Страница 54 из 60
Поэтому, как только Август получил донос (об этом факте рассказывает Дион Кассий), где сообщалось о том, что префект Египта занимается самовозвеличиванием, Корнелий Галл, несмотря на то что он с детства дружил с принцепсом, был вынужден просто покончить с собой. Пилат, защищая Человека, Который называет Себя царем и Которого все вокруг тоже называют царем, попадает именно в такую ситуацию. При этом верноподданные принцепса из числа первосвященников и старцев мгновенно, как и положено настоящим подданным Рима, кричат: «Нет у нас царя кроме кесаря», чем загоняют Пилата в тупик. У него нет выхода, потому что если он помилует Иисуса, то в ближайшие полгода, как только информация о происходящем достигнет Рима и станет известной Августу, ему придется принять яд. Эта потрясающая историческая деталь, которая становится понятной в свете знания римской истории того времени, сохранена только в Евангелии от Иоанна. Не слишком значимая на первый взгляд с точки зрения евангельской проповеди, она чрезвычайно важна, потому что сразу вписывает допрос у Пилата в контекст политической ситуации того времени.
В рассказе евангелиста Иоанна есть и другие детали, которые отсутствуют у синоптиков. Иисус, видя стоящих у креста Свою Мать и ученика, «которого любил», говорит Матери: «Жено! се, сын Твой», а затем ученику: «Се, Матерь твоя». С этого дня, добавляет Иоанн, «ученик сей взял Ее к себе» (19:25-27). Очевидно, что любимый ученик Иисуса – это не только Иоанн, но всякий ученик, который встает у Его Креста. Именно этот текст играет принципиально важную роль, если говорить о восприятии Пречистой Девы как нашей общей Матери.
И еще один текст, который присутствует только в Евангелии от Иоанна. Когда один из воинов пронзил копьем ребра Умершего, из раны истекли кровь и вода. «И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его». Современные патологоанатомы говорят, что такая картина наблюдается, когда человек умирает от разрыва сердца. Тогда становится понятно, почему Пилат, по сообщению евангелиста Марка, удивился, узнав, что Иисус уже умер. Иоанн говорит, что воины перебили голени у остальных казненных, Иисусу же перебивать не стали, потому что Он был уже мертв. Сравнивая свидетельство Иоанна со свидетельством Марка, можно понять, что Иисус действительно умер гораздо быстрее, чем обычно умирают распятые, – у Него не выдержало сердце.
Подобные детали в Евангелии от Иоанна чрезвычайно значимы, потому что они очень точно восстанавливают обстановку, в которой происходили события Страстной седмицы. С другой стороны, некоторые факты'известные из других Евангелий, у Иоанна опущены. Так, все синоптики говорят о Симоне Киринеянине, который нес Крест Иисуса. Евангелист Марк сообщает даже имена сыновей Симона – Александр и Руф, вероятно, эти имена о чем-то говорили его читателям. Возможно, отсутствие в повествовании Иоанна имени Симона – результат одной из последних редакций текста этого Евангелия, когда все, что касалось Симона, было исключено по очень простой причине.
На рубеже I – II вв. появились докеты (от греческого слова «казаться»), которые понимали смерть Иисуса на Кресте как своего рода античную драму, как историю страдания героя, напоминающего одного из античных богов. Бог страдать не может, он бесстрастен, поэтому, по их версии, в последний момент Иисуса на кресте заменили двойником, роль которого выполнил Симон Киринеянин. С точки зрения докетов, распятие Иисуса – своего рода мистерия, священное действо, устроенное Богом специально для людей, в духе религий поздней античности. Вот почему в Евангелии от Иоанна вообще исключена тема Симона Киринеянина – чтобы подчеркнуть человеческий, а не мистериальный характер голгофской драмы.
Евангелие от Иоанна показывает (не просто рассказывает, но именно показывает читателю), что Иисус Сам умирает на Кресте. Мы видим Его мертвое тело с раной на боку, из которого вытекают кровь и вода. Здесь нет никакой мистерии, никакого ритуала или религиозной драмы – это прежде всего просто человеческие страдания и просто смерть. Это тоже очень важный момент, отражающий не просто какой-то «механизм» действия Бога среди людей, но по-настоящему страшное событие. Иоанн в своем Евангелии полемизирует с ересями, которые во времена создания Евангелия уже начали распространяться. С докетами, которые, утверждая Божественность
Иисуса, сводили на нет Его человеческую природу. Это страшно, потому что, когда Иисус перестает быть Человеком, христианство в целом теряет свой человеческий характер и становится не чем-то уникальным, а всего лишь одной из бесчисленных религий. Учение докетов разрушительно, потому что лишает нашу веру уникальности.
В повествовании Иоанна нет и некоторых других деталей, известных нам из синоптических Евангелий. Например, Иоанн не упоминает о тьме, которая была «от часа шестого до часа девятого», и о землетрясении, которое произошло в момент смерти Иисуса. Очевидно, детали, придающие голгофской драме необычный характер в чисто внешнем плане, и черты, заимствованные из ветхозаветных апокрифов, евангелиста не интересуют. Он пишет реальную историю и потому не обращается к языку библейских образов и библейской поэзии; он не изображает сверхчеловеческий характер происходящего, а подчеркивает именно человеческий характер событий Страстной пятницы.
Сравним еще некоторые моменты в разных евангельских повествованиях. Так, у Марка есть две детали, отсутствующие у других евангелистов (о них уже сказано выше): имена сыновей Симона Киринеянина и удивление Пилата, узнавшего, что Иисус уже умер. Только у Луки сказано, что Пилат, узнав, что Иисус из Галилеи, посылает Его к Ироду-тетрарху; только у Луки описано все, что происходит у Ирода. Эта деталь вроде бы не имеет особой значимости в плане того, чему учит и к чему зовет нас Иисус, но она довольно колоритна, и Лука как историк ее подчеркивает. Только он сообщает о предсмертной молитве Иисуса: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой». В Евангелии от Иоанна Иисус говорит: «Свершилось!» У Марка и Матфея Он произносит слова из 22-го псалма, которые сохранены здесь в арамейском варианте: «Или, Или! лама савахфани?», то есть: «Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?»
Современные библеисты, комментируя молитву, которую Иисус произносит в Евангелии от Луки, говорят, что Он, умирая, обращается к Богу с той первой молитвой, какою маленьких детей учили молиться перед сном. Наконец только Лука передает еще две чисто психологические детали. Жены иерусалимские, видя идущего на Голгофу Иисуса, плачут. Он обращается к ним: «Дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших». Только у Луки появляется и разбойник благоразумный, хотя о двух разбойниках, распятых вместе с Иисусом, упоминают все евангелисты.
В Евангелии от Матфея, которое передает факты более лаконично, чем другие Евангелия, большую роль играют логии или ipsissima verba – собственные слова Иисуса: Нагорная проповедь, притчи, рассказ о Страшном суде и т. д. Иными словами, в этом Евангелии доминирует прямая речь Иисуса, а повествовательная часть сокращена. Вместе с тем только у Матфея сказано, что Пилат умывает руки, но понять, почему он это делает, мы можем только благодаря Евангелию от Иоанна. От Матфея мы узнаем, что жена Пилата послала сказать ему, чтобы он ничего не делал «Праведнику Тому». Из Евангелия от Иоанна – что Пилат сомневается, как ему поступить, еще и потому, что не знает, Кто перед ним – может быть, это какой-то языческий бог? Но его остаточная религиозность (как вообще была остаточной религиозность у римлян его времени) оказывается побежденной политическими мотивами, опасением за свою карьеру.
О том, что именно таким было отношение к религии у большинства образованных римлян того времени, мы знаем из произведений римских поэтов – Овидия, Альбия Тибулла, Лукреция и других, где отражены реальная жизнь, реальные взгляды римлян I в. на богов, на благочестие. Женщины еще религиозны, они совершают какие-то обряды, постятся, молятся и так далее; мужчины же в богах разуверились, правда, вспоминают о них, когда чего-то испугаются, но затем забывают. Именно это мы видим в Евангелии от Иоанна. При сопоставлении Евангелий от Матфея и от Иоанна картина получается полной, а Пилат выглядит типичным римлянином, представителем своей эпохи. Наконец только у Матфея рассказывается о том, что Пилат разрешает архиереям запечатать гроб и поставить стражу.