Реванш России. Преодожение

Для посреднической миссии по выходу на генерала Корсакова определили полковника Кравцова, как имеющего в ближайшем окружении Корсакова приятеля — генерал-майора Шилова. Надо отметить, что на этом направлении участники совещания сработали слабо. А если Кравцов вдруг не сможет выйти на Шилова или того просто нет в Москве? Тогда что? Схватка?

А вот генерал Корсаков поступил, казалось бы, более продуктивно. Он для посреднической миссии выделил четырех человек. И они уже с 20 часов вели поиск контактов с людьми, близкими к Лобанову. Разница была лишь в том, что никто лучше Корсакова не знал, что дни президента были сочтены и необходимо было спешить, тем более что поступила информация о начавшейся возне в окружении Лисинского.

Сегодня утром Корсаков вместе с супругой президента были в ЦКБ. То, что сказал главный врач ему, не имела права пока знать даже жена. Состояние президента резко ухудшилось, в лучшем случае он может прожить еще сутки, полтора.

— Вы должны сделать все, чтобы максимально возможно продлить его жизнь, так как от этого будет зависеть судьба России, — жестко сказал ему генерал, и у академика вмиг высыпали на лбу капли пота. Хоть он и был врачом, но врачом не простым, разбирающимся в том, что такое смерть руководителя государства.

А трагедия генерала Корсакова заключалась в том, что он был так же одинок, как и президент. И сейчас, находясь в сложнейшей ситуации, он никому, даже из своего окружения, не мог доверить информацию о состоянии здоровья президента и должен готовиться к чрезвычайной ситуации так, чтобы не привлекать внимания и не выдать самой большой тайны до поры до времени. Он не мог прямо позвонить Лобанову, так как президент ревниво относился ко всем претендентам на его место, соответственно должен был вести себя и Корсаков. И попытка прямого выхода на Лобанова могла не только кончиться ничем, но и дать тому возможность догадаться о катастрофическом состоянии здоровья президента.

И Лобанов не шел на прямой контакт, так как не знал реакцию Корсакова, а раскрывать прежде времени карты — значит обречь себя на поражение. Но, видимо, судьбой было предопределено им встретиться. Кравцов поехал после совещания домой. Было почти 24 часа, но Александр Петрович позвонил генералу УОП Шилову домой.

—  Сергей Сергеевич, здравствуй, извини, что поздно, — сказал Кравцов, услышав в трубке голос Шилова.

—  Здравствуй, Саша, да ничего не поздно, я только десять минут как приехал домой, — ответил Шилов.

Кравцов, отринув установленные правила этики и дипломатии, сказал:

—  Сергей Сергеевич, есть настоятельная необходимость встретиться завтра утром.

—  Хорошо, — ответил Шилов, — приезжай завтра утром прямо в Кремль, к 9 часам, пропуск тебе будет заказан.

14 марта 1997 года, Москва, ЦКБ,.ночь.

Жена президента осталась в Центральной клинической больнице, чтобы быть рядом с мужем. Для нее в соседней пустой палате подготовили постель, чтобы она могла отдохнуть после непрерывного пребывания в палате №1. В 22 часа президенту сделали необходимые инъекции, стимулирующие жизнедеятельность. Постоянно в готовности номер один находилось шесть врачей и восемь медсестер.

Спустя 20 минут веки президента дрогнули, но сил поднять их у него не было. Жена не увидела дрогнувших век супруга, она сидела у койки, опустив от усталости голову и держа его руку в своей. Видимо, умирающий организм, аккумулировав остатки сил, откликнулся на введенные мощные стимуляторы и, как бы воспарив по воздуху, приближался, как из тумана, к какому-то рубежу. Но этот проблеск возврата мыслительной деятельности был таким крошечным, что никак не отразился на работе многочисленных приборов, подключенных к нему. Он так и остался в эти последние часы жизни один на один с собой.

Он и в реальной жизни был одинок, естественно, не считая самых близких и семьи. Но всем всегда было чего-то нужно от него. Только два человека ничего и никогда у него не просили для себя: жена и его ближайший помощник — Корсаков. Президент никогда не считал его просто охранником, потому что он был для него именно помощником во всех его делах, другом во внерабочее время, если удавалось его найти, и соратником во всех его победах и поражениях.

Слабые биотоки поднимали из глубин памяти мозга умирающего президента пласты его нелегкой жизни московского периода. Как в калейдоскопе, мелькали события его борьбы с прогнившей московской партократией, погрязшей в воровстве, коррупции, уничтожении любого инакомыслия, а тем более попыток вывести их под свет юпитеров.

"Эти мои попытки, — думал он, — нашли широкий отклик у народа и звериную злобу у высшей партноменклатуры. Только работая первым секретарем Московского горкома КПСС, я понял, какую сеть бандократии создал в Москве бывший ее партайгеноссе Гришин, он же Гриссель, при поддержке Политбюро.

Чтобы порушить эту мафиозную организацию, я начал снимать первых и вторых секретарей райкомов партии, но вместо одной воровской головы вырастала такая же. Все прогнило сверху донизу, поэтому кадровые перестановки не давали результатов, но тем не менее кое-какие связи я им нарушил. Выбиваемые из общей цепи (райком — горком — ЦК — Политбюро) звенья нарушали установленный режим функционирования этого коррумпированного монстра, что повлекло за собой большие финансовые убытки. Это и привело к моему изгнанию из Политбюро, из горкома", — проносились обрывки его мыслей о том периоде.

"Да, меня избрал народ. Но вокруг консолидировались люди из разных слоев общества: патриоты и либералы, диссиденты и тайные сионисты, отвергнутые режимом честные члены КПСС и беспартийные, невинно репрессированные и незаслуженно освобожденные, интеллигентное ворье и мошенники, люмпены и просто шушера, общества. Я не отвергал никого, потому что надо было завоевать власть, а потом, думал, разберусь, кто есть кто.

Не получилось, волна событий захлестнула. Пятнистого генсека удалось в августе перехитрить, но после сентября 1991 года он опять начал набирать власть. Мне было понятно, что, если сохранится СССР, Россия как была так и останется его колонией. Так как все республики, включая и Украину, как жили за счет сырьевых богатств России, так и будут жить. Тогда народ России через 30-40 лет вымрет от бедности. Сколько оскорблений я перенес за Беловежскую Пущу, но разве я хотел разрушения государства? Надо было избавиться от "лучшего немца" и всей его союзной номенклатуры, освободить Россию от оков и дать почувствовать другим республикам, что они представляют собой без потенциала России, а затем вновь объединиться, но уже совсем на других началах.

Не получилось. Кто мог подумать, что за осознание ошибочности такого шага придется платить немыслимой ценой. Не удалось освободиться и от пены, накипи тех первых месяцев эйфории после прихода к власти. Все, кто был рядом в тот тяжелый 1991 год, после прихода к власти моментально объединились в кланы и кланчики, которые постоянно давили на меня, припоминая свои заслуги в победе над коммунизмом и проталкивая свои идеи, своих людей. В этом гигантском круговороте просто не хватало честных людей, поэтому воровство, коррупция, мошенничество начали процветать с невиданной силой. Уследить за всеми было невозможно, так как рядом было всего пару десятков честных людей, остальные решали свои дела. Разогнать их — значило потерять поддержку и потерять власть. А это неизбежно привело бы к реставрации партноменклатуры, вот тогда залили бы все кровью ..."

И действительно, перед закрытыми глазами президента как бы возникло огромное полотно, все в кровавых пятнах, которые сгущались все больше и больше. Видение вдруг исчезло. Он понимал, что умирает, и это нисколько его не волновало, ибо он устал от жизни и борьбы.

"... плохо, что не успел подготовить себе замену. Самое страшное для России получить лидера демагога-теоретика. Стране нужны, требуются твердые руки, хотя я и не мог сказать об этом открыто, так как это всегда ассоциировали со Сталиным... Сумеет ли мое окружение, подобранное в последний год-полтора, спасти страну от воровства и разграбления? С мафией нашими законами не управиться, здесь нужен жесткий человек, который одним смертельным ударом может расправиться с уголовной мафией и сросшимся с ней воровским чиновничеством..."