Страница 31 из 73
Если бы у меня был больший запас конных, то я продолжал бы командовать верхом, по-старинке, и это было бы несомненно лучше. Но разъезжать в одиночестве по полю сражения было мало производительно. Пришлось в достаточно невыгодных условиях смешать старое с новым и опираться только на свою пешую связь, когда исчез последний конный разведчик. В районе Дукшт были видны отдельные группы наших стрелков. Я решил направиться туда, чтобы попытаться там организовать какой-нибудь резерв для усиления правого крыла. Из двух имевшихся дорог я выбрал более удаленную от неприятеля и двинулся с 3 стрелками связи.
По пути мне встретился подпрапорщик, фельдфебель какой-то роты II батальона, двигавшийся мне навстречу с 5 стрелками. Он доложил мне, что по слухам, к застенку Дукшты подходит командир I батальона Патрикеев, что на левом крыле до Вилии все благополучно; как расположены роты и какие — сказать не может, так как стрелки всех рот и пограничники совершенно перепутаны. В 300 — 400 шагах от дороги, по которой я иду, в канаве лежат 3 немца; они не сдаются и отстреливаются; он перестреливался с этими немцами, но теперь сдал этого противника подошедшей группе стрелков другой роты; его беспокоит полное отсутствие наших войск справа; он оценивает опасность оттуда грозной и просит меня направить туда, что можно; он раньше в составе II батальона занимал участок на крайнем правом фланге полка, знает, какие там в кустах имеются прекрасные подступы, и по собственной инициативе пробирается в район д. Тржецякишки для охраны полка справа. Я ему сообщил, в каком окопе сидит рота Ходского, поблагодарил за службу, одобрил его намерение, приказал о появлении немцев справа сообщать Ходскому и в штаб полка, в Шавлишки, и обещал ему выслать в Тржецякишки возможно скорее подмогу. На том мы и разошлись.
Я был положительно поражен отчетливой, чеканной тактической мыслью этого подпрапорщика, фамилия которого ускользнула теперь из моей памяти. Воспитанный годом пребывания на полях сражения, полуграмотный подпрапорщик несомненно ярче меня, дебютанта, представлял себе требования поля сражения в целом и выбирал для сохранившихся в его подчинении 5 стрелков самую важную тактическую цель; мне кажется, под хорошим обстрелом этот самородок вышел бы победителем в споре с ученейшим из тактиков. Произвести на поле сражения с 5 стрелками рокировку на протяжении 3 км — это значит уметь оценить обстановку в целом. Вот таких именно вождей требует современная групповая тактика, но будут ли они готовы к первому месяцу войны?
По сторонам дороги в двух местах попались мне группы из 2–3 тел убитых немцев. Их легко было отличить от наших по голубоватому цвету их шинелей. Здесь по-видимому немецкая цепь, отступая, пыталась задержаться, а убитые появились не без участия встретившегося мне подпрапорщика. На большой дороге (северной) Благодатное — Дукшты, в канаве еще держались 3 ландвериста, но только изредка отвечали на огонь нашего отделения, подобравшегося к ним широким загоном на двести шагов. На таких прохожих, как я, следовавших в 400 шагах, затравленные ландверисты уже не обращали внимания, можно было идти безопасно; они так и не сдались и были застрелены.
В двух сотнях шагов южнее костела Дукшты я встретил наконец командира батальона. Это был Патрикеев. Он был бледен, миокардит давал о себе знать; он положительно задыхался от перебежек при движении батальона в атаку на протяжении 4 км; без помощи поддерживавших его стрелков он упал бы на землю. Маленький, шустрый Патрикеев бросался вперед, не рассчитывая свои силы, и загонял себя до последнего. Около него и в Дукштах было не менее половины его батальона, сверх того разрозненные стрелки и целые отделения II батальона, пограничников и, как ни странно, 495-го и даже 494-го полка, с самого крайнего правого фланга моего участка — всего около 500 опьяненных победой бойцов. Дукшты находились в крепких руках. Стрелки Патрикеева находились в районе захваченных орудий и считали их своими трофеями.
Пока я поздравлял Патрикеева с одержанным успехом, меня окружила кучка стрелков с жалобой на наши гаубицы, посылавшие каждую минуту тяжелую бомбу по кладбищу у костела Дукшты, представлявшему почти центр I батальона. Уже 2 часа гаубицы с удивительной точностью долбили одну и ту же цель и вызывали теперь в I батальоне нервность. Стрелки просили меня заставить эти гаубицы замолчать. Но они стояли в 5 км слишком позади и средств связи у меня не было; сама гаубичная батарея умом по-видимому не отличалась и о высылке передовых наблюдателей и о связи с наступающей пехотой не заботилась. Мне осталось посмешить солдат, обратив их внимание, что батарея не принесла вреда ни одному немцу, и что конечно она не подстрелит русского; надо только обходить на 100 шагов кладбище, а уж на меткость наших гаубиц можно рассчитывать — не подведут. Их бомбы правда сильно сотрясают воздух, но ведь это вечно продолжаться не будет — если мы не успеем остановить энергию наших артиллеристов, то когда-нибудь они исчерпают же свои снаряды. Но меня не столько в этот момент поразила тактическая безграмотность командира мортирной батареи, как потом, когда он возбудил ходатайство о награждении его георгиевским крестом за взятие Дукшт, и просил меня дать свидетельское показание по оказанному им подвигу.
Я объяснил Патрикееву основную задачу — приводить скорее стрелков в порядок и выслать мне в Шавлишки хотя бы две роты. Он должен послать своих связных разыскивать позади части II батальона и возможно скорее направлять их занимать старые окопы на правом фланге полка. Пограничники должны собираться в окопах у Дукшты. Когда подойдут ко мне роты III батальона от д. Гени, я вышлю их также на участок Дукшты, а его батальон весь соберу в резерв, к штабу полка. Нужна быстрая и энергичная работа по устранению ужасного перемешивания частей четырех полков. Легче всего это удастся, если широко разгласить — все на старые места, которые мы занимали 29 августа, накануне боя. Затем я заторопился в Шавлишки, где уже должен был организоваться аппарат управления полком.
Вечерело. Накрапывал дождь. Становилось холодно. Я был в летнем кителе и с завистью посматривал на стрелков, раскатывавших свои шинели. Другие, потерявшие или почему-либо не имевшие при себе скатки, в том числе мои связные, накинули на себя голубоватые немецкие шинели. Я выразил сожаление, что мне не удалось найти оброненной немцем шинели. Расторопный стрелок связи доложил, что он одну такую приметил; за пять минут моего разговора с Патрикеевым он успел сбегать за ней, иясудовольствием завернулся в нее, шагая под дождем назад, в Шавлишки. Проходя мимо убитых немцев, я заметил, что их тела более уже не голубеют, так как шинелей на них больше нет. Тут я понял, как немецкий ландверист обронил накинутую на меня шинель; спереди, на том месте, где шинель должна была прикрывать левую сторону груди, на ней виднелась дырочка, такая крохотная, что ее трудно было бы и заметить, если бы не что-то красное, запекшееся на ее краях. За 11 лет, протекших со времени моего командования ротой в Манчжурии, я отвык от подлинной войны, у меня сложились предрассудки, и мне стало неприятно. Дойдя до Шавлишек, я поспешил сейчас же отделаться от этой шинели.
Изрядно устав, уже близко к 18 час., появился я в своем штабе, который начинал функционировать в Шавлишках. Вскоре подошли и телефонисты, размотавшие провод от Левидан; по этому проводу можно было вызвать штаб дивизии, чем я немедленно и воспользовался. По телефону со мной говорил начальник связи штаба дивизии Миловский. Он заторопился рассказать мне, что 5-й полк успешно продвигается, захватил немецкую батарею и передал просьбу начальника дивизии проявить на своем участке крайнюю энергию. Я отвечал, что мы занимаем Дукшты и почти все старые окопы, за исключением крайнего правого фланга, в которых немцев тоже нет и которые будут заняты, как только роты разберутся, а что касается батареи, захваченной 5-м полком, то нам это не диво, так как мы захватили целых 3 батареи. Пусть штаб дивизии поскорее похлопочет, чтобы из парков или от артиллерии были присланы запряжки, чтобы их вывезти, а то еще, чего доброго, немцы их у нас отберут. В этот момент на телефонной линии произошло повреждение, и связь прервалась. В соответствии с этим разговором, штаб 2-й Финляндской дивизии доносил штабу корпуса в 19 час. вечера, что части левого участка заняли свои окопы, захватив у противника 1 зарядный ящик; о взятых батареях не было ни слова.