Страница 2 из 21
Самое важное случилось неделю назад. Сегодня, хоть мне и не удалось поговорить с матерью о деньгах, тоже было важное. Но, не смотря на всю свою важность, оно уже было просто продолжением.
Был вечер. Часов десять. Мать позвонила на мой мобильник и сказала, чтобы я поел и ложился спать, она вернется совсем поздно. В этот вечер мне было скучно. Не грустно, не тоскливо, просто скучно. Есть не хотелось. Я выпил немного кефира, посмотрел телевизор, долго не оставаясь ни на одной программе, и пошел спать… Глаза у меня слипались, я думал, что тут же засну, но почему-то не засыпал… Дом у нас средней слышимости. Соседей слышно, когда они ссорятся или принимают гостей. В другое время их как бы и нет. Вот и тогда их как бы и не было. Я слышал только, как по нашей улице проезжают машины. У нас улица короткая, почти переулок, поэтому транспорт — трамваи, троллейбусы и автобусы по ней не ходят, но машины проезжают часто. Вот я лежал и слушал, как проезжают машины, как они тормозят, прежде чем завернуть за угол. От скуки стал их считать. Их проехало много, довольно неисчислимое количество, и тут я услышал шум. Очень странный и непривычный. Сначала я подумал, что не выключил телевизор… Телевизор стоит в соседней комнате, которую мать называет «гостиной», она там и спит на тахте, поэтому эту комнату, наверное, по правде, надо было бы называть спальней… Но я выключил телевизор, этот момент я вспомнил точно. Потом я подумал, что, может, это стучит наш старый холодильник, на него иногда нападает такая дурь. Обычно холодильник стучит громко, но как-то иначе. В моей и так небольшой комнате (тут мать ее называет просто — «твоя комната», то есть, моя) много места занимает старый платяной шкаф — ему, наверное, лет сто. Он тоже издает звуки — скрипит или потрескивает, как дрова в костре. Но это тоже другое. Шум у меня в ушах стал сильнее, очень неприятный, свистящий и я уже решил встать и все-таки проверить, выключил ли телевизор, как какая-то сила, какой-то толчок сбросил меня с кушетки и подкинул вверх под потолок, прямо вровень с платяным шкафом. Я болтался под потолком и смотрел вниз — там на кушетке лежал я — уж я-то себя знаю — завернувшись в одеяло, закрыв одеялом даже ухо. Высовывалась только макушка. Если бы я не прочел книгу Учителя, я бы, наверное, сошел с ума. Но я был готов. Даже не испугался. Болтался так под потолком довольно долго и совершенно не знал, что дальше делать. Очень устал. Как вернулся обратно на кушетку, так и не понял. Проснулся утром, как обычно, когда прозвенел будильник.
За неделю ничего особенного не случилось. Так, серые будни. Но я знал, это вернется. И только перелистывал иногда книгу Учителя. Она ведь всегда была при мне, внутри.
Сегодня утром это вернулось. Я проснулся рано, слышал, как мать занимается на кухне домашними делами и все думал, что надо встать и, наконец-то поговорить с ней о деньгах. Все думал, думал, что надо встать, и все не мог себя заставить. А тут раз — и оказался на кухне. Мать жарила оладьи. Лицо у нее было хмурым. Я никогда раньше не видел у нее такого хмурого лица. Со мной она другая. А тут надо было о деньгах… Неприятно… Но деваться было некуда. Я сел на табурет и сказал, что задолжал Васе Че. деньги, что нечаянно уронил его электронную книжку и теперь надо компенсировать хотя бы часть, короче, наплел с три короба… Мать никак не реагировала на мои слова. Я сидел на табурете и видел только спину матери, так что не знал, что она там думает обо мне, по выражению лица я бы определил… Я расстроился и стал ныть, что больше не буду и так далее, короче, конючил, как маленький ребенок. Мать повернулась ко мне, но на меня даже не посмотрела — поставила на стол тарелку с оладьями и накрыла другой тарелкой, чтобы они не высыхали. И опять пошла к плите. Я встал и пошел за ней, заканючил с новой силой с противными самому себе интонациями про Васю, его электронную книжку и про то, что теперь долго не буду просить у нее денег… Тут мать обернулась и с кипящим чайником в руках пошла прямо на меня. Лицо у нее было по-прежнему хмурым. Я испугался и хотел отскочить в сторону, но не успел и тогда… и тогда мать прошла прямо сквозь меня, как будто я был не я, а какое-то невидимое облако. В этот момент я что-то понял. Я громко прям прокричал — мама! Выражение ее лица не изменилось. Она меня не слышала. Я попробовал приподнять тарелку и взять оладий, но и это мне не удалось. Я не мог сдвинуть тарелку даже на миллиметр. Я как бы оказался совсем в другом мире. И между этим миром, в котором я оказался, и тем, в котором был раньше, не было связи.
Я вернулся в свою комнату, где я же лежал на кушетке, и лег. Полежал так немного, опять задремал, пока не раздался резкий звонок будильника. Матери дома уже не было, а оладьи, покрытые сверху тарелки еще и чистым посудным полотенцем, были еще теплыми.
Я продолжаю. Ведь по примеру Учителя я как бы пишу про себя книгу внутри себя.
После того, как я осознал, какого это — оказаться в другом мире, я стал бывать там часто — это стало для меня довольно легко. Надо было только начать об этом думать, но не просто думать, а как-то особенно сильно думать. Тогда я очень беспокоился из-за денег и «особенно сильно думал», что надо поговорить с матерью. «Дорожка» в «тот» мир как бы была протоптана. Но еще, что важно, мне не должны были мешать. Как-то, когда я туда собрался, неожиданно зазвонил телефон и я застрял между тем, кто лежал на кушетке и тем, кто уже вставал. Это было очень неприятно. Поэтому я стал отключать телефон и старался оградить себя от всяких неожиданностей.
Вначале я путешествовал только по нашей квартире, это было интересно и вполне меня устраивало. Мне этого хватало. Мне было боязно отправляться дальше, а вдруг не вернусь? Все-таки «другой мир», и я его совсем не знаю. Я ходил по нашим двум комнатам и кухне, трогал разные вещи и пытался их переставить или сдвинуть. Если мать оставалась дома, при ней это бывало редко, но бывало, она меня не замечала. Но наш кот по кличке (кличка это кличка) Фифа на меня очень даже реагировал. Он попал к нам котенком, еще при отце, при каких-то особых обстоятельствах, но так как это было связано с отцом, мать не любила об этом вспоминать. Почему-то я не помню, какой он был котенком. Мне кажется он всегда был таким, как теперь — кастрированный, огромный кот, такой ленивый, что может целый день лежать неподвижно, как какая-то меховая подушка. Когда я проходил мимо в своем «другом мире» он открывал круглые глаза и, не отрываясь, смотрел прямо на меня, как будто меня видел…
Прошло время и мне захотелось как-то расширить границы. Может, выйти на улицу? Тем более, наша улица была короткой, не улица, а почти переулок. Термометр на кухонном окне показывал температуру ниже нуля и я сглупил, одел зимнее пальто, шапку и так лег на свою кушетку. На улице я очутился тут же, стоило только подумать. На уровне нашего третьего этажа, а потом сразу же, на тротуаре. Шапка и пальто были мне совсем не нужны, они как бы были на мне и в то же время их как бы не было, но все равно они по привычке стесняли движения, как и стесняют зимой. Я прошелся по улице туда-сюда, все было так обычно, что даже неинтересно. Я решил вернуться домой, запрокинул голову и стал высматривать наши окна. Но их не нашел. Я так испугался, что просто ужас. Стал бестолково метаться по улице. Наверное, я мог бы спокойно обойти дом и войти в наш подъезд, но как-то не сообразил. Я же не был спокоен. Я был в ужасном состоянии. Сквозь меня проходили люди и проезжали автомобили, меня не существовало, я был пустым местом, мне кажется, я даже чувствовал холод, какой-то особенный, мертвящий, виртуальный холод внутри. Но в момент особенного отчаяния я вдруг очутился напротив своего окна и увидел свою комнату, освещенную настольной лампой. На подоконнике сидел Фифа и с любопытством смотрел на меня. Через секунду я уже был на своей кушетки, но так измучился этими страхами, что тут же заснул. Мать, застав меня спящим в зимнем пальто и шапке, не стала дожидаться утра и принялась меня расталкивать. Но я только мычал в ответ, что-то мычал и отбрыкивался.