Хотеть не вредно!

Колобоша до сих пор переживал, что пришлось отказаться от моего вокала. Он боялся, что я затаила обиду, и время от времени интересовался:

— Ты на меня не сердишься?

— Да нет же! Забудь.

Как-то за мной увязалась Танька Лоншакова, мы засиделись допоздна. Не знаю, что это нашло на меня, но я написала в тетрадке слово "Пупсик". Сашка что-то бренчал, не обращая внимания на мои почеркушки. А вот Танька заглянула в тетрадку и грязно захихикала. Тогда Сашка стал приставать с вопросом:

— Что у тебя там?

Но я ни за что не призналась бы в своей глупости, да и боялась обидеть его. Однако Колобоша вдруг сказал:

— Я знаю, что там написано. Пупсик.

Я готова была провалиться сквозь землю, а Сашка покраснел и отвернулся. Танька бормотала:

— Ну и что? Мало ли мы о чем.

Сашка безнадежно погрустнел. Он запел что-то печальное, о любви. Меня грызло раскаяние и желание как-то искупить свою вину. В этот вечер наш ангелок и ребенок открылся мне с какой-то иной, серьезной стороны. Он пел, не глядя на нас, и растрогал меня до слез. Что-то я совсем чувствительная стала к концу десятого класса.

Когда расходились, Сашка мне шепнул:

— Мне надо у тебя кое-что спросить.

Он пошел нас провожать. По дороге к нашей компании пристали Витька Черепанов и Любка Соколова. Сашка явно нервничал. Я отправила ребят с Танькой Лоншаковой, которая жила дальше. Колобоша остался.

— Ну? — спросила я его.

Он долго мялся, пытался шутить. Я теряла терпение, тогда он сказал:

— Потом, — и удрал, оставив меня в полном недоумении.

Еще не раз он напрашивался меня провожать, когда мы гуляли вместе в пятиэтажках или сидели на лавочке у дома Любки Соколовой. Я ворчала:

— Я дорогу еще не забыла, найду сама.

Сашка не обращал внимания на мой тон. Я чувствовала, что он хочет о чем-то говорить со мной, что-то его волнует, но решимости не хватает. Однако мы очень сблизились. Это была странная дружба. Я изводила Сашку намеками на влюбленность в Ольгу Тушину, а он отнекивался и с грустью говорил:

— Нет, я не могу в нее влюбиться.

И вот однажды он решился и спросил:

— Ты любишь… кого-нибудь?

Изволь отвечать на такие прямые вопросы! Я всегда в таких случаях (как тогда с поцелуем) теряюсь и несу чушь. И теперь тоже ответила из головы:

— По-настоящему — никого. Мне кажется, что я могу полюбить только какого-нибудь исключительного человека, киногероя или яркую личность, как Дин Рид, например.

Сашка вздохнул:

— Тяжелый случай. Остается одно: стать знаменитым.

— Вот и стань.

Колобоша помолчал, потом робко так:

— А Боря? Ведь ты…

Я прервала его:

— Давай забудем раз и навсегда!

— Понял.

Весна выгоняла нас из дома, кружила головы, и так не совсем здравые, толкала друг к другу. Уроков, проведенных вместе, нам казалось мало, мы готовы были не расставаться сутками.

Наверное, так было не со всеми моими одноклассниками. Скорее всего, память моя выборочная и фиксирует то, что приятнее помнить, и то, что связано лично со мной. Все события прошлого я вижу сквозь призму восприятия шестнадцатилетней девочки. А что может быть у девочки на уме в мае, когда на сопках цветет багульник, а пьянящий воздух рождает мечты, и когда девочка влюблена?

Первого мая выпал снег. Такой пушистый, крупный! В Забайкалье зимой бывает очень мало снега, но он не тает, как в Москве. Ни разу за зиму. По срезу наста можно, как по кольцам деревьев — их возраст, посчитать, сколько раз за эту зиму выпадал снег. А тут в мае падает с неба не сухой, скудный, колючий, а мохнатый и влажный, который липнет на деревья, заборы, ресницы. Все вокруг становится похожим на сказку. Но все по порядку.

С утра, кажется, ничто не предвещало природных катаклизмов. Мы сходили на демонстрацию, последнюю в нашей школьной жизни. Никто не проявил инициативы в организации праздника у кого-нибудь на дому, и мы разбрелись кто куда, не зная, чем заняться. Ко мне прибилась Любка Соколова, и мы тоскливо слонялись по микрорайону. Зашли в магазин с "оригинальным" названием "Забайкалье", купили с горя шоколадных конфет целый кулек. Гуляли, жевали конфеты и заклинали:

— Мальчики, милые, ну, придумайте что-нибудь. Мы вам все простим!

Вдруг слышим, кто-то вслед нам свистит. Ну, мы девушки воспитанные, на свист не реагируем и не оборачиваемся. Нас догоняют. Марат сразу залез рукой в пакет, а Борис заскромничал. Я сама предложила ему конфеты. Он молчал и улыбался. Любка набросилась на друзей, кокетливо используя капризные интонации:

— Ходим, ходим, никого нет. Может, вы хоть что-нибудь придумаете? Неужели не соберемся? Такой повод пропадает!

Боря кивнул:

— Сейчас все организуем. Мы вам дадим знать, когда и где.

Наши "баптисты" все удачно провернули. Мы сидели на лавочке у Любкиного дома, когда прибежал Колобоша и сообщил:

— Сбор в четыре часа у Ирки Савиной. Давайте деньги, у кого что есть.

Мы вывернули карманы и наскребли два рубля. Теперь можно было беззаботно отправляться домой и готовиться к празднику. Любка все восторгалась мальчишками, забыв, что она давно разочаровалась в Борисе.

— У меня есть новое платье — сама шила, так хочется показаться в нем Боре! Говорят, мне идет.

Нарочно, что ли, она меня дразнит? Мне нечем было похвастать, более того, мне вообще не в чем было идти на праздник, и настроение пало ниже некуда. Я притащилась домой вся в растрепанных мыслях и решила, что никуда не пойду. Пусть Люба хвастает своим платьем, пусть они все радуются, но без меня. Мне будет очень плохо, я буду реветь, но я не пойду на вечер! Окончательно разжалобившись по поводу своей скорбной судьбы, я поплакала и заснула.

Проснулась как-то неожиданно, после хорошего сна. Глянула в окно и ахнула. Снег! Он падал, падал плотной стеной, потом вдруг стало тихо-тихо. Я взглянула на часы: полшестого вечера. Плевать, что мне нечего одеть. Пойду к ребятам, там весело, а на улице светло от снега, как в замке Снежной королевы, но совсем не холодно. Одевшись в первое, что подвернулось, я отправилась к Ирке Савиной.

Компания была уже в хорошем градусе, все танцевали или бродили с блаженными улыбочками. Пока я раздевалась в прихожей, успела разглядеть, что Борис танцует с нетрезвой Любой (что она пьяна, я определила сразу по ее томному лежанию у него на плече). Ну, что ж!

Танец закончился. Борис возник в проеме дверей, ведущих в комнату. Он мешал мне пройти. Я сделала несколько безуспешных попыток, не глядя на него. Конечно, юноша навеселе, то-то расхрабрился!

— Может, пропустишь? — сказала я, наконец.

— Пойдем, потанцуем? — кусая губу, и совершенно серьезно предложил он.

Я опять сделала прежде, чем подумала: отодвинув Бориса и входя в комнату, громко сообщила:

— Предупреждаю: с пьяными не танцую!

Потом Любка скажет мне, что Борис побледнел. Но она могла придумать, романтическая натура. Я на него больше не смотрела. В этот момент ко мне подскочил Витька Черепанов с просьбой о танце, но Колобоша решительно оттеснил его:

— Я не выпил ни капли. Можешь проверить!

Борис завалился на диван, где сидели Марат с Гришкой, и больше не вставал с него. Он наблюдал за нашим танцем, поэтому Сашка дурачился, кривлялся, чем раздосадовал меня окончательно. Веселье медленно шло на спад. Девчонки помогали Ирке Савиной убирать посуду, наводили порядок в комнатах. Мальчишки пили, хохотали, устроив возню на диване, а Витька Черепанов фотографировал этот декаданс. Сашка подал идею пойти в кино на девятичасовой сеанс и погулять по снежку.

Поставив пластинку с песенкой "Как прекрасен этот мир", он объявил последнее танго и пригласил меня. Еще только одна пара вышла на середину комнаты: Любка с Шуриком Ильченко. Танцуя со мной, Сашка почему-то без конца переглядывался с Борисом и многозначительно улыбался.

— Может, ты с ним пойдешь танцевать? — сердито одернула я его.