Хотеть не вредно!

— Ленка Павлова давно спилась, ее дети побираются по поселку. Прикажешь и ее пригласить, бичиху эту? — возмущалась Ирка.

Я вмешалась:

— И ее. С детьми. Почему нет? Как вы вообще позволяете такому случаться, что ваши одноклассники бедствуют, а вы спокойно смотрите на это? И Марата обязательно позовите!

У девчонок вытянулись лица. Предваряя их возмущение, я быстро заговорила:

— Знаю, знаю, мне писали. Он спился окончательно, стал бичом. У него нет семьи и так далее. Пусть. Я хочу его видеть, прошло столько лет с выпускного вечера…

Однако пауза затянулась. Ирка смотрела в окно, а Танька — на меня, почему-то с ужасом. Я рассердилась:

— Ну, что? Немного посидит и уйдет. Авось, ничем не заразит и настроение не испортит за это время. Он же наш одноклассник, мы же с ним десять лет…

— Ты ничего не знаешь? — перебила меня Танька, переглянувшись с Савиной-Карякиной.

— Что он голубой? Слышала. Байки все это! Сплетни.

— Да нет, конечно, не голубой! — решительно отвергла глупое предположение Ирка. И железным голосом произнесла. — Марата нет.

— Он куда-то уехал? — не менее глупо спросила я.

— Его вообще нет. Уже год. Он задушился.

У меня перехватило дыхание:

— Как это "задушился", не понимаю? Повесился?

— Да.

Я часто заморгала, не справившись с собой. Представила улыбку до ушей, черные, как две спелые черемухи, круглые глаза Марата с вечно удивленным выражением. Протянула Таньке рюмку:

— Налей мне.

Мы молча выпили.

— Как это произошло? — наконец, выговорила я.

Ирка рассказала. Вернувшись после армии, Марат Нарутдинов как с катушек съехал. То ли так подействовала армия на него, то ли не смог втянуться в обыденную жизнь. Скорее всего, он побывал в Афганистане. Говорили потом, что попытки самоубийства уже были, но все на почве алкоголизма. Он не создал семьи. Жила с ним какая-то женщина довольно долго, тоже пила по-страшному. Никто другой бы не выдержал. Ходил по поселку оборванный, худой, в чем только душа держалась. В последний год Марат остался совсем один: умер отец. Вот он и не выдержал…

— Подожди, — вспомнила я. — У него же старший брат был?

— Да, за ним замужем наша Антипова. Да они никому и не сообщили о смерти Марата! — возмутилась Ирка. — Я как-то копаюсь в огороде, подъезжает на "Ниве" Боря Зилов, спрашивает, знаю ли я про Марата. Я — ни сном ни духом. Боря говорит, случайно узнал, когда его уже похоронили. "Вот, говорит, собираемся с ребятами помянуть".

Я слушала и не верила своим ушам.

— А Зилов в поселке сейчас? — вопрос прозвучал вполне естественно.

— Скорее всего, нет: он недавно отработал свои пятнадцать дней, я встречала его на станции.

Видя, что я не понимаю, Ирка объяснила:

— Он работает вахтенным методом — пятнадцать дней, а пятнадцать отдыхает. Ты же знаешь, его дом не здесь.

Да, я знала, что после Севера, где Борис зарабатывал деньги, вернувшись из армии, он перебрался под Читу, построил дом для семьи. У него жена, двое детей. Как выразилась Ирка, дом — полная чаша, машина. Не пьет, по местным понятиям, то есть, по праздникам только.

— Надо попробовать все же найти его, — без всякой надежды предложила я. — А Сашка? Что о Колобоше известно?

И опять Ирка, как ответственная за связь между одноклассниками, отчиталась. Последним данным, правда, уже год. Сашка жил на Дальнем Востоке, в городе Свободном. Стандарт — жена, двое детей. Долго маялись в общежитии, наконец, получили квартиру. Тут что-то произошло: то ли Сашка изменил жене, то ли она ему — развелись. Он ушел из дома, начал пить, потерял работу… Больше ничего неизвестно.

Я еще налила себе рюмку. За этот вечер передо мной развернулась не придуманная "Человеческая комедия", которая заставила меня пережить все эмоции: от отчаяния до сочувствия и страдания за ближнего. Есть, конечно, и более-менее благополучные (по крайней мере, так казалось со стороны) судьбы. Взять хотя бы самих Карякиных. Любка Соколова в Чите, выучилась на врача-стоматолога, практикует. Таня Вологдина ближе всех ко мне: она в Киеве. С ней-то я вижусь чаще, знаю всю ее семью. Гришка Медведев во Владике, главный инженер какого-то завода. Шурик Ильченко в Севастополе, бывший моряк. Всего уж и не упомнишь, сколько на меня обрушилось информации за один вечер.

В три часа ночи мы проводили Ирку по допотопной трубе к ее дому. Вернувшись, снова стали говорить, вспоминать. Теперь уже больше о своих делах и проблемах.

Танька пахала в торговле: ездила в Китай, Польшу. Таскала немыслимые грузы, надорвав себе все, что можно. Дочка ее училась на платном отделении. Все деньги, которые Танька добывала кровью и потом, она вкладывала в ненаглядную девочку. В данный момент делала ей зубы по каким-то бешеным ценам. С мужем давно разошлась. Какое-то время жила с чеченцем, как Ирка-Армянка. У того уже была одна жена, но закон позволял ему иметь двух жен, как объяснила мне наивная и доверчивая в некоторых вопросах Танька. Чеченец уехал и не вернулся. Дочка замуж собралась, надо деньги собирать на свадьбу.

— Я все о себе, а ты-то как? — прервала свой рассказ Танька. — Как твои дети, четверо? Ты молодец, хорошо выглядишь, косу не отстригла. Я все загадывала: отстрижешь или нет? Волосы у тебя густые до сих пор, надо же.

Я поймала себя на том, что получаю удовольствие от болтовни и откровенного рассказа. Как в юности, когда мы могли ночи напролет разговаривать, выкладывая все, что есть на душе. Я так отвыкла от этого. Мы проболтали до пяти утра. И не осталось тягостного осадка от излишней откровенности, как это бывает обычно. И спала я потом в этих деревянных стенах сладко-сладко, ни разу не просыпаясь, чего со мной тоже давно не было. И снилось что-то хорошее, жаль, не загадала про жениха на новом месте.

Меня разбудил стук в окно. Я подскочила, не понимая, где нахожусь. Услышала Танькин голос:

— Иду, иду. Уже открываю.

Я посмотрела на часы: два часа дня. Вот это да! Из кухни неслись аппетитные запахи. Танька вернулась, зашла ко мне в комнату:

— Разбудили тебя?

— Кто это приходил?

Подруга махнула рукой:

— Да ходят тут без конца! Спирт покупают.

Не успела она договорить, снова раздался стук в окно. Она выскочила, потом вернулась на кухню, полезла в подпол, с кем-то громко разговаривая:

— Ты еще не отдал за прошлый раз, учти! У меня все записано в тетрадочку. Сегодня еще дам, а в следующий раз без денег не приходи.

Мужской голос что-то жалобно бормотал. Я быстренько оделась, привела в порядок волосы. Когда Танька управилась с покупателями, я вышла помыться.

— Теперь понятно, кто спаивает нацию, — пошутила я, да неудачно. У Таньки на лице отразилась целая гамма чувств: от недоумения до ужаса.

— Точно, — сказала она, медленно оседая на стул. — Спаиваю нацию.

Видя ее чистосердечное раскаяние, я засмеялась. Надо было срочно разубеждать человека, пока тот от отчаяния не повесился.

— Успокойся, Лоншакова, у тебя мания величия! Нация и без тебя благополучно сопьется. Неужели ты думаешь, что они не найдут, что пить, если ты перестанешь продавать спирт? Только больше травиться будут.

Однако переубедить Таньку оказалось не так уж просто. Она вздыхала и прятала глаза, которые вдруг оказались на мокром месте. Видимо, я попала в больную точку. За плотным и вкусным завтраком Танька снова предалась самобичеванию:

— И вот вчера ты говорила о Ленке Павловой, что мы должны помогать, я подумала, как ты права! Так стыдно стало. А мы как-то каждый о своем, в своей жизни закопались…

— Ну, знаешь, мне легко говорить, живя в Москве и наезжая сюда раз в десять лет! Марата вот жалко действительно, — вспомнив о нем, я опять загрустила, и глаза затуманились снова. — Возникает вопрос: где был Зилов? У него, как я понимаю, все достаточно благополучно в жизни. Что ж он друга-то не поддержал?

Танька вздохнула:

— Да они, кажется, давно уже не дружили. Боря ведь не живет здесь. Хотя я ничего не знаю про это, с Зиловым мало кто поддерживает отношения.