Страница 12 из 50
Рассказ неправдоподобен, ведь Габриэль едва исполнилось семнадцать лет, когда она встретила Генриха IV в 1590 году, и она была еще совсем ребенком, когда мать якобы хотела предложить ее Генриху III. Тем более что девушка выросла вовсе не пугливой, и сопротивление, которое она вначале оказала нетерпеливому Беарнцу, никак не может служить в пользу легкой капитуляции той, которая в первый момент отказала в своей благосклонности рьяному поклоннику женщин, будучи одной из его подданных. Хотя вполне справедливо, что ее окружение давало мало примеров благочестия. Ее мать открыто жила с маркизом д'Алегре, комендантом Иссуара, где эти двое влюбленных были трагически убиты в 1592 году. Ее сестра Диана была любовницей герцога д'Эпернона, а ее тетка, мадам де Сурди, делила удовольствия с канцлером де Шеверни. В начале знакомства Генриха и Габриэль, в 1590-1591 годах, она влюбилась в красавца-кавалера Бельгарда и выказывала королю надменность и отвращение. Потребовался весь авторитет Генриха IV, который по-королевски разрешил конкуренту удалиться, приказав не трогать его, а также житейская смекалка мадам де Сурди, заманивавшей Габриэль выгодами положения королевской фаворитки, советуя девушке склониться перед подвигами своего воздыхателя и горячими проявлениями страсти, воспламеняемой трудностями, и уступить в тот момент, когда Шартр распахнул свои ворота перед отважным завоевателем. С тех пор события развивались очень быстро и, чтобы заставить признать Габриэль официальной фавориткой, король прибегнул к хитрости, предполагавшей нейтрализовать сопротивление и злобу. Габриэль выдали замуж за Никола д'Амерваля, сеньора де Лианкура. Он получил лишь символические права на жену, но в виде компенсации ему присвоили титул камергера. Антуан д'Эстре, отец девушки (действительно ли он гневался на беспутную дочь?), был назначен губернатором Иль-де-Франс. Что до самой Габриэль, она получила приданое в пятьдесят тысяч экю и прекрасную сеньорию Асси.
Но, уделяя много внимания любви, Генрих не пренебрегал королевскими обязанностями и заботами, дабы считаться истинным государем королевства. Влияние Габриэль, как советчицы в государственных делах, начало проявляться с того момента, когда Генриху пришлось принять великое решение, от которого зависело его будущее: оставаться ли гугенотом или обратиться к католичеству? И на «смертельный прыжок» Генрих пошел не только по исключительно политическим причинам. В действительности, он уже решился на новый брак, но лишь папа мог аннулировать его союз с королевой Марго. Со своей стороны, Габриэль, поощряя Генриха к обращению, думала не только об интересах королевства и короля, но, возможно, и сама мечтала выйти за него замуж, хотя и сознавала все трудности такого плана, ставившего под вопрос уже обсуждаемый союз Генриха с Марией Медичи. Но она рассчитывала помешать этому проекту, столь противному ее упованиям. Даже получив выговор от Шеверни, она не пренебрегала ничем, чтобы убедить своего королевского возлюбленного в преимуществах перехода в католичество. Она умоляла его и, по свидетельству Сюлли, проливала обильные слезы. Она живописала королю бедствия страны, ввергнутой в постоянную войну, тяготы и «перспективу для войска провести остаток жизни, лежа на спине» (Мезерей). Но гугенот Агриппа д'Обинье, человек несколько злопямятный, объяснял настояния Габриэль отнюдь не стремлением к миру.
«Если эта дама своим упорством сумеет подкрепить чаяния заполучить королевство, — писал он, — и если король получит разрешение на расторжение уз первого брака, которое один лишь папа может ему дать, то тогда она обретет веские преимущества и употребит свою красоту и все возможные часы дня и ночи, чтобы удержать в своей власти государя, влюбленного в нее до такой степени, что он даже готов сменить религию».
Вняв ли увещаниям Габриэль или по причинам! более серьезным, но обращение состоялось, и монарх тотчас начал пожинать его плоды. Присоединившихся к его решению становилось все больше, что, без сомнения, обезоруживало самую фанатичную оппозицию. В Париже непримиримые сторонники Лиги изобличали лицемерие короля, и даже наименее экзальтированные из них с высоты кафедр метали громы и молнии против коррупции государя, обвиняя его в распутстве с женщиной-прелюбодейкой, дескать, он предается с ней излишествам, которые опасны не только для его души, но и для здоровья. Тем временем, ожидая в Сен-Дени, пока Париж распахнет перед ним ворота, Генрих удостоился визита трех амазонок Лиги — мадам и мадемуазель де Гиз и самой мадемуазель де Монпансье, осыпавших Габриэль ласками и уверениями в дружбе. Вскоре, 27 февраля 1594 года Генрих короновался в Шартре, и после священной церемонии последовал банкет, на котором присутствовали все знатнейшие люди королевства: Габриэль блистала там скорее как королева, нежели любовница. Торжественный въезд Генриха в Париж, состоявшийся 15 сентября, предоставил Габриэль новую возможность доказать свое господство. В триумфальном кортеже ее несли в великолепных, богато украшенных носилках впереди ехавшего верхом государя. Эскорт из роты лучников придавал ей вид королевы, въезжающей в свою столицу. Она использовала все средства, чтобы понравиться своим верноподданным, которые обычно так насмехались над ней, но сегодня видели в ней лишь царственную жену, достойную великого короля. На ней была роба [33] из черного расшитого атласа и юбка, «вся белая, украшенная таким количеством жемчуга и сверкающих драгоценных камней, что они затмевали тусклый свет факелов», — утверждает Л'Этуаль. В соответствии с символикой церемонии въезда короля в Париж, она уподоблялась богине Победы, шествующей впереди героя-триумфатора. В этот день она чувствовала себя чем-то большим, чем фаворитка, каким-то прекрасным символом новой династии, вызывавшим восхищение парижан.
С тех пор Габриэль терпеливо добивалась поставленной цели, а эта цель была совершенно определенной: сделаться королевой Франции. В ее распоряжении, несмотря на естественные препятствия и постоянно проявлявшую себя оппозицию, имелось множество средств и прежде всего ее воля, настойчивость и твердость. Ее первым и главным козырем была искренняя и глубокая любовь короля, которая не убывала, но крепла с каждым днем. Даже будучи женатым человеком, Генрих не имел другой женщины, кроме Габриэль. Королева Марго не дала ему детей, и именно Габриэль подарила ему сына, которого он назвал Цезарем. Если бы он женился на Габриэль, продолжение династии было бы обеспечено. Она также могла рассчитывать на поддержку обязанных ей многочисленных друзей и возлагала большие надежды, в частности, на пособничество канцлера Шеверни. Но следовало также считаться с недругами, не преминувшими бы ей помешать: общественное мнение, снисходительное к личной жизни короля, безусловно, крайне отрицательно отнеслось бы к возведению фаворитки на французский трон. Папа вполне мог отказать аннулировать брак короля ради такого скандального альянса. Королева Марго могла выступить против развода ради женщины, которую нашла бы недостойной столь высокого положения. Интриги бы умножил великий герцог Тосканский, надеясь выдать замуж за французского короля свою племянницу Марию. Одним словом, обстоятельства складывались не в пользу желаемого исхода, но, располагая возрастающей любовью короля и выказывая терпение, можно было постепенно преодолеть препятствия и достичь цели. Габриэль проявила полную выдержку, Генриха она теперь любила всерьез, и проблема соединиться с ним сделалась более насущной. Действительно, чрезвычайные меры были необходимы, ведь Генрих фактически являлся двойным нарушителем супружеской верности, ибо Габриэль была замужем, и маленький Цезарь официально считался сыном ее горемыки-мужа, а вовсе не короля (хотя злые языки называли его отцом Беллегарда, прежнего возлюбленного Габриэль). Дело принимало запутанный оборот. Мужа ославили импотентом, и церковный суд города Амьена объявил брак недействительным в силу невозможности его исполнения (декабрь 1594). С этого времени Генрих смог узаконить маленького Цезаря, официально признать его своим сыном и воспользоваться случаем возложить на Габриэль венец добропорядочности и чистоты. Он преподнес ей сеньорию де Монсо, даровав ей титул маркизы.
33
Робa (robe, фр.) — первоначально в XIII веке обобщающее название разной одежды. В XVI веке верхняя парадная мужская одежда и верхнее женское платье с распашной спереди юбкой получили название «роба». Между расходящимися полами женской робы была видна юбка котт.