Очищение

Уже ничего было не исправить. Уже никого нельзя было отговорить и Вика только закусив в отчаянии губу взяла легкую коробку с едой.

3.

Окно им открыли не сразу. У Веккера уже стали пальцы затекать, но на землю ставить коробку он не решился. Вика угрюмо смотрела перед собой, и все ее мысли казалось были написаны на ее лице. Она ни черта не думала о работе. Она думала о том, как все некрасиво получилось с Веккером. Для нее, такой маленькой и решительной оставалась последняя надежда. Заслонить близкого человека, если и, правда, эти… гады, спрятавшиеся в доме, попытаются что-нибудь этакое вытворить.

Она не думала ни о чем кроме тех некрасивых минут, что ей пришлось пережить. Она не думала ни о ком кроме Веккера, с которым надеялась помириться после всего этот. А вот он… да он вообще-то тоже не особо думал о работе. Но на его спокойном лице не отображалось ничего кроме раздражения глупой ситуацией. Стоять с коробкой и ждать, когда ему соизволят открыть.

Окно отворилось, но за ним никого не было. Веккер если и удивился, то вида не подал. Он хмурым тоном громко поинтересовался:

– Так… кто тут пиццу заказывал?

Отозвались не скоро. Словно перед тем как ответить решили хорошенько рассмотреть «разносчиков пиццы». Веккер уже хотел поставить коробку на подоконник и уйти, но прозвучавшие слова его остановили:

– На землю поставь и раскрой. Я покажу, какую бутылку тебе взять и отпить!

Ни мгновения не прошло, а Веккер зло огрызнулся:

– Перебьешься! На заложниках проверишь! – С этими словами он поставил коробку на подоконник и пока там не опомнились от его наглости, сказал: – Сейчас ваши лекарства принесу.

И он действительно просто ушел за коробкой с лекарствами. Так спокойно, словно грузчик в магазине пошел за новой ношей. Если так можно сказать обалдели все. И даже Вика. Она со своей коробкой замерла, не зная, как поступить, и смотрела только вслед ушедшему Толику.

– А ты чего встала? – позвал ее грубый голос из сумрака комнаты.

Опомнившись, Вика тоже поставила свою ношу на подоконник и собиралась уйти, просто промолчав, но не судьба…

– Вика?! – позвал ее молодой и странно знакомый голос.

Обернувшись, Вика никого не рассмотрела, но просто кивнула.

– Ты с ними!? – недоумевал непонятно кто внутри дома.

Вспоминая все, чему ее когда-то учили, она посмотрела куда-то с тоской вдаль и ответила глухо:

– А у меня что, выбор есть?

Эти слова и жалкий вид красивой девушки открывали ее уже бессчетную шахматную партию. И словно действительно в шахматах она теперь просто выжидала ход противника. Кто бы там ни был, как бы хорошо он не знал Вику… Если там кто-то возмутится, она скажет другие заученные слова. Если в голосе появятся нотки непонимания, она сможет продавить на сочувствие и начать плести паутину слов. Если там сразу будет ей сочувствующий она скромно и горько улыбнется и скажет, что-нибудь горько веселое. Она готовилась подцепить собеседника на крючок любопытства и сочувствия. Она была уже готова сыграть на заинтересованности противника.

Но все игры как-то сами по себе отпали, когда в окне появился Антон. Тот самый, совсем мальчик, который помог ей тогда… помог справится с кризисом. Помог удержаться от самоубийства. Буквально приютил у себя дома ничего, не требуя взамен. Он ей просто помогал, не думая ни о чем большем. Он был бесконечно добр к ней тогда, и у Вики сердце обливалось слезами, вспоминая, как она ездила с этими славными ребятами на Воробьевы горы. Как они жарили там шашлыки, наплевав на всех вокруг. Как именно Антон не позволял ей грустить и думать о той страшной беде, что ее постигла.

– Антошка? – спросила она срывающимся голосом. Справившись с голосовыми связками, она чуть ли не умоляла глазами объяснить ей, что происходит. Она с почти физической болью в груди спросила: – Откуда ты здесь!?

А он стоял и смотрел на нее, ничего не отвечая. И столько было горя обиды в его глазах, что Вика чуть сама не разревелась. Ей с трудом удавалось удерживать себя, когда появился Веккер и безобразно развязано вручил в руки Антону коробку с лекарствами.

– Лечитесь мля. Авось поможет. – Сказал он и, повернувшись, пошел прочь, даже не взглянув на Вику.

А девушка растеряно глядела то на Веккера, то на Антона и не знала, что сказать или что сделать. Мальчик поставил коробку у своих ног, и, разогнувшись, вдруг спросил то, что меньше всего Вика ожидала от него услышать:

– Ты как сама-то?…

Вика думала над вопросом непростительно много. На этот вопрос не учат отвечать правильно на спецкурсах. А ответ, набивший оскомину «нормально» тут не годится. И пытаясь совладать с взбесившимся сердцем и растерянными мыслями, Вика, словно завороженная подошла впритык к окну. Протянула руку и осторожно, словно касаясь чего-то почти неосязаемого, провела ладонью по волосам Антона.

– Антон, Антошка… бедный мой… – говорила она глупости, абсолютно не соображая, что делает. Она протянула вторую руку к мальчику и тот тоже, словно под гипнозом приник к подоконнику. Сколько же непонимания было в его глазах. Сколько вопросов, которые он хотел, но не мог задать. Сколько обиды… Нет не на нее, а наверное на всю эту глупую ситуацию. Он никогда бы не пожелал встретится с ней вот так. Да и она бы отказалась, напрочь идти зная, что он внутри.

Между молодыми людьми был только низкий подоконник домика почти вросшего в землю. Но казалось между ними выросла невероятной толщины невидимая стена, которую ни он, ни она не имели сил разбить, как бы того не желали.

Не понимая, что делает, девушка потянулась к склоненной голове Антона и аккуратно поцеловала его в лоб.

– Сбереги себя. Пожалуйста, Антон. Сбереги себя. Умоляю… Я буду очень плакать, если ты погибнешь… Я не знаю… мне так больно сейчас… пожалуйста. – И она заплакала. Открыто и, кажется не чувствуя, что слезы заливают ее щеки. Она не знала, что оператор через мощный объектив снимает эту сцену. Она забыла о микрофоне на ней. Перед ней стоял человек, который ей помог никак не меньше чем Веккер. Побольше чем Семен… и очень может оказаться, что ей придется стать его палачом. Именно ей может быть придется идти с другими на захват. Именно она будет без сожаления стрелять в это доброе лицо с такими растерянными глазами уже тоже полными непонятных никому слез.

4.

– Что произошло! – Требовательно спрашивал Веккер. – Почему ты ушла! Этот мудак уже был у тебя на крючке! Он и все кто там был в комнате! Почему ты не сделала того, что должна была!?

Вика растерянно молчала, глядя в пол перед собой. Она сидела в штабе, в соседнем помещении на учительском стуле и хотя бы сама себе пыталась объяснить, что же действительно произошло и почему. Почему жизнь такая несправедливая штука она уже не спрашивала. Она хотела узнать почему жизнь совсем стала сволочью раз сталкивает ее с человеком, который ей нравился и которому она была обязана… кто знает не покончила бы Вика с собой тогда… Когда узнала свой диагноз? Кто знает, что бы она могла еще натворить, если бы не этот мальчик и его приятели просто и без задних мыслей взявших ее под опеку.

– Я не могу. – Сказала тихо девушка. Словно Веккер должен был понять, о чем идет речь, она сказала: – Это Антон. Я не могу.

Веккер отвернувшись на Семена, сказал без сомнения, издеваясь:

– Понял? Это Антон. И мы не можем.

Семен поморщился от язвительного тона Веккера и промолчал, не желая, пока ничего не понял, ляпнуть глупость.

– Кто этот Антон? – устало спросил Толик, садясь перед Викой на стол учителя.

– Он там… Он из тех кто мне помог… помнишь ты говорил что они меня втянут… ну когда вы поймали меня, я с ними расклеивала в метро листовки.

– Это все херня… – жестко отбросил от себя слова Вики Толик. – Это твой парень или кто? Твоего парня я еще тогда нашел… Этого Сережу. Он сейчас со своим диагнозом бизнес в зоне отчуждения под Казанью строит! А этот-то кто?!