не люблю одалживаться. Однако список необходимых продуктов ему написала. В конце концов, это для его друга, а не для меня. Алексей Васильевич отбыл. Пока он отсутствовал, я разобралась с газовой плитой и поставила варить картошку, которую нашла в сенях, в мешке. Швецов выложил продукты, и я ахнула. Моя месячная зарплата была вбухана в них. Из пакета еще выглядывала вихрастая макушка ананаса.