Страница 86 из 160
Запад заинтересован в том, чтобы в Китае с ростом уровня жизни населения усиливались настроения индивидуализма, потребительства и приобретательства, усилилась роль денег, которые разлагают традиционные общества, что неминуемо приведёт к падению остатков социалистического строя. Этому способствует нарастание в Китае традиционной погони за счастьем и «религии желудка», получения максимума удовольствия в земной жизни, стремления хорошо и вкусно поесть (вполне понятной после веков голодной жизни), власть лишь следит за тем, чтобы подобные устремления не угрожали стабильности государства.
Впрочем, многие российские и зарубежные исследователи полагают, что социализм в Китае уже пал. «Социально-экономический строй нынешнего Китая имеет мало общего с тем, что в течение десятилетий понимали под социализмом идеологи марксизма». Там вырос мощный частный сектор, получающий всестороннюю помощь от государства (дешёвое сырьё, электроэнергию, кредиты и пр.). А отказ от марксизма руководство КПК преподносит как его «творческое развитие». Власть, правда, ещё принадлежит элите — руководству КПК, но эта элита уже не коммунистическая в общепринятом смысле.
Идеологом нынешнего Китая является не Мао Цзэдун, а Дэн Сяопин, осмысливший опыт модернизации Тайваня (о котором речь пойдёт ниже). Если Мао критиковал КПСС за отступление от социализма и от идеи классовой борьбы, то Дэн положил в основу идеологии КПК не борьбу классов, а мирное развитие производительных сил. В его концепции «социализма с китайской спецификой» нет ничего чисто социалистического, подобная идеология вполне может служить основой программы модернизации любой отсталой развивающейся страны. Китай — не социалистическая страна в общепринятом смысле. Но этот строй адекватен нынешним социокультурным условиям Китая. В случае быстрой политической демократизации материкового Китая его ожидают хаос, дезинтеграция и даже гражданская война и развал.
Но, — говорят те же исследователи, — надо иметь в виду что деление стран на социалистические и капиталистические, особенно применительно к странам Азии, вообще неприемлемо.
К тому же, как отмечают А.И.Салицкий и В.И.Фисюков в своей книге «Китайские кризисы 90-х годов» (М., 1999), мы вообще плохо представляем себе истинный смысл процессов, происходящих в Китае, смысл которых можно постигнуть, лишь учитывая особенности мировоззрения китайцев:
«Подъём Китая не вписывается в общепринятые схемы либерального толка, тем более, что именно последние при воплощении их в социально-экономическую действительность явились одной из причин глубокого кризиса так называемых переходных экономик. Есть все основания полагать, что экономические успехи Китая говорят о господстве в этой стране более глубокого и целостного взгляда на хозяйство и внешние экономические связи, чем доктрины западного происхождения, которые в Азии всё чаще называют ортодоксальными…
Современные хозяйственные и внешнеэкономические успехи КНР следует отнести на счёт её исторически преемственной стратегии и политики, господства народнохозяйственного подхода в теории и на практике, а также критического отношения к современному либерализму, особенно в сфере экономических связей с зарубежными странами».
Эти исследователи отмечают, что традиционной китайской культуре свойствен принцип целостности, который проявляется и в экономике, и в политике, и в военном деле, и в искусстве. Это и определяет особенности «конфуцианского капитализма (социализма)» или «разумного национального коммунизма». Принцип опоры страны на собственные силы, которого в СССР придерживался Сталин, — это в Китае стратегическая установка. Хозяйство Китая — это естественный центр, а внешнеэкономические связи — это область соприкосновения с противником (пусть условным), с ближними и дальними варварами. Преимущество очень крупного национального хозяйства заключается в возможности полного самообеспечения, особенно это касается сельского хозяйства. Поэтому в Китае поставлена задача достижения деревней городского уровня потребления бытовых товаров, для чего проводится электрификация сельских районов и развитие там инфраструктуры. И тут может оказаться, что крестьяне — люди более современные, чем горожане. В Китае царит не либерализм и не коммунизм, а китаизм, который нередко принимает вид великоханьского имперского национализма.
Впрочем, возможно, «китаизм», якобы «царящий» в Китае, это глупая выдумка. С одной стороны, она является трюизмом, поскольку в подсознании практически любого народа (даже не столь великого) «царит» такой же «китаизм», представление о себе как о центре мира. С другой стороны, до сих пор это «китаизм» находит выражение в совершенно неадекватных формах коммунистического интернационализма, который продолжает во многом определять политику Китая на официальном уровне.
И всё же Китай при развитии рыночных отношений не застрахован от серьёзных потрясений.
Подчинить себе Китай силой не сможет никто, развалить свою страну могут только сами китайцы, подобно тому, как это сделали руководители СССР при молчаливом согласии жителей. Поэтому от китайского руководства требуется взвешенная политика, которая позволила бы стране выйти на передовые позиции в мире и избежать при этом социального взрыва.
Китайцы как экономические деятели
Китайцев отличают исключительное трудолюбие и изобретательность, а за долгие века упадка страны они привыкли к скромному образу жизни. В дореволюционном Китае нередко люди трудились за миску риса в день. Сейчас их жизненный уровень вырос, те из них, кто имеет приличную работу, хорошо питаются. Китайцы мобильны, и если безработному предлагают работу, он готов ехать куда угодно. За пределами страны, в частности, в России они, нанимаясь на работу, хорошо трудятся, довольствуются скромной зарплатой и неприхотливы в быту.
Принято считать, что китайцы по своему складу прагматики, но, возможно, китайский «прагматизм» — такой же нелепый стереотип, как и «китаецентризм» и многие другие. Достаточно посмотреть, с каким азартом китайцы включились в освоение плодов современного «общества потребления», «достижений» (часто сомнительных) моды и пр., чтобы понять это. И всё же китайцы вообще склонны к финансовым и торговым операциям, а когда в стране развернулись рыночные реформы, всеобщее увлечение коммерцией, торговля и предпринимательство стали, можно сказать, отличительной чертой нации.
Предприниматели там традиционно пользуются уважением. После ликвидации народных коммун предпринимательство получило широкое распространение и на селе. Достаточно сказать, что в Китае действуют 145 миллионов малых предприятий (власть поощряла их создание, потому что они поглощали избыток рабочей силы).
Китайцев отличают этноцентризм (убеждённость в том, что «Китай — центр мира») и клановость. Китаец, приезжая в чужую страну, где уже есть община его соотечественников, обычно быстро выбивается в люди. Но он понимает при этом, что это не его заслуга, а следствие помощи со стороны общины, и сам затем вносит вклад в её процветание. Китайская диаспора в странах Юго-Восточной Азии заняла ключевые позиции в торговле, банковском и финансовом деле, местное население им завидует и видит в них (часто не без оснований) эксплуататоров и возможную «пятую колонну» (из-за этого китайцы в период народных волнений в этих странах нередко становятся жертвами погромов). Китайская диаспора, отбросив ради экономической выгоды и процветания страны политические разногласия, создала сеть умелого менеджмента и торговли, постепенно охватывающую весь мир. В США китайцы подчас занимают важное место и в элите страны. (Вообще отношение американцев к Китаю прежде было преимущественно благожелательным, хотя и там были слышны предупреждения о «жёлтой угрозе», а китайцы испытывают к США сложную гамму чувств — от любви до ненависти). Ныне девиз Китая: «Близок день, когда Китай будет руководить миром!».