Страница 4 из 4
— Да развѣ и ремонтеры прежнихъ годовъ были лучше теперешнихъ?
— Тѣ были богаче, тѣ не изъ барыша въ ремонтеры шли; только бы настоящую службу не справлять, только для того и въ ремонтеры шли; а теперь всякъ и въ ремонтеры то идетъ, чтобъ какую копѣйку нажить, изъ самой послѣдней копѣйки сами, бѣдняги, бьются!…
— Что жъ, господинъ, ямщику на водочку, сказалъ вошедшій въ избу Василій, мой старый ямщикъ, привезшій меня изъ Малоархангельска въ Уколово и сдавшій меня другому.
— Выпей, Василій, сказалъ я, подавая ему на водку и налитую рюмку водки.
— Покорнѣйше благодаримъ! сказалъ Василій, выпивъ рюмку.
Съ этими словами Василій отломилъ кусокъ хлѣба и посолилъ его, только не взявъ щепотью изъ солонки соли, а обмокнувъ прямо кусокъ свой въ солонку.
— А какъ посмотрю на тебя, паренекъ, посмотрю: много тебя еще учить надо! Охъ, много! сказалъ назидательно хозяинъ, медленно покачивая головою. Много, паренекъ, учить тебя надо!…
— Что такъ, дѣдушка? сказалъ Василій, подсмѣиваясь надъ старикомъ.
— Обхожденія ты, паренекъ, никакого не знаешь!… Вотъ тебѣ и „что такъ!“ Да!…
— Да ты говори, дѣдъ, толкомъ; а то болтаетъ Богъ знаетъ что, его и не разберешь!..
— Да развѣ можно, глупая твоя голова, развѣ можно хлѣбъ мокать прямо въ солонку?
— А для чего жъ не можно? Обмокнулъ, стало быть можно, смѣясь отвѣчалъ Василій.
— Ты зубы-то не скаль, глупая твоя голова! Тебѣ дѣло говорятъ, такъ ты долженъ старыхъ людей слушать! старый человѣкъ тебя, глупая твоя голова, старый человѣкъ дурному никогда не научитъ!
— Да скажи ты на милость, старый ты человѣкъ, что за бѣда такая содѣялась, что посолилъ хлѣбъ?
— Посолить-то посолилъ, да какъ посолилъ? Развѣ такъ можно? Такъ только одинъ Іуда христопродавецъ хлѣбъ солилъ, когда Іисуса Христа задумалъ продать проклятымъ жидамъ! А ты, кажись, человѣкъ крещеный! Тебѣ бы можно, кажись, и руками соль взять, да посолить, коли трескать хочешь!…
— Да ты-то почему знаешь, что Іуда хлѣбъ въ солонку мокалъ? Видѣлъ что ли самъ?
— Видѣть не видалъ, а въ церкви слыхалъ и въ книгахъ написано; „омочивый въ солило, тотъ меня предастъ“. Стало, и ты грѣхъ творишь большой.
— А что и въ правду-то въ книгахъ написано? спросилъ меня Василій.
— Въ книгахъ точно написано: „омочивый въ солило, той мя предастъ“, сказалъ я; только это сказано не къ тому…
— Къ самому тому дѣлу! прервалъ меня хозяинъ. А ты что теперь еще будешь разсказывать, да посмѣиваться, да зубоскалить?… Что теперь скажешь?…
— Да что сказать-то?
— То-то, что сказать! То надо сказать: всякое дѣло надо пораздумать, да поразмыслить!… Ну, а ты, что скажешь? спросилъ меня, побѣдительно взглянувъ на меня, хозяинъ.
— Да я и сказать не знаю что, отвѣчалъ я; а вотъ есть у меня пріятель, тотъ-бы тебѣ пожалуй и сказалъ, и хорошо бы тебѣ сказалъ.
— А кто твой пріятель?
— Иванъ Ѳедорычъ Горбуновъ.
— А что бы сказалъ твой Иванъ Ѳедорычъ?
— Да онъ бы нашелъ, что сказать.
— Да что сказалъ то? Чтобы и онъ сказалъ-то?
— Иванъ Ѳедорычъ сказалъ бы: „Тутъ надо мозгами шевелить“.
— Надо тутъ, надо мозгажи шевелить! Надо!
— А ты говорилъ, что и Иванъ Ѳедорычъ тутъ ничего не скажетъ!…
— Сказалъ бы, сказалъ!
— Можетъ, и еще чтобъ нибудь сказалъ!.
— Сказалъ-бы, сказалъ… Умный человѣкъ твой Иванъ Ѳедорычъ!
— Хорошо, я скажу ему это, когда увижу Ивана Ѳедорыча.
— Безпремѣнно скажи.
1861