Страница 11 из 30
Со времен рельсовых войн претерпел изменения и тип профсоюзных лидеров местных комитетов. Под железнодорожными насыпями в палаточных лагерях рабочих, перекрывавших магистрали, профсоюзные лидеры уговаривали “бойцов” не брать в руки даже палки, не дай Бог, спровоцировать “вооруженное сопротивление”. В Выборге, даже через два дня после окончания битвы, на свежую голову профсоюзный вождь в объективы телекамер на всю страну заявлял о том, что “в следующий раз призовем рабочих всей страны поддержать нас”. И уже не палки, а обрезки труб и пирамидки булыжников открыто демонстрировались властям в знак устрашения.
События на Выборге показали, что капитализм в нашей стране построен, и социальная жизнь развивается по классическим законам пролетарской революции. Отличие только в том, что роль большевиков-организаторов негодующего электората исполняют в России конца века молодые мужчины, стриженные бобриком (кстати, такая же мода была и тогда, во времена Ленского расстрела). И длинные пальто были. И золотые цепочки. Правда, вместо “мерседесов-600” ездили на пролетках “агитаторы и организаторы”, и вместо рэкета использовали реквизицию. Были более начитаны и одурманены мировой пролетарской революцией, от чего напрочь избавлены невидимые вожди современных рабочих волнений. Криминал, мафия, бандиты — так называют их нынешние официальные власти. Хотя они уже в Думе сидят и в партийных списках становятся вторыми лицами после “вождей”. Пока их еще “вычеркивают”. Но в следующую Думу они уже войдут беспрепятственно. Через несколько лет мы напрочь забудем об их “грехах молодости”. Преобразится общество — преобразятся и они. Ослабнет, рухнет нынешняя власть с подконтрольной “героической” ЦИК. И те же рабочие выборгского целлюлозно-бумажного комбината выберут их по одномандатному округу.
Большевики ведь тоже сначала представлялись России мафией, криминалом, бандитами. Конечно, не по духовной, не по культурной, а лишь по социальной сути сближаются при подобном рассмотрении эти общественные группы, но ведь они здесь нам и интересны, прежде всего, в общественной роли.
Так вот, и они — лидеры теневой, можно сказать, оппозиционной экономики, тоже изменились со времен рельсовой войны.
Помнится случай в Кузбассе. От магистрального шоссе на шахту, где “сели” выбивать зарплату забойщики, вела одна дорога. И чтобы не допустить штрейкбрехеров, рабочие перегородили эту дорогу баррикадой из досок и ящиков. Шахта стояла неделю, другую. Директор вяло увещевал. Шахтеры палили костры у баррикады, пропускали только надежных людей. И настал момент, когда рынок потребовал от начальства решительных действий — продукции, угля требовал рынок, иначе предприятие переставало приносить прибыль. Теневые директора, стриженные бобриком, тогда повелели “наладить добычу”. И в своей манере братки на грузовике попросту протаранили баррикаду, понабивали синяков под глаза строптивцев и провезли в пролом на автобусе верную бригаду.
В Выборге, наоборот, именно братки, опекающие комбинат, обеспечили рабочим надежность тыла.
Мы глядим на принципиальное выражение лица председателя ЦИК, не пожелавшего легализоваться людям с “грехами молодости”, думаем, что боремся с криминализацией, хотя, как и в случае с погашением задолженностей по зарплате, происходит лишь поверхностное подавление стихии.
Зреет прорыв криминала в другом месте, полыхнет и на Запсибе, и на ВАЗе, и еще на многих хорошо работающих заводах, как это произошло в Выборге. И презренный криминал, разъяренный лицемерием властей, вычеркивающих его из “списков”, возьмет свое большей кровью.
Уже сейчас смешно выглядят “законные владельцы”, совсем как законные власти. Их не пускают на “собственные” заводы, пинают и бьют, как в Выборге произошло с А. Сабодашем, представителем британской фирмы, купившей комбинат нынешнем летом.
Законы творит жизнь. Законы пишут сильные. А доказывают силу не только в арбитражном суде, но и в уличных стычках. Рабочие выборгского комбината это усвоили.
Конечно, их могут обмануть, кинуть — по терминологии теперешних их опекунов — эти самые опекуны и идейные вдохновители сопротивления, обещавшие не увольнять 1200 человек, как это хотели сделать крутые британцы, а до того кипрские дельцы, владевшие акциями. Законы рынка — они и для теневиков те же. Но в таком случае и у рабочих остается право на повторный бой. Набирает силу криминал — набирают силу и рабочие.
Нам по телевизору уже показывали пулевые пробоины в стенах конторы выборгского комбината. Это стреляли боевики из рабочих дружин.
Обрезки труб как оружие пролетариата уходят в прошлое.
Выборг
Ольга Шорина ДЕРЖИСЬ, ЭКОЛОГ!..
— Оль, с тобой Сафронов говорил?
— А о чем он должен был со мной говорить?
— Я снимаю с себя всякую ответственность. Я ничего не успеваю здесь сделать, а дома у меня семья! Сейчас у нас здесь работы нет!
— Вот здорово! Поездили на мне, попользовались вволю, а теперь стала не нужна!
— Когда здесь будет работа, мы тебя позовем. Ты же на иждивении.
Я достаю из кармана заранее приготовленное лезвие и, не успев опомниться, слышу противный звук, какой бывает, когда рвут марлю, и вижу огромную рану, прорезанную темно-желтую жировую прокладку и светло-серую кость.
— Ну что ты сделала! Олесь, надо бы ее в больницу, руку зашить, — Коровина набросила мне на руку стерильные марлевые салфетки и завязала тонким марлевым полотенцем в два оборота. — Только как же, она ведь в пальто...
Мы спускаемся с третьего этажа, лестница, к счастью, абсолютно пуста.
Мне — девятнадцать лет, я — “общественница”, — определение не мое, слова “общественность” и т. п. вызывают у меня ярость и головную боль. Сейчас февраль, а в июле меня завербовали, иначе не скажешь, в Общество охраны природы. “У нас будут деньги, а если бы здесь нельзя было сделать деньги, то, поверь мне, я не стал бы этим заниматься, — каждый день слышала я. — У нас будут дела по всей области. У нас сейчас это может получиться только потому, что сейчас везде все рушится. А когда мы разовьемся, то, конечно, очень многие захотят устроиться к нам на работу, но я еще не каждого возьму, потому что ты согласилась работать бесплатно, тебе и флаг в руки”.
Сам же этот вышеупомянутый Сафронов охранял раз в три дня Измайловский рынок, и когда незадолго до моего пореза мы заключили договор с одной базой на утилизацию аккумуляторов и потребовали за услуги тысячу, а дамочка заохала: “У нас сейчас нет денег!” — Сафронов воскликнул:
— Как это у организации нет денег! Вот я — десять тысяч получаю!
— Какая у вас хорошая зарплата!
Предложение меня до поры до времени устраивало. До этого я работала в одной из библиотек на окраине нашего города, но через два месяца меня оттуда поперли. Заведующая, туповатая сердечница лет пятидесяти, в один прекрасный день вызвала меня на ковер и объявила:
— Ты нам не подходишь, а тут одна женщина с высшим образованием ходит, пороги обивает. Тебя же, конечно, родители пытались пристроить по своим каналам. Они ведь у тебя работают, так что тебе работать необязательно. Ну, что скажешь? Ты огорчена?