Станкевич

— Потемкин — счастье! Спасибо, его я не знала, но знаю теперь! Я боялась, что не узнаю. Что не успею узнать! Теперь — все хорошо! Не волнуйся, ладно, Потемкин? Как перед смертью… — наслаждалось, тянулось ее обнаженное, юное, чистое тело.

— Ты что? Я ослышался, Люда?

—  Не знаю. Так говорят, когда невозможно насытиться. Очень редко… Я правда боялась, что не успею узнать, что такое счастье. Даже не знаю, с чего бы? Но я же успела! Теперь можно все. Не страшно… Тебе звонили!

—  Я понял.

—  Ждут!

—  Люда, — протянул он ладонь, и положил ее там, где стучало ее сердечко.

Потом обхватил ее в обе сильных руки, развернул к себе.

— Люда, — с любовью смотрел он в глаза, — а ты знаешь, что такое «Большая дорога любви»?

—  Я читала… Два «ромбика», да?

—  Да. А я должен идти. Я пройду по ней, Люда…

Сомкнулись губы в вершине первого ромбика — на губах Людмилы. Оторвавшись, Потемкин приник к правой грудке, к левой. В ямке пупка, завершали мужские губы, вершину первого ромба в дороге большой любви.

А потом его губы припали: как это назвать — края, или может, вершины бедер? Ниже талии.: где выступают верхние косточки бедер, которых стесняются, кажется, женщины… Они получались в вершинах больших углов ромба, справа и слева, у живота… От них, как от широкого основания восхитительной пирамиды, грея дыханием плоский хевсурский щит женского живота, губы мужчины двинулись к главной вершине, вниз…

Стон затаенный, едва различимый, сорвался с прикушенных губ Людмилы, исчез в пространстве.

***

— Спецзадание, да? — уточнил Евдокимов, — Шатунов тебе не пенял?

—  Нет, пока что, — ответил Потемкин.

—  Ну, да, ты же их приучил, на тебя не пенять! Ты выборку брал из ИЦ. Помогла?

—  Да, помогла.

—  Да? И как тебе Лена?

—  Нормально… — не уловил Потемкин.

А Евдокимов молчал. Потемкин поднял взгляд, и встретился с ним.

—  Ты же, — сказал Евдокимов, — хочешь ко мне на работу! Ну, бог с ним, Евдокимовым — ты хочешь в розыск. Так?

—  Так. Конечно…

— Ну и, когда же поставишь крест на своих нездоровых привычках! Ты где сейчас, а? Ты здесь? «Нормально» — ты это о ком? Я о ком тебя спрашивал, ты отдаешь отчет? Вопрос вовсе не обязательный, но…

— О ком?

—  Куликова Елена, — ИЦ, оператор, — о ней я спросил. А ты?

—  Извините…

— Я тебя третий день не вижу? Выборка, — это серьезно! Что делал? Готов рассказать?

—  Да, готов.

Евдокимов выслушал.

— Сколько всего адресов у тебя?

—  Тринадцать.

—  Число нездоровое. Бог с ним! Ты все проверяешь?

—  Нет. Я убрал область и пригород.

—  Так. Ну, и, понятно: старушек и малолеток. Понятно!

Потемкин все рассказал.

—  Так и думал, примерно. Что ж, возьмем первое… Видишь: анатом. А это нам интересно? Да, безусловно! А кто может лучше, чем мы картошку, раскраивать трупы? Потемкин, а по мотивам ты проходился?

—  Да.

—  Говори.

—  Пара они, на мой взгляд, негармоничная…

— Как это так?

—  Ну, он захудалый такой. А она у него — кровь с молоком!

—  Ну и что? Ты, если хочешь сказать, говори.

—  Она хочет, Владимир Иванович, а он — не может…

— Ты по себе это судишь? Ну, бог с ним! И что?

—  Как что? Революционная ситуация!. «Верхи не могут, низы не хотят»! Такого не может быть долго.

—  Кажется, я приехал, Потемкин!

А тут телефон тарабанил:

— Да занят я, занят! — сказал подполковник, — зайдешь через девять минут!

—  Так, — Евдокимов опять был с Потемкиным, — что у нас во втором случае? Негармоничная пара?

—  Да, более чем! Потерпевший — уже не один! И подруга, я сам ее видел, ждала, всю жизнь. А им — сорок пять! И — ремонт в доме! Она, я так понял, они… ждали всю жизнь, друг друга!

—  Прекрасно!

—  А он был женат. И жена — гуляла со всеми, напропалую!

—  Не дай бог! Не дай бог, а ты бы такую, Потемкин, убил?

—  Я?

—  Да. За это убил бы? И порубил на части?

—  А, разве это логично?

—  Что?

—  На меня ссылаться? Я — один человек; там — другой!

—  Нелогично! И верно ты смотришь, — зацепки там есть. И мотивы реальные — могут быть! Это надо работать. А как ты теперь это видишь? Мне их сюда вызывать и колоть? Дескать: «Вот, опер мой накопал: Вы же с Эллой договорились! Мы все видим, все знаем! Договорились, убили, гады! Ремонтик теперь вон, в разгаре, следы заметаем…». Ты так это видишь, Потемкин? Да, может быть, даже и так, — но ты был там. И ничего не сделал! Зачем же ты был? Ты наследил там, и провалил оба адреса. Это понятно?

Потемкин увидел весь мир по-другому. Все понял, и попросил:

— Владимир Иванович, я через три дня приду, хорошо? Сам приду. Или Вам позвоню, еще можно?

—  Тридцать первого, до двадцати трех, — еще можно… Все ясно?

—  Спасибо. Все ясно!

***

«Тридцать первого?» — не паниковал Потемкин, — Сроки в три дня — оптимальные, кажется, да, в милиции? Вот и Кобзарь мне три дня назначал!»…

С этого и начиналось. Но разве жалел Потемкин?

«Была б цель.! — думал он. Вспоминал он. Он слышал однажды, — А бомбы найдутся. С бомбами, главное — возвращаться нельзя! Детонация при посадке — взрыв. И бомбы, и самолет и летчик — все улетает в небо, при той, бесполезной посадке!».

«Так, с ними я был… — вспоминал он мужчин и женщин, с которыми был, и рассказал Евдокимову, — Значит, мне остается, чтобы не сжечь понапрасну бомбы…».

Худшее оставалось — идти к БОМЖам! К стае -несчитанной, безликой, неопределенной... Но так было надо! Истину, если она там есть- там и нужно искать. Не кому-то искать — ему…

Из-за того, что там найти невозможно: «Стая безликая, дым без огня!» — говорили, и капитан-участковый, и сам Евдокимов — и осталось, по сей момент, преступление нераскрытым. Убит человек, и никто, ничего не знает! Потемкин, давай!

***

«Так», — гулял он по улицам, там, в том районе, где жил Жуляк. А как так? Да, пока что, никак! Он искал: а кто знает, как отыскать, когда надо, БОМЖа?

Невольно, да проходил он вблизи злополучного дома. Фасад свежевыкрашенного флигелька, да и то, краем глаза, как бывший художник, он замечал. И не мог понять: «А зачем?» Анну Ивановну, Олю, Сергея, Кирюху, — всех, не торопясь, он вспомнил… Кирюху хотел бы он, черт подери! Очень хотел бы он видеть!

«Так!» — он остановился. — Кирюха в СИЗО. А СИЗО — в этом же микрорайоне! О, — сделал вывод Потемкин, — это многое для меня решает!».

— Я из Червонозаводского, — сказал он, предъявляя удостоверение, — могу я увидеть вашего спортинструктора?

—  Ну, — отвечали на КПП СИЗО, — Пятихатка, спроси, Галушенко есть? Подождите.

Потемкин не меньше, чем пять минут, ждал.

—  Потемкин, — услышал он наконец, — дружище!

—  Рад, что ты отозвался, Виктор! Иначе я рыл бы яму, — махнул рукой наугад, Потемкин, — оттуда…

— Чтобы попасть к нам, в тюрьму?

—  Вот именно.

—  Чаще — наоборот! Но, я так понял — тебе это надо?

—  Да, надо, и очень, Виктор… Я иду в розыск. Пока что без статуса оперработника — так, скажем, на этот момент — подпольно. А нужно, мне очень нужно увидеть кренделя, который у вас живет.

Не скрывая надежды, поинтересовался: Виктор

— Без этого, что же, — никак?

—  Никак.

—  А он к нам «пришел» по тому же вопросу? По твоему?

—  Нет, арестован совсем по другому делу.

— Проблема! Ты знаешь: допрос, или те же свидания, — это по предписанию, по разрешению. Я в этом плане — бесправный...

— Да есть замысел, Виктор. «Мой друг из райотдела в спортзал приехал, потренироваться». Откажут?

—  На КПП не откажут. Но это, лишь первый этап, Потемкин, а там — еще надо думать! Да, что с тобой делать-то, а? Мне отказать тебе трудно! Идем! Но, — Виктор остановился, — ты мне расскажешь, договорились?

—  Да. Расскажу.

— Достал? — не слишком-то удивился Мац. — Так и думал. Я что, тебя чем-то обидел? Чего-то тебе не сказал? Так ты, извини, не за мной приезжал! Вот, под что ты копал — я не прятал. А в том, чего ты не знал — глупо было колоться! Не так?