Под гнетом страсти

Лучше всего это выразилось в отношениях самой Анжелики к членам графского семейства по истечении года жизни в их доме.

Лору она ненавидела, к графине относилась презрительно, к графу равнодушно. Молодая графиня также питала к ней антипатию, может быть, она замечала злобные взгляды маленькой итальянки, когда Лора, не стесняясь ее присутствием, называла ее матери "чернушкой".

Покровительственно-ласковое отношение к ней Марьи Осиповны было ей невыносимо. Она стискивала зубы, когда графиня при муже гладила ее по голове и уговаривала перестать быть такой дикой. Граф не обращал на нее внимания, и она была ему за это благодарна.

С Владимиром она вела себя странно. Он дружелюбно говорил с ней, без покровительственного вида, который ее так раздражал, большею же частью он, как и отец его, не обращал на нее внимания, иногда только, от нечего делать, дразнил и мучил, как маленького зверька. За несколько ласковых слов Владимира Анжелика готова была сделать для него все, что бы он ни пожелал. Он не знал, чья рука приготовляла ему газету, когда он приходил откуда-нибудь домой, и ставила на место ящик с сигарами, сунутый им куда-нибудь в угол; не знал, что пара черных глаз следила за каждым его движением, чтобы подать ему желаемое. Он не обращал внимания на множество мелких услуг, оказываемых ему Анжеликой, а между тем эта девочка привязалась к нему, как собака, и по одному его знаку готова была броситься в огонь и воду.

Он безжалостно дразнил ее иногда, и в эти минуты она забывала свою преданность ему.

Ее маленькие ручки сжимались, глаза сыпали искры, и она, казалось, готова была броситься и растерзать его.

Был еще человек, к которому она относилась хорошо, — это Александр Михайлович Ртищев, товарищ Владимира по полку.

Напрасно дразнил его последний, говоря, что он неравнодушен к интересной дикарке. Ничего подобного не было. Анжелика заинтересовала его как исключительная, оригинальная натура. Он решился узнать ее ближе и добился того, что она довольно охотно говорила с ним. Он открыл в ней недюжинный ум и прекрасные стороны характера, которых никто в ней не видел, так как она, кроме угрюмости, скрытности и даже злобы, ничего не выказывала.

Анжелика стеснялась говорить с графом Владимиром, но с Александром Михайловичем она свободно высказывала свои мысли.

К интересу Ртищева примешалась жалость к бедной девочке, у которой не было ни одного человека, который бы любил ее, но последнего чувства он никогда не выказывал ей; она была слишком горда, чтобы переносить сожаление других. Нередко она, доведенная до страшного раздражения выходками Лоры, не выходила ни к завтраку, ни к обеду. Она сидела в своей комнате с сухими, пылающими глазами, со сжатыми руками, олицетворяя злобу всем своим существом. Между тем, характер у нее был не злой; все эти вспышки гнева происходили от того, что у дочери итальянской певицы было не меньше самолюбия и гордости, чем у графини Ладомирской.

Несмотря на свою молчаливость, она редко оставляла без ответа какую-нибудь колкость Лоры, и поэтому немудрено, что молодая графиня так желала удаления ее из дома.

Странно, что, несмотря ни на какие оскорбления и горести, Анжелика никогда не проронила ни одной слезинки. Ее великолепные глаза могли сверкать гневом и ненавистью, но не могли проливать слез гнева и обиды.

Уже год с лишком прожила Анжелика в доме графа.

В квартире Ладомирских царила какая-то невозмутимая тишина.

Анжелика мимоходом остановилась на пороге гостиной и, увидев Ртищева, сидевшего в кресле, а графа Владимира спящего в другом, на цыпочках подошла к Александру Михайловичу и поздоровалась с ним.

— Где все? Уехали? — отрывистым шепотом спросила она.

— Графиня Лора с Дмитрием в голубой гостиной, — также тихо ответил он ей.

Дмитрий, или Дмитрий Петрович Раковицкий, был товарищ по полку Ртищева и Владимира.

Она задумчиво постояла несколько минут, подняла упавшую газету Владимира и села на стуле у окна.

— Что с вами сегодня опять, Анжелика Сигизмундовна? Вы нездоровы? — спросил Александр Михайлович, всматриваясь в унылое личико девочки.

Ее тонкие брови сдвинулись, губы дрогнули, и она отрицательно покачала головой.

— Так, значит, с той стороны? — кивнул он по направлению к голубой гостиной.

— Да, — гневно прошептала девочка, — она опять мучила меня все утро. О, когда-нибудь я отомщу ей за все! — добавила она с жестом, не предвещавшим ничего хорошего.

В ту минуту Владимир проснулся и, с удивлением взглянув на нахмуренное лицо Анжелики, зевая, сказал:

— Однако я, кажется, крепко заснул! А вы что тут делаете? Анжелика смотрит так, как будто собирается меня проглотить, — пошутил он и, снова зевнув, встал с кресла.

— Который час?

Прежде чем Ртищев успел вынуть свои часы и от ветить ему, Анжелика была уже в столовой и сказала оттуда:

— Три часа!

— Как поздно. Мне пора домой. Дмитрий! — крикнул Александр Михайлович. — Не пора ли ехать?

— К твоим? — отвечал Раковицкий.

Услышав шаги Дмитрия Петровича и Лоры, Анжелика быстро выскользнула из комнаты. Владимир и Александр засмеялись.

— Ну, Лора, — обратился первый к входившей сестре, — доняла, видно, ты Анжелику. Бедняжка не может выносить твоего присутствия. Она только что была здесь и, услыхав, что ты идешь, убежала.

Лора презрительно передернула плечами и, ничего не ответив, грациозным наклонением головы простилась с молодыми людьми.

По уходе их Владимир походил по комнате, посвистал и снова сел в кресло.

— Такая скука эти воскресенья! Куда ты едешь, Лора? — спросил он, услыхав отданное ею приказание подать шляпку.

— Покататься. Не хочешь ли ты со мной?

— Нет.

Графиня вышла. Владимиру стало скучно. Мертвая тишина царствовала в квартире. Тиканье часов в столовой ясно долетало до него.

— Анжелика! — крикнул он. — Где вы? Идите, ради Бога, сюда, — прибавил он входившей девочке, — тут такая тишина, что мне кажется, будто я в могиле.

Она послушно села против него.

Несколько минут они молчали.

Он пристально смотрел на нее.

— У вас прекрасные глаза, Анжелика, — сказал он вдруг.

Легкая краска выступила на лице смуглянки.

Владимиру понравилось ее смущение, его забавляло действие, производимое на нее его комплиментами, и он продолжал:

— Ей-Богу, вы будете недурны собой. Таких рук и ног я ни у кого не видел.

Молния гнева блеснула в черных глазах Анжелики. "Он насмехается надо мной!" — подумала она. Он безжалостно улыбался.

— Мне кажется, что Александр Михайлович неравнодушен к вам. Как вы думаете, Анжелика?

Девочка вскочила.

— Не смейте смеяться надо мной! — крикнула она. — Я урод, ваша сестра еще сегодня сказала мне это.

Владимиру стало жаль бедное существо, которое целый день всячески травили.

— Вы знаете, что вы скоро поступите в пансион, Анжелика? — переменил он разговор. — Рады вы этому?

Это было решение старого графа, принятое им по настоянию жены и дочери, утверждавших, что только в пансионе Анжелика может приобрести более или менее порядочные манеры и что они от влияния на нее в этом смысле отказываются.

Гнев исчез с лица Анжелики от его ласкового тона.

— Мне все равно где быть, — тихо сказала она и вышла из комнаты.

"Странная девочка", — подумал Владимир и, поднявшись, пошел навстречу приехавшей матери.

Анжелика больше не вышла в этот день из своей комнаты, сославшись, по обыкновению, на головную боль.

На другой день был понедельник — jour fixe y Ладомирских.

Рано утром старый граф призвал Анжелику к себе и объявил ей, что ровно через неделю она отправится в пансион.

Девочка вышла от него довольная.

Только вечер субботы и воскресенье будет проводить она у Ладомирских, значит, почти всю неделю она не будет видеть ненавистную Лору.

Она сидела в своей комнате и думала, что сегодня будет последний раз присутствовать на jour fixe Ладомирских.