Страница 21 из 38
— Что, взял, аспид?
Лед сковывает Волгу все крепче и крепче. Но, пробираясь по разводьям, проламываясь сквозь льды, неутомимые «броняшки» продолжают свою нелегкую службу. Теперь на каждый переход от берега к берегу вместо нескольких минут приходится затрачивать по часу. Большим ходом идти нельзя — поломаешь винты. Нередко, чтобы пробиться через заторы, приходится подрывать лед взрывчаткой.
Тяжело в эти дни командам. Малая скорость вынуждает совершать рейсы без передышек. Не хватает ночи, последний переход приходится заканчивать под обстрелом.
Корабли зажимает густое ледяное месиво. От перенапряжения отказывают моторы. Но моряки нашли выход: одномоторные катера ходят попарно, пришвартовываясь один к другому. Двухмоторные идут на одном моторе. Когда один перегревается, включается другой.
Моряки еле держатся на ногах. Спят не более трех часов в сутки. Но никто не просит отдыха: ведь их катера сейчас — единственное средство, при помощи которого возможно обеспечивать фронт в Сталинграде боеприпасами, продовольствием, пополнением.
Моторы перегреваются. Патрубки насосов, подающих к ним воду, забиваются ледяным крошевом. В машинных отделениях нестерпимая жара. Горячий пар заполняет тесные помещения, жжет горло. Нечем дышать. Мотористы работают в противогазах. Сутками не отходят от моторов, ощупью, в клубах пара налаживают, чинят их.
Успех в эти дни зависит прежде всего от выдержки и мастерства мотористов, от их находчивости, умения заранее предугадать возможные неполадки. Старшина 1 статьи Сеник в короткие часы отдыха собирает по катеру изношенные спецовки, старые мешки, тряпки, чехлы, сносит все это к себе в машинное. Кто-то из товарищей посмеивается:
— Ты что, утиль заготавливаешь?
Сеник хитро улыбается:
— В моем хозяйстве и тряпочка воюет!
На середине пути моторы от перегрева начинают сдавать. Минута-другая, и катер остановится. И тут-то начинает действовать Сеник со своим «утильсырьем».
— Клади на мотор! — командует, выхватывая из угла ворох заготовленного тряпья. — Лей!
На ветошь выплескивают ведра забортной воды. Моторы начинают работать ровнее.
— Вот вам и утиль! — радуется Сеник.
Вдруг грохот, всех отбрасывает в угол…
— Прямое попадание! В машинном пожар! — докладывает сигнальщик.
— Из отсека— все наверх! — приказывает командир.
Приказ — закон. Мотор заглушен. Карабкаясь в дыму по трапу, мотористы выбираются на палубу. Последним подымается оглушенный Сеник. Поспешно захлопнут люк, выход огню закрыт.
— Разрешите спуститься, — отдышавшись, обращается Сеник к командиру.
— Задохнетесь!
— Я с противогазом…
— Ну что ж, попробуйте.
— Разрешите и нам! — порываются остальные.
Командир не разрешает.
Натянув противогаз, Сеник рывком открывает люк. Оттуда вырываются клубы дыма.
— Закрывай! — машет Сеник и спрыгивает вниз. Мотористы задраивают люк.
Минута, другая, третья… На палубе тишина, все вслушиваются. И вот — долгожданный рокот мотора…
Несколько рук тянутся к люку. Из машинного еще валит дым. Затем за край люка ухватывается закопченная рука с обгорелым обшлагом робы, вслед за ней показывается голова Сеника. Моторист вылезает на палубу, стаскивает с головы почернелый, местами сморщенный от жара противогаз. Глотнув свежего воздуха, докладывает:
— Все в порядке!
Старшина 2 статьи Коршунов по привычке проснулся часа через три. Открыл глаза и удивился. Над его головой не было знакомого клепаного железного подволока кубрика. Вместо него Коршунов увидел тщательно выбеленный бревенчатый настил землянки, освещенный неярким светом.
«Да я же в медсанбате!» — вспомнил с досадой.
Закрыл глаза, пытаясь снова заснуть, но беспокойство мешало: «Вот замполит! Прогнал меня. И как это я поддался?»
Попытался повернуться на бок, но боль в бедре заставила стиснуть зубы. Боль постепенно прошла, однако успокоиться и заснуть Коршунов по-прежнему не мог: томила тоска по кораблю. Всеми мыслями и всем сердцем он был сейчас там. В памяти неотступно стояло недавнее.
…Корабль — в который раз за эти дни — идет к правому берегу. То и дело снаружи, за обшивкой, слышится протяжный резкий скрежет, словно кто-то огромным ножом пытается распороть борт: корабль продирается сквозь лед. Еще слышно, как гулко стреляет носовая пушка.
Но вот удар, потрясший все: прямое попадание.
— Цуприк, пробоина! — кричит Коршунов, ощупывая правую ногу.
Цуприк бледный, на робе кровь. Видимо, тоже ранен. Однако спешит на помощь Коршунову.
Вода врывается сквозь пробитый борт, заливая помещение. Мотористы торопливо заделывают пробоину. Струя хлещет им в лица, сбивает с ног. Они поднимаются, продолжают работу. И вот пробоина закрыта.
Однако борьба за жизнь корабля еще не окончена. Клубы горячего пара наполняют машинное отделение: осколками снаряда пробиты радиаторы. Нельзя терять ни секунды, иначе перегреются и заглохнут моторы.
Коршунов и Цуприк, слабея от ран, бросаются к моторам. Прижимают к горячим радиаторам ладони, закрывают отверстия, из которых вырывается пар…
…Когда бронекатер вернулся в базу, Коршунов поднялся на палубу. Корабль едва дотянул до берега, корма глубоко осела, палубу заливало водой.
«На корме — пулемет!» — вспомнил Коршунов и полез в ледяную воду.
Сняв пулемет, потащил его к рубке. Навстречу замполит.
— Молодец! — похвалил, помогая установить пулемет на новом месте. И вдруг рассердился: — Почему о ранении не доложили? Сейчас же в санчасть!
— А кто на катере останется? Ремонта вон сколько!
Но замполит был неумолим.
В медсанбате у Коршунова извлекли осколок и уложили на койку.
— Через четыре дня, не раньше! — ответил врач на просьбу моториста отпустить его.
Конечно, в медсанбате хорошо. Теплая постель, тишина, впервые за много дней можно как следует выспаться. Но как там, на корабле? Сколько дела! Командир говорил, что ремонт займет сутки. Потом снова в поход. Без меня…
Тревога долго томила старшину. Но в конце концов, утомленный беспокойными мыслями и болью, он все-таки заснул.
Под утро Коршунова разбудили громкие голоса. Из соседнего помещения землянки сквозь дощатую дверь было слышно, как кто-то возбужденно читал вслух:
«Мы жили мирной жизнью, мы упорным трудом создавали заводы и фабрики, колхозы и совхозы, школы и университеты. Мы все стали уже пожинать плоды нашего великого труда. Враг нарушил наш мирный труд, он хочет покорить нашу страну, а наших людей сделать рабами немецких баронов и помещиков. Гитлер и его банда обманули немецкий народ, ограбили европейские страны и обрушились на наше государство. Врагу удалось дойти до Сталинграда.
У стен волжской твердыни мы остановили его. В результате действий наших войск противник в боях под Сталинградом понес колоссальные потери. Бойцы и командиры Сталинградского фронта показали пример доблести, мужества и геройства.
Теперь на нашу долю выпала честь начать мощное наступление на врага.
В наступление, товарищи!»
Старшина, забыв о ране, рванулся с койки. Вот он, долгожданный приказ!
Медсанбат пустел с каждой минутой. «Ходячие» раненые настойчиво просились в свои части. И врачам трудно было устоять перед их натиском.
Засунув в карман с боем полученное направление, Коршунов, не теряя ни минуты, двинулся в путь. По дороге, ведущей к Волге, катились машины с боеприпасами, мчались танки, самоходки, форсированным маршем шли пешие части. Могучий поток наступления, которого так долго ждали все сталинградцы и вся страна, нарастал с каждым часом.
Коршунов был встревожен не на шутку, знал, что его корабль одним из первых выйдет в поход, и боялся опоздать. Пересаживаясь с одной попутной машины на другую, к вечеру добрался до Волги. Еще издали узнал свой бронекатер. Переполненный десантниками, он готовился отойти от берега.
Старшина хромая добежал до причала. Через минуту, подхваченный руками друзей, он был на борту.