Страница 66 из 160
Суверенитет принадлежит нации, а не народу. Нация — это не только ныне живущий народ, население страны, а неопределимая сущность, продолжающаяся через века жизнь португальцев, их материальная и моральная вотчина. Обеспечение жизни нации в таком понимании — высший интерес, которому должны быть подчинены все остальные. Для обеспечения этого высшего интереса и существует государство, власть, организующая общественную жизнь, конкретно — «Новое государство», созданное Салазаром. «Всё для нации — и ничего против нации» — вот закон жизни государства. Всё антинациональное должно беспощадно подавляться, потому что это — атака индивидуумов на высший коллектив. Салазар осуждал коммунизм даже не столько за его планы переустройства общества на социалистических началах, сколько за космополитическую интернационалистическую идеологию. Он был убеждён в том, что «враги Нового государства — враги нации». А государство олицетворяет премьер-министр, вождь нации.
Салазар утверждал, что собственность, капитал и труд в равной мере нужны для развития нации, каждый из этих элементов должен выполнять свою функцию в жизни государства.
Создавая видимость классового мира, Салазар издал в 1936 году «Хартию труда», во многом повторявшую аналогичный документ Муссолини. В Португалии создавались корпоративные организации трёх типов: национальные синдикаты (вроде «фашистских профсоюзов»), гильдии для промышленников и торговцев и три ордена — для врачей, адвокатов и инженеров. Для всего самодеятельного населения (кроме государственных служащих, лиц свободных профессий и крестьян) членство в этих организациях было обязательным. Эти корпорации были объявлены наследием средневековых цехов. Португальский корпоративизм, в отличие от итальянского, основывался не на огосударствлении корпораций, а на принципах якобы свободных ассоциаций, которые призваны были учитывать не только материальные, но и культурные интересы своих членов. Корпорации обладали правами юридического лица.
Забастовки были запрещены, но так же запрещались и локауты, которыми предприниматели прежде наказывали бастующих рабочих. Профсоюзы и политические партии, кроме правящей (хотя Национальный союз считался не партией, а как бы общегосударственным клубом единомышленников), были распущены. Государственным служащим вменялось в обязанность быть членами Национального союза. От них требовалась подписка в том, что они не состоят ни в политических партиях, ни в масонских ложах. Корпорации фактически служили целям контроля над рабочими со стороны предпринимателей и государства. Рабочему, не состоящему в профсоюзе, найти работу было почти невозможно. Вся сфера труда находилась под контролем министра по делам корпораций и социального обеспечения. Но неквалифицированные рабочие (а таких было большинство) корпоративной системой не были охвачены.
Интересы крестьян должны были представлять Народные дома — корпоративные организации, объединяющие «всех земледельцев» — от батрака до помещика. Членство в них было обязательным для крестьян-владельцев земли. Эти организации использовались властью для привлечения крестьян к выполнению общественных работ — за незначительную плату или вовсе бесплатно. Такие же корпоративные организации — дома рыбака, разные гильдии, федерации, жунты и пр. устраивались и в других отраслях хозяйства в интересах монополий. В то же время они брали на себя функции организации досуга своих членов и проводили различные культурные мероприятия, можно сказать, впервые в истории Португалии.
Корпоративизм составлял сущность салазаризма, его называют «великой идеей режима». Сам Салазар разъяснял, что демократия, подверженная страстям и движениям большинства, ставит политику выше жизни; либерализм, призывающий наживаться, создавать богатства любой ценой, отдаёт предпочтение экономике над социальным началом; социализм, призывающий разделить созданные богатства и устроить общество по законам разума, возвышает социальное начало над экономикой. Это всё ошибочные подходы. Единственно правильный путь — это корпоративизм, который возвышает человека и соблюдает достоинство, конституционный новый порядок, создаёт национальную общность, отливает нацию в форму Государства, формирует активное сознание нашей солидарности на земле, в работе, в жизни, то есть в отечестве — нашей вечной семье.
Примечательно, что эта идея была воспринята в Португалии как нигде положительно, потому что она опиралась на глубинные народные традиции. В Португалии в Средние века были особенно широко распространены корпорации, гильдии, братства и пр., в Лиссабоне их следы отмечены ещё в XIV веке. В гильдиях ремесленников состояли и мастера, и ученики. Гильдии были не просто экономическими организациями, а образом жизни. Когда Салазар провозгласил корпоративизм основой режима и сущностью осуществляемой им «экономическо-социальной революции» (он также называл её «корпоративной революцией»), в Лиссабоне прошла (без усилий со стороны власти) демонстрация в его поддержку, в которой приняли участие более ста тысяч человек.
Общество, политика, литература
О том, что идея корпоративизма в Португалии была жива и в конце XIX, и в XX веке, свидетельствует и португальская художественная литература, в частности, роман известного писателя-коммуниста Антонио Алвеса Редола «Яма слепых», действие которого происходит в 1891 году, за 35 лет до появления Салазара в правительстве.
Герой (или, если угодно, антигерой) романа богатый помещик Диого Релвас, критикуя сторонников индустриализации Португалии, которые предлагали меры по либерализации общественной жизни страны, говорил в своём выступлении на собрании землевладельцев:
«Они совершают эти безумства, потому что безумны. Они идут к пропасти, потому что слепы. Но нас они к яме слепых и безумных не увлекут. Пусть они оставят деревню в покое, пусть она живёт своей буколической жизнью, мирно, как учит людей сама земля. Пусть хозяин и раб будут одной семьёй, людьми одной крови.
(Выделено мной. —
М.А.
Примечательно, что и крестьяне воспринимали эту идею вполне сочувственно.
Релвас ведёт в газетах кампанию по разоблачению мошенничества в акционерных обществах — «настоящем омуте, в который индустрия надеется затянуть сельское хозяйство…» Эти АО часто подвергались банкротствам, жертвами которых становились доверившиеся им акционеры. Он прямо говорит о своём отрицательном отношении ко всему, что связано с индустрией и финансовыми махинациями, ко всем сферам жизни, где царит продажность:
«Сегодняшние короли — это промышленники… Ненавижу финансовый синдикат, который порождает хитрость, хитростью держится на этом свете и умирает от правды, таща за собой на тот свет людей благородных, поверивших этим мыльным пузырям. Конечно, политикам это по нутру. Они нуждаются в тёплых местах во всех советах… Достаточно какой-нибудь иностранной компании предложить главным акционерам хорошее положение в её правлении и… Прощай, патриотизм!».
Не лучшего мнения Релвас и о народных избранниках:
«Если парламент годен только для того, чтобы раздувать уже горящий костёр, то ему крышка. Когда на моей земле какая-нибудь посевная культура не даёт всходов, я заменяю её другой. И если либерализм нам не годен, долой его».
На возражение, что либерализм принёс стране некоторую пользу, Релвас отвечает:
«Но теперь дерёт с нас три шкуры и за то, что дал, и за то, что имели и без него, и ведёт нас к хаосу… Нам необходима абсолютная монархия. При серьёзной хвори нужны серьёзные лекарства… Если мы колеблемся и идём на сделки, то скоро будем на помойке».