В день смерти Его

- Почему это он должен уехать? - спросил я, в тот день впервые подумав, что Гриша сошел с ума. - Почему он должен уехать, с чего ты взял?

- Ни с чего, - сказал Гриша.

В бюро по трудоустройству Грише сказали, что пока ничего подходящего для него нет, но не надо волноваться. Потом мы, как вчера, пошли в сторону моря и договорились встретиться на остановке автобуса в шесть. Я взял у Гриши парочку сигарет и отправился разыскивать Еву. В кафе ее не было, но официант меня знал и принес бутылку пива. Не прошло и пяти минут, как ко мне подошел какой-то тип.

- Мне бы хотелось, приятель, поговорить с тобой, - сказал он. Он сел; я сразу понял, с кем имею дело. У него были свои девочки, и, должно быть, давно. Я научился их распознавать; оденься такой хоть кардиналом, я ни с кем сутенера не спутаю. Они всегда обращаются к тебе с этакой профессиональной доверительностью и буквально прилипают взглядом к твоему лицу.

- Ева - твоя женщина? - спросил он. - Я не ошибся? На тебя работает?

- Допустим, - сказал я. - А тебе не все равно?

- Дельце есть, - сказал он. - Можно неплохо заработать. А ведь тебе, милок, деньги нужны.

Я сразу понял, к чему он клонит, и рассмеялся.

- Хочешь, чтобы я ее кой-куда упрятал на время? - сказал я. - Верно говорю?

- Точно, - сказал он. - Ева живет в Иерусалиме. Вот пусть там, где живет, и ходит в город. Ездить на автобусе в Тель-Авив и ловить здесь клиентов - штука не хитрая, никому ведь не запретишь влюбиться в девушку и пойти с ней в гостиницу. Так ведь?

- Натурально, - сказал я. - Увы, в моем возрасте самое приятное в любви - жратва. Так что на эту тему со мной говорить бесполезно.

- Вот-вот, - сказал он, словно не слыша меня. - К такой девушке не придерешься. Она потом как ни в чем ни бывало возвращается в Иерусалим, где никто или почти никто ничего об этом не знает, и строит из себя порядочную. А что делать нашим девушкам? Тем, которые ходят здесь?

- На хрен мне сдались ваши девушки, - сказал я. - В этом мире все хотят трахаться. Кое-кто останется и на вашу долю.

- Ты не прав, милок, - сказал он. - Зря так думаешь. Вот ты, например, в прошлом году пять месяцев работал на стройке, не имея разрешения, и никто тебе не сказал ни слова, хотя все об этом знали. Почему ты бросил работу?

Я протянул к нему правую ладонь; в 1944 году в нее угодила пуля и выхватила кусочек кости, а потом я еще сломал руку в этом самом месте.

Я не могу ни сжать кулак, ни поднимать тяжести; и вот сейчас он держал мою ладонь в своей сильной горячей руке и внимательно ее разглядывал.

- Тебе нужна легкая работа, - сказал он.

- Спасибо за участие, - сказал я.

- Я тебе помогу, - сказал он.

- Мне поможет Ева, - возразил я. - А у ваших баб появится время, чтобы соскрести мозоли с задниц.

Он положил руку мне на плечо.

- Ева ничем не отличается от них, - сказал он. - Все они поначалу были такими. Она-то думает, что в один прекрасный день встретит простофилю, который на ней женится, возьмет заработанные ею деньги и ни о чем не вспомнит. Но вот ты, например, ты ведь не из таких, верно я говорю? Ты ведь на ней не женишься и жить с ней вместе не будешь, а значит, гроша ломаного от нее не увидишь. Не твое это дело. Бросай, хватит с тебя. - Он снова положил руку мне на плечо. - Никому неохота быть сутенером. Но стоит разок поскользнуться, так всю жизнь на заднице и проедешь. Говорю, бросай. Ты поможешь мне с Евой, а я дам тебе денег, хватит на пару месяцев. А за это время, глядишь, работу подыщешь. Бросай, прошу тебя.

Глаза у него были припухшие, тяжелые, он глядел на меня и улыбался.

- А ведь я даю тебе шанс, - сказал он. - Что ты, что другой - мне все равно. Для меня это всякий сделает.

Только я вижу, что тебе больше всех нужно. Ты еще можешь найти что-то свое, свой хлеб есть. Ну а Ева все равно ходить здесь не будет.

- Что вы ей сделаете? - спросил я.

- Да так, - сказал он, - что-нибудь сделаем. Что потребуется, то и сделаем. Но тебе с этого уже ничего не обломится.

Он тяжело двинулся прочь; вообще, он был тяжелый, вялый, но, похоже, мужик неплохой. Наверное, была у него жена и ребенок, и, наверное, когда-то его сбили с ног, и с тех пор он так и не оклемался.

- Загляни как-нибудь вечерком, - сказал он. - Выпьем, развлечемся. А захочешь, пойдем в кино. - И вдруг беспомощно признался: - Ох и люблю я кино. Больше всего на свете. Ладно, надумаешь, приходи, - сказал он. - Я обычно сижу вон в том кафе. - Он махнул рукой в сторону моря. - Спроси Бен-Ами, а если меня не будет, подожди немного.

- И не жаль тебе Еву? - спросил я, чтобы слегка его подразнить. - Такая молодая, такая красивая, а ты хочешь упрятать ее в кутузку. Неужто тебе ее не жалко?

Он склонился надо мной; духом от него шибало крепче пива и табака. Но это был дух здорового человека.

- Жалко, - ответил он. - Жалко. Даже больше, чем тебе. Ты ведь не сутенер. Для тебя это так, на раз. А для меня - на всю жизнь.

Он вышел. Я подождал часок или немного побольше, но Ева так и не появилась. Показывая официанту на пустую бутылку из-под пива, я сказал, что жена, как придет, заплатит, и официант успокаивающе махнул рукой, как бы давая понять, что всё в кафе к моим услугам. Я любил бывать в этой забегаловке, восемь месяцев назад я тут познакомился с Евой. Как сейчас помню: она сидела за столиком возле музыкального автомата, а я - здесь, на террасе. Я знал, что она проститутка, но все равно она мне ужасно нравилась. У меня в кармане не было и двух фунтов, но я решил попытать счастья и подошел к ней.

- Пойдем со мной, - сказал я.

- Куда ты хочешь пойти?

- Не знаю. Наверное, в гостиницу.

- А за номер заплатишь?

- Нет, - сказал я. - Вряд ли.

- Как же так? - сказала Ева. - За номер платит мужчина, так принято. Ты что, не знаешь?

- Знаю, - сказал я. - Естественно, знаю. Но у меня ни гроша. Да я и не хочу идти с тобой за деньги. Я ведь этого не говорил.

Она взглянула на меня, и тогда я впервые увидел ее глаза, хмурые, как у ночной птицы. Мне было известно, что она истеричка, и я боялся, что она шарахнет меня бутылкой по голове или выкинет еще какой-нибудь фокус. Но ничего, обошлось. Она просто глядела на меня, а я стоял и улыбался.

- Значит, - сказала она, - хочешь по любви?

- Да, - ответил я. - Именно так.

- Ты это серьезно?

- Абсолютно, - ответил я.

Словно что-то зажглось в ее глазах. Тогда я подумал, что мне, наверное, почудилось, но сейчас убежден, что так и было.

- А ты знаешь, чем я занимаюсь?

- Знаю.

- И тебе это не мешает?

- Еще как мешает, - ответил я. - Но ведь можно влюбиться в девушку, даже если что-то мешает. Впрочем, вечно что-нибудь да мешает.

- Ладно, - сказала она.

И мы пошли. Сначала прошлись по дороге, ведущей в Яффу, по тихой улочке, там молоденькие солдатики учились водить машину; пообедали в кафе, где жарят только что выловленную рыбу, а потом вернулись в Тель-Авив, и Ева привела меня к одной старой ведьме, у которой снимала комнату на день; туда приходили ее клиенты. Ева пошла в комнату, а мы с ведьмой сидели на кухне и слышали все, что происходило за стеной.

Так поступила со мной Ева; видно, подумала, что я над ней подшутил, и решила мне отомстить. Не так уж и много происходило за стенкой, но ничего приятного в этом не было. Не было.

- Почему вы такой худой? - спросила меня ведьма. - Может, у вас чахотка?

- Нет, - ответил я.

- Вид у вас такой. Мой брат тоже так выглядел. Ему было восемнадцать лет, когда он умер.

- Как жаль, - сказал я. - Зато вы хорошо сохранились.

- Скажете тоже, хорошо, - заворчала она. - У меня двусторонняя грыжа. Предлагают оперировать, но я не соглашаюсь.

- И правильно делаете, - решительно сказал я.

Она подозрительно глянула на меня.

- А почему?

Тут вошла Ева. Ее клиент мылся в туалете, фыркая как конь. Я подумал про себя, что если он начнет насвистывать арию тореадора, я не выдержу и дам ему в зубы. На Еве был незастегнутый халатик, и я впервые увидел ее ноги. Она села ко мне на колени.