Страница 14 из 31
Как уже говорилось в первой главе, единственное существенное отличие эволюции гоминид от эволюции всех других живых существ заключается в том, что нашим предкам приходилось приспосабливаться не только, а с известного момента и не столько к естественной среде, сколько к среде искусственной, культурной. Этого отличия оказалось вполне достаточно, чтобы антропогенез приобрёл характер более чем специфический для чисто биологического процесса и привёл к появлению тех многочисленных поведенческих и анатомических особенностей, которые столь явно выделяют людей даже на фоне их ближайших родственников — человекообразных обезьян. Культура — центральное понятие для наук о человеке вообще — является, таким образом, ключевым и при объяснении не совсем обычного характера нашей биологической эволюции. Взятое в самом широком смысле, это понятие означает особую сферу бытия, в известном смысле противостоящую природе. Её существование возможно лишь при условии появления у живых существ такого поведения, в основе которого лежит не программа, заложенная в генах, а информация, накапливаемая посредством научения, т. е. благодаря способности к запоминанию индивидуального опыта и его пополнению через наблюдение, подражание, умозаключение и т. д. Однако это условие хоть и необходимое, но ещё не достаточное, поскольку, скажем, условный рефлекс — тоже результат научения, внегенетического усвоения информации, но вряд ли кто-то станет считать культурным феноменом выделение желудочного сока у подопытного животного в ответ на привычный раздражитель. Поэтому в наше определение нужно ввести ещё один критерий. Этот критерий — избирательность. Поведение, связанное с культурой, формируется не только надгенетически, но и не механически, т. е. активно, избирательно. Появление и развитие такого поведения означает рост количества свободы в мире. Пожалуй, не будет большим преувеличением утверждать, что оно возвещает конец эры детерминизма и предсказуемости и начало эры свободы и непредсказуемости (простой пример: поведение большинства животных в той или иной конкретной ситуации «просчитать» гораздо проще, чем поведение большинства людей). Подытоживая, можно сформулировать такое определение: культура — это все формы поведения, основанные на внегенетически и притом избирательно (не механически) усваиваемой, хранимой и передаваемой информации, а также их результаты (вещественные и идеальные).
Благодаря исследованиям приматологов и зоопсихологов, сейчас можно, пожалуй, уже не сомневаться в том, что интеллектуальные возможности шимпанзе, орангутангов и ряда других обезьян вполне достаточны для осуществления ими весьма сложных форм культурного поведения. Информация, приобретаемая через научение, играет в их жизни едва ли не большую роль, чем врождённая, генетическая программа. Не удивительно, что в последние годы, в связи с обнаружением всё новых и новых доказательств культурной «продвинутости» высших приматов, на стыке приматологии, зоопсихологии и антропологии стала формироваться особая дисциплина, не имеющая пока ещё общепринятого наименования, но, по сути, представляющая собой не что иное, как культурную приматологию.[22] Вполне вероятно, что уже через несколько лет это словосочетание станет для нас таким же привычным, каким сегодня является культурная антропология.
Человекообразные обезьяны способны изготавливать орудия, общаться между собой и с людьми посредством выученных знаков, они умеют даже лгать, и, скорее всего, обладают самосознанием и рядом других качеств, которые долгое время считались исключительно человеческими. Однако вместе с тем, в естественных условиях поведенческий репертуар даже самых развитых приматов включает лишь отдельные элементы культуры, не связанные в сколько-нибудь целостную, имеющую жизненно важное значение систему. Лишь у гоминид выживание, начиная с определённого момента, стало прямо зависеть от «вовлечённости» в культуру, и именно эта зависимость породила в своё время, по выражению американского биолога Э. Майра, «совершенно новые давления отбора»[23], результатом чего и стало появление столь необычного существа, как человек. Почему же это произошло, почему роль культуры в жизни наших предков столь несоизмеримо возросла по сравнению с её ролью в жизни других гоминоидов, не говоря уж об остальных приматах? Вероятнее всего, это произошло потому, что на определённом этапе своей истории гоминиды, или по крайней мере какая-то их часть, один или несколько видов, оказались в такой ситуации, когда приспособления к меняющейся природной среде обычным биологическим путём оказалось недостаточно для выживания, и единственным выходом стало использование скрытых, невостребованных дотоле резервов интеллекта.
Самые ранние гоминиды — те, которые жили в конце миоцена — начале плиоцена, т. е. в период примерно от 6 до 3 млн лет назад — вероятно, лишь немногим отличались по своему поведению от современных шимпанзе, да и от других крупных человекообразных обезьян. Конечно, вполне возможно, что они чаще прибегали к помощи разного рода орудий, обладали повышенной, по сравнению со всеми другими приматами, социальностью и т. п., но серьёзных оснований предполагать, что культура играла в их жизни сколько-нибудь заметно возросшую роль, нет. Их мозг, как уже говорилось в предыдущей главе, по размерам и строению был ещё вполне обезьяньим, и таким же оставалось их существование в целом. Это и неудивительно, поскольку первые несколько миллионов лет своей истории австралопитеки, не говоря уже об их предшественниках, имели ещё возможность вести частично древесный образ жизни и сохраняли необходимые для этого анатомические приспособления, что позволяло им чувствовать себя достаточно комфортно в естественном состоянии. Как показало изучение древних почв и ископаемой пыльцы растений с местонахождений, откуда происходят кости австралопитеков, ландшафты, в которых они обитали, в большинстве случаев были закрытыми (лес) либо смешанными. Ещё более древний Ardipithecus ramidus kadabba также был, судя по результатам проведённых в Среднем Аваше палеогеографических исследований, жителем влажного леса.
Однако климат, как мы уже знаем, менялся, и в конце плиоцена, примерно 2,5–3 млн лет назад, для гоминид наступили очень трудные времена. Само их существование оказалось под угрозой. Начался очередной цикл иссушения климата, и природные условия восточных районов Африки претерпели резкие изменения. Стало значительно холоднее, чем прежде, сильно сократилось количество осадков. В результате площади, занимаемые тропическими лесами, существенно сократились, а саванны и близкие им ландшафты открытого и полуоткрытого типа, наоборот, получили большое распространение. Климатические и ландшафтные перемены не могли не отразиться на состоянии животного мира: необходимость приспособления к новым условиям вызвала в рассматриваемый период настоящий взрыв видообразования среди самых разных групп млекопитающих. Для интервала от 3 до 2,5 млн лет назад зафиксировано появление множества (десятков) новых видов крупных копытных животных и грызунов, а также вымирание ряда старых таксонов. Аналогичные процессы происходили и среди гоминид. В частности, можно вспомнить, что именно в это время прекратил своё существование вид австралопитек афарский (Australopithecus afarensis), и на смену ему пришло несколько форм грацильных и массивных австралопитеков: австралопитек африканский (Australopithecus africanus), австралопитек гархи (Australopithecus garhi), австралопитек эфиопский (Australopithecus aethiopicus), (см. табл. 1 и рис. 10). Появление первых представителей рода Homo, датируемое чуть более поздним периодом (2,3–2,4 млн лет назад), также происходило на фоне продолжавшегося иссушения климата и сопряжённых с ним ландшафтных перестроек.
Вероятно, это был самый критический эпизод во всей истории древнейших предков человека, когда они буквально балансировали на грани вымирания. О том, сколь трудным было положение, в котором ранние гоминиды с их несовершенной ещё двуногостью и недостаточно развитыми органами защиты и нападения оказались в результате описанных природных пертурбаций, свидетельствуют данные по их демографии. Речь идёт, конечно, не о численности популяций — здесь сколько-нибудь точные оценки вряд ли возможны, — а об изменениях продолжительности жизни представителей разных видов. Дело в том, что в ряде случаев ископаемые кости позволяют более или менее точно установить, на какой стадии онтогенеза (т. е. индивидуального развития) прервалась жизнь особи, которой они принадлежали. Об этом судят, в частности, по степени прорезанности или стёртости зубов, по состоянию швов, разделяющих кости черепа, по срощенности различных сегментов длинных костей и т. д. Определить возраст в годах можно далеко не всегда, тем более что темпы онтогенеза за миллионы лет эволюции тоже претерпевали изменения, но зато часто удаётся сделать достаточно обоснованное заключение о том, к какой возрастной группе принадлежала данная особь, т. е. имеем ли мы дело, например, с останками ребёнка, зрелого индивида или старика. Изученные таким образом костные материалы говорят о том, что на протяжении интересующего нас критического периода процент гоминид, погибавших или умиравших естественной смертью, не достигнув зрелого возраста, постоянно возрастал, став в итоге просто устрашающим.
[22]
Этот термин уже используют некоторые авторы, например: Bruma
[23]
Майр Э. Зоологический вид и эволюция. М., 1968. С. 502.