Хотеть не вредно!

На другой день в школе только его улыбающиеся глаза напомнили о прошедшем чудесном вечере.

Девчонки рвались в святая святых — крохотную комнатку под номером двадцать четыре, где разместились музыканты. Все труднее было репетировать без свидетелей. Сашка нервничал, так как близился общешкольный вечер с танцами, на котором нам предстояло дебютировать. Интерес к ансамблю был подогрет выше допустимого. На этом фоне страшно оконфузиться, а у меня, как назло, все никак не вытанцовывается вокал. Я не попадаю в аккорды, хотя без сопровождения веду мелодию безупречно. Сашка старается не орать, заставляет меня бесконечно повторять одно и то же, а я периодически впадаю в отчаяние.

Даже мелкота всякая стала заглядывать к нам на репетиции. При этом всех страшно интересует, кто из мальчишек с кем дружит, или, как у нас говорилось, кто за кем "бегает". Меня без конца расспрашивают, пытаются выведать секреты личной жизни музыкантов. Я делала загадочный вид и отвечала:

— Но не могу же я вам вот так все и выложить!

На самом деле мне нечего было выкладывать. Мальчишки на моих глазах ни с кем не любезничали, ни с кем в паре не были замечены, о своих симпатиях не распространялись, по крайней мере, при мне. Однако и их, видимо, достали расспросы и вынюхивания. Мальчишки придумали озорной ответ на предполагаемые вопросы, в своем духе, конечно. Целую бравурную музыкальную композицию со следующими словами придумали они и пели на несколько голосов:

Боря любит икс,

А Мара любит игрек.

Сашка любит зет,

А Гришка — гамма бет.

Подготовка репертуара затруднялась еще и тем, что росли учебные нагрузки. По всем предметам, которые мы должны были сдавать на выпускных экзаменах, шли консультации. Их не рекомендовалось пропускать. Еще общественная работа, которой грузили нас по уши, работа по выходным на объектах: для выпускного вечера нужны были деньги. На мне еще висела обязанность корреспондента: я печаталась в местной газете регулярно. Приходилось везде успевать.

Однако в какой-то момент я взбунтовалась и не самым удачным образом. В школьном музее, детище Юрия Евгеньевича, я числилась каким-то председателем. Эта работа, если делать ее добросовестно, тоже требовала времени. С праведным энтузиазмом я выложила Юрию, что не могу больше тянуть этот воз и отказываюсь от своих обязанностей по музею. Он ничего не сказал, но потемнел лицом и посуровел. Он, взрослый человек, обиделся на меня всерьез, будто я совершила предательство. А может, так оно и было? Я бросила его, отказала в свой поддержке, а Юрию и так приходилось нелегко…

В Слюдянке я вышла, наконец, чтобы купить омуля в подарок родным. Это традиция. Вот и Байкал! Будем ехать мимо него почти сутки. Синий-синий, Байкал появился сначала между двух сопок, как в чаше. Народ столпился у окон, все высыпали из своих купе в коридор. Мелькают сопки, заросшие хвойными деревьями, надпись на них "Счастливого пути!", и вот, наконец, разворачивается на просторе морская стихия.

Впрочем, море — это прежде всего соленая вода, а в Байкале — пресная. Такое сокровище! Глядя на это торжество природы, не хочется думать, что рано или поздно и здесь деньги сделают свое черное дело. Экологический беспредел страшнее всего остального. Он ранит планету и лишает человека надежды на выживание. А экологи и биологи в крупных институтах сейчас занимаются тем, что за деньги находят научное оправдание этому беспределу…

Что-то опять меня на печальные мысли пробивает. Видимо, я совсем устала. От всего. На мир смотрю пессимистично, как старая брюзга. Стыдно должно быть. А может, это воспоминания так действуют на меня? Я все сравниваю, сравниваю. Как в мультике про Масяню:

— А я в советские времена — о-о-о-!

Я подобралась к кульминации нашей с Борисом истории. Может, поэтому так и печально. Какие глупые порой бывают развязки самых мудреных историй. У нашей же, кажется, и развязки не было. Точка не была поставлена, скорее, многоточие.

Конец февраля выдался на редкость мягкий. В воздухе пахло весной. На физкультуре у нас начались лыжи. Трасса шла по реке в лес и обратно. На солнце, по-весеннему жарком, речной лед подтаивал, иногда приходилось идти по воде. Бывало, что и проваливались в полыньи. Но в январе, когда все стынет, выходить на трассу никак было нельзя, из-за морозов. Мы любили этот период. Конечно, никаких рекордов не ставили, кое-как проходили весь маршрут. Никто не следил за временем. Однако было весело и смешно, хотя мерзли руки и нос, а щеки пылали, и телу было жарко.

Однажды после лыжного пробега мы группой шли домой, и Сашка подбросил идею:

— Может, сходим в поход, пока снег не растаял? Побесимся, у костра посидим?

Девчонки дружно поддержали:

— Давайте, правда, давайте! В следующее воскресенье!

И все дружно посмотрели в сторону Бориса и Марата. Они промолчали, но возражать не стали. Сашка увязался со мной до дома. Мы зашли в школу, сдали спортивный инвентарь. Разговор зашел о прочитанной недавно всем классом повести дальневосточного писателя Г. Михасенко "Милый Эп", которую напечатали в "Юности".

Надо сказать, что мы не были избалованы интересной молодежной литературой. Нет, всякой воспитательной и идейной была прорва, и, конечно, оставалась классика, но нас-то интересовало совсем другое! В этом плане "Милый Эп" был событием. Повесть рассказывала о наших сверстниках и современниках. Не о комсомольцах и передовиках, идейных борцах и героях, а об обыкновенных ребятах, таких, как мы.

Мы с Сашкой уже стояли у моего подъезда, когда речь зашла о сцене, где Валя целует Эпа. И вдруг Сашка выдает:

— Поцелуй меня! — и смотрит так просяще, жалобно.

Я чуть было так и не сделала, но от смущения понесла чушь, которую вбила себе, начитавшись книг.

— У меня принцип: "Умри, но не давай поцелуя без любви".

У великого демократа Чернышевского в романе "Что делать?" этой прописной истине героиню учит проститутка Жюли. Ну, может и не проститутка, не помню, но что-то в этом роде.

— Ну, поцелуй! — повторил Сашка с мольбой в голосе.

— Это на тебя весна действует! — назидательно выговаривала я, а сама думала: неужели от меня убудет, если я его поцелую? Нет, я не была даже влюблена в Сашку, скорее, сестринское отношение преобладало. Так что же стоило исполнить его просьбу, если для него это так важно? Но я стыдилась признаться, что так же, как и он, никогда ни с кем не целовалась.

Сашка заметно погрустнел и подался восвояси.

Я его совсем не понимаю. Что случилось? Может, и впрямь наступающая весна дает о себе знать? Впрочем, мы больше не вспоминали об этом случае, будто ничего и не было.

Любка Соколова подтверждала версию весеннего всплеска: она сидела на уроках и разглядывала Бориса в маленькое зеркальце. Этому нас Сашка научил. Вроде бы не оглядываешься, не пялишься и не привлекаешь внимание, объект ни о чем не догадывается, а ты смотришь на него всласть. "Кудри, как у Аполлона", — жалобно комментировала Любка процесс подглядывания. Однако Борис будто почувствовал внимание с нашей стороны и повернулся. Мы встретились взглядами и оба враз мучительно покраснели. Я резко отвела взгляд и уткнулась в тетрадь.

Только влиянию весеннего воздуха я могу приписать все, что случилось в лесу. Сейчас думаю, какие нелепицы порой меняют ход судьбы! Глупейшие поступки часто определяют всю дальнейшую жизнь. Конечно, на свете нет случайностей. Но мы сами выбираем то, на что хватает сил и соображения.

В воскресенье мы собрались у школы, захватив провизию, транзистор, спички, скатерть для стола. Ну, не обошлось, наверное, и без портвейна. Все были одеты по-походному: в теплых куртках, штанах. Мальчишки в ватниках своих зэковских. В лесу лежал первозданный нетронутый снег. Он даже и не начинал таять. Решено было костер не разжигать, пикник не устраивать, а просто побеситься, покидаться снежками.