Страница 6 из 8
— Что же, вы с герцогом Алларэ не согласны? Это удивительно…
— Нет, — улыбнулся Борстиг, — не согласен. Да, мне очень хочется поговорить с понимающим человеком. Нет, я не вижу в этом практического смысла.
— Так, может, поговорим? Без смысла, просто так? Борстиг закрыл глаза, открыл их.
— Если в нескольких словах — вы допустили катастрофу на севере и еще одну здесь, чтобы иметь возможность беспрепятственно провести свои реформы. Я не герцог Алларэ, мне не застит глаза личное. Вас следовало уничтожить уже за то, как вы взяли власть, но это и правда могло подождать. Но в первую очередь за то, ради чего вы ее взяли. Просто прелестно. Господин глава архивов — человек с твердыми моральными устоями и возвышенными убеждениями. И с этими своими устоями и убеждениями он связал в единый узел множество нитей, смешал несмешиваемое: свел людей казначея с людьми Алларэ, заставил их увидеть общую угрозу и подсказал способ от нее избавиться… а сам остался в стороне. Как и подобает старейшему — и лучшему — сотруднику тайной службы. Кто же не заходил в архивы за справкой, отчетом или попросту советом… в полкасания, в полнамека рождается заговор.
Изящный такой заговор, где кукловод использует марионетку в качестве тарана и разменной монеты сразу.
— Ради чего, по-вашему? — а вздыхать — только про себя, наружу лишь любопытство.
— Ваш сеньор, я не думаю, что это вы или кто-то еще из ближнего круга, вы все же, простите, слишком люди, — спокойно пояснил Борстиг, — по каким-то причинам пожелал изменить человеческую природу. Люди на улицах, да и не на улицах тоже, нововведениям больше радуются — и неудивительно. Каждое из них в отдельности решает какую-нибудь давнюю проблему, улучшает жизнь… но если представить себе, что это — система, и подумать, как она повлияет на то, что уже есть в Собране… если вас не остановить сегодня, вы не только разрушите все отношения между высшими и низшими, вы не только лишите опоры все, чем эта страна жила тысячи лет, вы построите мир, который будет способен жить, только пока любой ценой ломится вперед. Эйк невольно моргнул. Большей чуши ему сроду…
Нет, это не чушь. Это точка зрения умного, очень умного человека, которому не хватило лишь немногих сведений, чтобы понять, что на самом деле происходит. А если сказать ему правду, — и насчет способа взятия власти, и «ради чего», — то господин регент тоже кое-кого уничтожит. С глубоким сожалением, вероятно. Что же с ним делать?..
— Сегодня утром я промахнулся, — сказал Борстиг. — А вот сейчас, кажется, попал.
— Пальцем в небо вы попали! — громко, на выдохе ответил Эйк. — Просто по всем пунктам! И я в сравнении со своим сеньором — не человек вовсе, и если фундамент треснул — дом нужно перестраивать заново…
— Господин Эйк, это вы господину старшему цензору можете сказать, он вам охотно поверит, уже поверил. Я же вас просил, не валяйте дурака. Я восхищаюсь вашим сеньором, в некотором роде. Потому и думал, что его смерти будет достаточно. Вы ошиблись, господин глава архивов. То, что мы делаем — не цепь, где достаточно выбить одно звено. Это суждение не стоит даже бутылки испорченного секретарем вина. А мы засеяли поле, и уже никому не выполоть все ростки. Хорошо, что этого пока не видно, что даже вы еще не понимаете… и как бы мне хотелось, чтобы ваша оценка ситуации оказалась верной. Потому что лучше бы нам и впрямь быть негодяями и нелюдью, изменяющей человеческую природу из благих или неблагих побуждений. Потому что черный король и его воинство, пытающееся спасти мир от близкой гибели — это слишком пошло; то ли дело ломать устои из любви к власти… вот, например, как казначей, доигравшийся-таки с «заветниками» до того, что конец света стал не фантазией, а почти реальностью — от которой еще увернуться надо.
— А вы перестаньте играть в упертого болвана, подгоняющего задачу под ответ. Это, в конце концов, вам не по чину и не по возрасту, — вот же наказание… Господин Борстиг отучился отличать фальшь от искренности, только сам еще не знает об этом? — Досочинялись уже… до сказок о нежити?
Убить его, и вся недолга, тоскливо подумал Эйк. Легче убить, чем переубедить. А пугать бесполезно, он слишком хорошо помнит, что все равно умрет, когда-нибудь. Для него, наверное, важно только — как. И за что. Как и для нас.
— Ну нужно же это как-то называть… — пожал плечами Борстиг. А я для него относительно человек, ну не забавно ли… хорошая шутка. Регент будет смеяться, долго и от души. Кем его только не называли, вот уже и до нечисти дело дошло. Глава архивов щедр на комплименты. Регенту, пожалуй, сейчас могло бы прийти в голову отпустить господина Борстига на все четыре стороны — за остроумие. Последняя попытка…
— Господин Борстиг, я даю вам пятнадцать минут, чтобы обдумать нашу беседу. Вы услышали и увидели больше, чем кто-либо в Собране. Вам должно хватить с лихвой. Борстиг сощурился. Кивнул. Серьезно кивнул — подумать четверть часа? Отчего же не подумать? Немного новой информации есть. Эйк отвернулся к зарешеченному окну, гадая, пойдет ли все-таки дождь, или нет. Пора бы. Душно. «Плохой из меня черный герцог, просто никудышный, — а с востока наползает впечатляющая темная туча. И меркнет свет, ай-лэй-лай-ла… — Все время норовлю стать черным епископом…»
Все-таки два десятка лет с «заветниками» не проходят даром. Убеждать, спорить и сражаться за каждую душу — это въедается в кости. Даже если хочешь сначала отхлестать, потом — понять, все равно приходишь к привычному: переубедить. Зачем — вот на этот раз? Это же враг. Умный, хитрый и умелый. И, что важнее — меряющий мир совсем другой линейкой. Готовый на огромные жертвы ради абстрактных понятий. «Все, на чем стояла эта страна», извольте насладиться. На чем стояла, стояла, а потом — покосилась и поехала вниз с обрыва, как горная хижина на сотый год. Опоры подгнили, такая беда… И если он — вдруг, паче чаяния — выберет сторону разума и понятий вполне практических — что с ним делать-то?
— Скажите, — вдруг спросил Эйк, — а почему вы поддерживали связь с господином казначеем?
— По глупости, — не открывая глаз, ответил Борстиг. — Когда мы были знакомы коротко, он пытался навести порядок всюду, куда дотягивался, а об отделении от Собраны думал только как о крайней мере, на случай, если не будет другого способа спасти наше собственное герцогство. Потом мы не могли встречаться. Я поздно узнал, что он изменился. Эйк едва не подавился воздухом — и не счел нужным это скрывать. Все равно глава архивов выйдет отсюда либо союзником, либо вперед ногами.
«Изменился» — какое милое слово. Давайте еще скажем, помрачился рассудком, а, господин Борстиг? За компанию с королем, оно, видать, заразное. Был очередной хороший человек, а потом немножко испортился. От бессилия и отчаяния? Интересно, а вдруг такое и в самом деле когда-то было? Давным-давно, когда реки были полноводнее, луга — зеленее… когда сам Эйк еще шлялся по лесам с еретиками, а будущий герцог-регент зубрил основы макроэкономики. Или господин Борстиг попался на тот же крючок, что и многие другие? Казначей занимал свой пост тридцать лет. За это время можно три страны развалить, если с самого начала задаться такой целью… ладно, неважно, с чего он начал. Важно, чем закончил. А вот господин Борстиг заканчивает тем, что готов убить коллегу, чтобы подстраховаться на случай неудачи: не вернутся они с сержантом из дворца, здесь начнется переполох, перерастающий в резню. Сорвется покушение, не удастся подойти к регенту на расстояние удара — быть Борстигу спасителем и умиротворителем, пресекшим измену внутри тайной службы. Начавшуюся с убийства главы оной службы, конечно же. Потом — ждать следующей возможности закончить свое дело, а представится она быстро. Бывший сторонник казначея, не нагрешивший против нынешней власти, вовремя подавший неосмотрительному «щеголю и профану» доклад о состоянии дел — кому и быть преемником Эйка, как не ему? Отведенная главному цензору Меррану роль и его участь в замысле господина Борстига — мелочь, конечно, в сравнении с масштабами игры. Господина Меррана никак не назовешь государственной ценностью, человек он ограниченный и недобрый; однако ж, мелочь неприятная. Меррану, конечно, так и так висеть на городской площади; но регент повесит его за несостоявшееся покушение; а вот вы, господин