Страница 120 из 170
Другое дело — то, что игрок (по каким-то, повторяю, с трудом и неоднозначно реконструированным причинам) нечто высказал, написал. Почему он это написал, всегда не до конца ясно, но может быть существенно прояснено с помощью определенных исследований. Но вот то, что он это написал и что написанное теперь топором не вырубишь, принадлежит не сфере, проясняемой с помощью определенных процедур сомнительности, а сфере несомненного. Написал, написал! А не написал, так заявил — тогда-то, там-то. Фиксируя это, мы обретаем точку опоры, а значит, и возможность применения строгих исследовательских процедур, не выходящих (или не слишком выходящих) за рамки научности.
Извлекая что-то из несомненности высказывания, из несомненности построенного из этих высказываний Текста, мы отдельно от этого рассматриваем игру высказавшихся. Она для нас иногда является контекстом, иногда подтекстом. Но есть у нас нечто, кроме сомнительной игровой реконструктивности. И поскольку это нечто есть, постольку мы сопричастны науке. Находиться же всецело на научной территории и не нужно! Исследование игры — это тоже исследование.
Оговорив еще раз неотменяемую специфику логоаналитического метода, порождающую его размещение на границе между наукой и аналитикой субъект-субъектных игр, я хочу перейти к другому. Более прикладному, но, к сожалению, не до конца очевидному. В силу этой неочевидности мне придется потратить сколько-то страниц на методологическое отступление, поскольку без такого отступления может возникнуть недопонимание в вопросе о том, почему я именно так и никак иначе формирую вторую оболочку периферии того Текста, который является для меня фактологической базой исследования.
С определенной — я бы назвал ее экзистенциальной — точки зрения, это и так ясно. В самом деле, если, сформировав первую оболочку периферии этого самого Текста, я выявил то, что назвал элитным Ничто или элитной пустотой, то вторая оболочка должна быть посвящена моим диалогам с этим Ничто, этой пустотой. А иначе зачем я ее выявлял?
Пустота же сама разговаривать не начинает. Ее можно побудить к этому, только осуществляя так называемые активные воздействия. Пустота на эти воздействия может откликнуться, а может и не откликнуться. Но если суждено сформироваться второму слою этой самой текстуальной периферии, то только в виде соответствующих откликов пустоты.
Мефистофель предупреждает Фауста:
Однако апелляция к «Фаусту», к диалогу с какой-то там пустотой дополнительно проблематизирует научность используемого исследовательского метода. Я, кстати, никогда не говорил, что так уж держусь обеими руками за эту научность. Я говорил, что хочу исследовать нечто, но не говорил, как именно. Художественный метод — это тоже метод исследования.
Кроме того, есть, как мы знаем, промежуточная территория. «Так говорил Заратустра» Ницше — это художественный метод или научный? «Бытие и Ничто» Хайдеггера — это эссеистика или философия? XX век уже размыл все эти грани донельзя. А XXI завершит его сокрушительную работу. И поди разберись теперь, где проходит граница между пониманием и объяснением, то есть между гуманитарным и естественнонаучным методами исследования, а где гуманитарное переходит в художественное.
И все же мне для начала (чуть позже я опять вернусь к экзистенциальным аспектам используемого метода) хотелось бы оговорить и что-то строго научное.
Речь идет о разнице между научным исследованием, осуществляемым с помощью пассивного наблюдения, и научным исследованием, осуществляемым с помощью активного воздействия на предмет, регистрации и анализа, получаемых с помощью этого активного воздействия откликов. Два метода научного исследования — пассивное наблюдение и анализ активных воздействий — одинаково применяются как в естественных, так и в гуманитарных науках. Их разграничение с научной точки зрения абсолютно корректно.
На геофизическом факультете, где я получал свою первую физико-математическую специальность, были даже кафедры, занимавшиеся только активными воздействиями на изучаемые объекты или только пассивными воздействиями. Разные профессора читали нам разные курсы, подробно разъясняя различие между методами активного воздействия (изучения наведенных полей) и методами пассивного наблюдения (изучения естественных полей).
Гуманитарные исследования сталкиваются с тем же методологическим разграничением между активным воздействием и пассивным наблюдением.
В самом деле, если вы встречаетесь с живым автором и ведете с ним диалог, то в ходе диалога автор может трансформировать компоненты своего поведения, включая содержание своих высказываний. И это — результат активного воздействия, сближающего ваше научное исследование высказываний некоего автора с игровой аналитикой.
Но если вы вчитываетесь в уже сделанное высказывание, то ваше вчитывание не может изменить высказывание так, как может изменить речь живого собеседника ваше полемическое слово, на которое он начнет отвечать. Следя за речью живого собеседника, с которым вы говорите, вы играете. Вчитываясь в уже осуществленное и неизменяемое («не воробей», «не вырубишь топором») высказывание, вы занимаетесь научной деятельностью.
Так, значит, не только в том дело, что мне сейчас необходимо с экзистенциальной точки зрения поговорить с пустотой, оказав на нее воздействие (без которых она говорить не будет) и проанализировав отклики.
Этот — конечно же, для меня основной — экзистенциальный, всегда близкий к художественному, исследовательский смысл может быть дополнен и гораздо более строгими научными соображениями.
С их точки зрения важно, (а) соучаствуете ли вы в создании объекта, который исследуете, или же этот объект вам дан как нечто окончательно оформленное, и (б) можете ли вы посылать в это оформленное свои сигналы и получать отклики, или же вы должны только регистрировать функциональные характеристики объекта.
Пример соучастия в создании объекта: вы хотите исследовать химическое вещество и что-то в него добавляете. При этом вы свой объект досоздаете фактом добавления в него чего-то.
Пример возможности получать отклики от объекта, который вы не можете досоздать: вы не можете досоздать пациента, но вы можете не просто прощупать его пульс, но крикнуть на него (послать ему сигнал) и зарегистрировать изменения пульса.
Пример, в котором этой возможности нет: под землей лежит рудное тело. Вы не можете его возбудить вашими электрическими сигналами, но у рудного тела есть магнитные свойства, и вы можете исследовать создаваемую этим рудным телом аномалию.
От примеров, связанных с естественными науками, повторяю, весьма нетрудно перейти к примерам, связанным с науками гуманитарными. А поскольку мое исследование осуществляется на этой территории, то я, снабдив свой методологический экскурс естественно-научными наглядными примерами, перехожу к примерам собственно гуманитарным.
Вы, например, не являетесь современником Наполеона, но располагаете историческими свидетельствами по поводу наполеоновской эпохи. Воскресить Наполеона вы не можете… Переиграть Бородино и битву под Ватерлоо не можете… Но вы можете и использовать по-новому сведения об этих состоявшихся событиях, и попытаться добыть новые сведения.
В этом случае вам отведена роль пассивного наблюдателя. Кстати, эту же роль вы можете исполнять и являясь современником событий, которые исследуете. Для этого достаточно устраниться от участия в событиях. Часто это рекомендуется еще и для того, чтобы, так сказать, сохранить дистанцию, а значит, и объективность.
Являюсь ли я, как исследователь, пассивным наблюдателем того, что исследую? Не вполне. И именно в связи с тем, что не вполне, я имею с научной (а не только экзистенциальной) точки зрения право построить еще один, второй по счету уровень периферии исследуемой мною системы, именуемой Текст, заполнив его откликами на мои активные, пусть и слабые, воздействия.