От земли к земле

Виталий ЗАКРУТКИН

ОТ ЗЕМЛИ К ЗЕМЛЕ

Когда-то Александр Фадеев писал: «Чем старше я становлюсь, тем чаще мысль моя бродит по детству, по юности. Но не для того, чтобы уйти от настоящего, не для того, чтобы отдохнуть от бурь жизни, а просто для того, чтобы еще лучше осознать свой путь и почерпнуть из прошлого — молодости, веры, добрых сил и чистоты душевной…»

Видимо, о подобном обращении к минувшему, о желании еще и еще раз обозреть пройденный путь могли бы сказать многие люди, особенно те, чей путь не был легким и гладким, прямым и коротким. Что ж, такова натура человеческая. Очевидно, и мне пришла пора, не мудрствуя лукаво, оглянуться на все, что пройдено, чтобы набраться сил и идти дальше, выполняя свой долг…

Совсем недавно довелось мне побывать в древнем городе, на окраине которого в малом домишке я родился 27 марта 1908 года. За двадцать пять веков своей истории этот город у моря пережил вражеские нашествия, пожары, ужасы работорговли, разрушения и вновь восставал из пепла. Он не раз менял свое имя — Феодосия, Кафа, Кефа. Полулегендарные тавры, киммерийцы, скифы, милетские греки-мореходы, разрушившие город гунны, монголо-татары Золотой Орды, купцы-генуэзцы, запорожские казаки прославленного в песнях гетмана Сагайдачного и кошевого атамана Сирко, отважные русские полки Голицына, Миниха и Долгорукова — многие побывали тут, на берегах Черного моря, в городе, которому Россия вернула его первое имя: «богом данная» — Феодосия.

Феодосийцы по праву гордятся тем, что через их город проезжал смелый русский путешественник Афанасий Никитин, что здесь бывали А. Пушкин, А. Грибоедов, А. Чехов, М. Горький, что добрый романтик Александр Грин написал в Феодосии замечательные свои страницы, а В. Вересаев укрывал на даче подпольщиков-большевиков. Они гордятся великим феодосийцем Иваном Айвазовским, русским богатырем Иваном Поддубным, отважным красным полководцем Иваном Федько. Старые жители Феодосии до сих пор помнят, как летом 1905 года на рейде бросил якорь легендарный броненосец «Потемкин», как революционные матросы проводили митинг в порту, призывая к свержению царского самодержавия…

Отец, Александр Михайлович Закруткин, был сыном народного учителя, всю жизнь проработавшего в одном из сел Мариупольского уезда Таврической губернии. По рассказам отца, и особенно матери, дед мой, Михаил Дмитриевич Закруткин, отличался крайне суровым и жестким характером. Слышал я, что он вырос и воспитался в одном из петербургских сиротских домов и родителей своих не знал. Семья у него была большая, свыше десяти душ. На учительское жалованье прокормить такую ораву деду было нелегко, потому он частенько пил, дома всех держал в страхе и старался побыстрее определить сыновей «на свои харчи».

У меня до сих пор хранится старая фотография деда, на которой изображен высокий худой человек в очках, с острой седой бородой и мрачным взглядом. На груди у него медаль «За непорочную службу». Мне всегда казалось, что дед внешне походил на Дон Кихота. Отец был четвертым пли пятым сыном в семье. Он окончил Преславскую учительскую семинарию. Ректором ее был в ту пору Александр Андреевич Жданов, из семьи которого вышел известный деятель Коммунистической партии А. А. Жданов. В доме Ждановых, обучаясь в семинарии, одно время жил и мой отец. По окончании семинарии отец поступил в Феодосийский учительский институт, специализируясь в области математики Как многие студенты из неимущих, отец жил в Феодосии плохо, снимая для жилья дешевый угол, за гроши питаясь в харчевнях. Выручал его голос — сильный, неплохо поставленный баритон . Отец вечерами пел в профессиональных хорах, исполняя сольные партии. Это пополняло скудный бюджет студента В те годы в Феодосийском учительском институте преподавал музыку и пение Николай Константинович Брайловский, сын какого-то захудалого дьячка, уроженец не то Харьковской, не то Полтавской губернии. У него была довольно большая семья: три сына и дочь Мария. Старший сын преподавателя Брайловского Александр учился вместе с Александром Закруткиным. Очевидно, голос Закруткина привлек внимание этой музыкальной семьи. В 1907 году Александр Михайлович Закруткин и только что закончившая гимназию Мария Николаевна Брайловская обвенчались в одной из феодосийских церквей. Весной 1908 года у них родился первый сын, нареченный Виталием, а осенью года второй, которого отец, любивший звучные исторические имена, назвал Ростиславом.

С 1910 года начались скитания моих отца и матери по разным городам и весям юга России. Впрочем, градов они не видели, а жили по весям, то есть в разных селах и деревнях, куда отца-учителя назначало начальство. Одно время отец работал в Бессарабии в селе Траянов Вал, потом его перевели на Таврию, где он был инспектором высшего начального училища, оттуда назначили в молдавское село Валегоцулово…

Не могу не вспомнить своего короткого пребывания в Тамани, куда после Феодосии переехал мой дед, ставший регентом церковного хора. В 1915 году я заболел жесточайшим коклюшем с какими-то осложнениями, и врачи посоветовали моим родителям отправить меня к морю — дышать морским воздухом. Так я оказался в Тамани у деда с бабкой.

Дед Николай Константинович, седой, голубоглазый старик с осипшим от непрерывного курения басом, был заядлым охотником и рыболовом. Кроме своего постоянного спутника, черного спокойного пуделя, который сопровождал хозяина даже к церкви, дед стал брать с собой и меня. Мы ловили с ним бычков, на захудалом катеришке уезжали на косу Чушка, где дед постреливал уток, перемежая выстрелы чаркой водки и постоянными рассказами о повадках птиц и рыб, о лекарственных травах, о запорожском атамане Антоне Головатом, который привел своих казаков в Тамань. Памятник Головатому стоял и до сих пор стоит на обрывистом берегу Таманского залива…

Вспоминая сейчас годы своего детства, я думаю, что именно дед вдохнул тогда в мою душу страсть к охоте, к рыбной ловле и — самое главное — неизбывную любовь к природе, ко всему живому. Вечерами уставший за день дед любил при тусклом свете лампады посидеть у стола. Зажав в коленях виолончель, он тихо играл, и голова его была задумчиво опущена. Бабка Дарья Михайловна, спокойная молчаливая женщина, в эти минуты ставила на стол свои печенья. В комнате вкусно пахло свежей сдобой, ванилью, сухими травами.

Осенью 1915 года дед отвел меня в первый класс Таманского казачьего училища. Также, как все мои соученики, я стал щеголять в малиновой черкеске с газырями, в золотисто-желтом бешмете и в белой папахе. Но, конечно, особым предметом нашей мальчишеской гордости был надетый на пояс отделанный серебром и чернью кинжал.

В Таманском казачьем училище я пробыл полтора года. От коклюша давно не осталось никаких следов, и отец с матерью увезли меня домой. Учиться я продолжал в том самом высшем начальном училище, инспектором которого был мой отец.

Об отце мне хочется еще сказать, потому что он был главным моим воспитателем и строгим, требовательным учителем. Наряду с математикой, он очень любил музыку, литературу, в школах организовывал хорошие ученические хоры и сам иногда пробовал писать стихи и песни, что, впрочем, ему не всегда удавалось. Ни в каких армиях он никогда не служил, оставаясь всю жизнь сугубо гражданским человеком. Потому, видимо, и к моему пребыванию в Таманском казачьем училище отец относился насмешливо, поругивал деда и при первой возможности забрал меня из «солдафонского окружения», как он объяснил матери.

В пору своего студенчества отец одно время был связан с забастовочными комитетами, ходил к феодосийским рабочим на табачную фабрику Стамболи, но в партии не состоял. Как математик он был убежденным атеистом, церковь посещал только по необходимости, когда по так называемым «табельным дням» надо было водить к обедне учеников, но при этом, надевая положенные по форме министерства просвещения белый жилет, темно-синий сюртук и перчатки, ворчал, ругался и называл вышестоящее начальство «поповствующими идиотами».