Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 6 из 40



— Зачѣмъ-же она къ тебѣ приходила?

— А спроси ее! Я самъ удивился и сейчасъ-же ее вывелъ и заперъ двери.

Мама недовѣрчиво на меня взглянула.

Да, я не вообразилъ себѣ, а дѣйствительно замѣтилъ недовѣрчивость въ ея взглядѣ. Мнѣ стало обидно и больно.

— Мама! Отчего ты такъ странно глядишь на меня? Я говорю тебѣ, что сразу счелъ совершенно неприличною эту Зинину выходку и строго ей выговорилъ. Неужели ты въ самомъ дѣлѣ думаешь, что это я позвалъ ее, когда всѣ спали, да и она сама была почти раздѣта? Неужели ты считаешь меня или такимъ еще ребенкомъ, что я не понимаю, что прилично и что неприлично, или ужъ я и не знаю, кѣмъ ты меня считаешь!..

Мама глядѣла на меня не отрываясь, очевидно желая увидѣть изъ лица моего, правду-ли я говорю ей, или что-нибудь скрываю.

— Ну, если это такъ, — наконецъ проговорила она: — то я тебѣ, конечно, вѣрю; но меня не могло не поразить, когда Софья Ивановна разсказала мнѣ…

— А, такъ это Софья Ивановна! И, конечно, съ прикрасами и съ прибавленіями!.. Рады опять были сдѣлать исторію, а ты и разстроилась. Что-жъ, спрашивала ты Зину?

— Нѣтъ, я ей ничего не сказала, я хотѣла прежде поговорить съ тобою… Не обижайся, André, я тебѣ вѣрю, я знаю, мой милый, что ты не ребенокъ и все понимаешь, но давно я ужъ хотѣла сказать тебѣ, чтобы ты былъ осторожнѣе съ Зиной.

— Развѣ ты находишь что-нибудь неприличное въ моемъ поведеніи? — спросилъ я, опять краснѣя.

— Нѣтъ, ничего, я увѣрена, что ты смотришь на Зину какъ на сестру; но, вѣдь, ты знаешь, какъ подозрительны люди. Я ужасно боюсь, чтобы чего-нибудь не выдумали. Вспомни, голубчикъ, что Зину беречь надо; она бѣдная сиротка, безъ отца и матери, поручена мнѣ, и я должна отвѣчать за нее предъ Богомъ…

На глазахъ мамы навернулись слезы.

— Зачѣмъ-же ты говоришь мнѣ все это? — въ волненіи и смущеніи прошепталъ я: — развѣ я самъ не знаю. И въ твоихъ словахъ я вижу опять ко мнѣ недовѣріе, такъ говори лучше прямо!

— Нѣтъ, я тебѣ вѣрю, вѣрю, — поспѣшно отвѣтила мама и, наконецъ, я узналъ отъ нея въ чемъ все дѣло.

Оказалось, что утромъ Софья Ивановна, со словъ Бобелины, разсказала ей цѣлую длинную исторію. Бобелина увѣряла, что я и Зина ведемъ себя совсѣмъ неприлично, что она давно уже замѣчаетъ за нами и даже подсмотрѣла одинъ разъ въ щелку, какъ я во время сеанса за портретомъ стоялъ передъ Зиной на колѣняхъ и цѣловалъ ея руки; что Зина уже не въ первый разъ вечеромъ бродитъ по корридору и приходитъ въ мою комнату.

При этомъ разсказѣ мнѣ сдѣлалось душно и скверно. Бобелина лгала, но далеко не все… Я терялся и запутывался больше и больше. Моя совѣсть была совершенно чиста, а между тѣмъ отвергать многія подробности этого разсказа я не былъ въ состояніи. Дѣйствительно, я слишкомъ часто встрѣчался съ Зиной и всюду искалъ ее; дѣйствительно, вѣдь, одинъ разъ, въ тотъ памятный день, я стоялъ предъ ней на колѣняхъ и цѣловалъ ея руки. Я былъ увѣренъ, что Бобелина не видала этого, что она выдумала, но въ то-же, время она сказала правду, она угадала.

Теперь, именно теперь мнѣ нужно все разсказать мамѣ, открыть ей всю душу! Но опять-таки меня что-то останавливало. Къ тому-же изъ нѣкоторыхъ ея словъ я ясно видѣлъ, что она не пойметъ меня; то, что было моимъ мученіемъ и моимъ несчастіемъ, то, въ чемъ я не былъ виноватъ, она поставитъ мнѣ въ вину. Невыносимое, измучившее меня чувство сейчасъ-же явится въ невозможной уродливой оболочкѣ, и я зналъ, что не вынесу этого и что выйдетъ еще хуже.

Я такъ-таки ничего и не сказалъ мама и она ушла отъ меня. И я понялъ, несмотря на всѣ ея увѣренія въ томъ, что она мнѣ вѣритъ, я понималъ, что она подозрѣваетъ меня въ чемъ-то дурномъ и мучается этими подозрѣніями.



IV

Наконецъ мои экзамены благополучно окончились. Еще недавно я съ замираніемъ сердца думалъ о томъ времени, когда сдѣлаюсь студентомъ. Теперь наступило это время, а я не чувствовалъ никакой радости, — не тѣмъ совсѣмъ былъ занятъ. Наши переѣхали, по обыкновенію, на дачу, а меня отецъ отпустилъ немного попутешествовать. Я былъ этимъ очень доволенъ, съ жадностью ухватился за поѣздку и возлагалъ на нее большія надежды. Наединѣ съ самимъ собою, далеко отъ Зины, отъ всей этой измучившей меня жизни я, можетъ быть, сумѣю отрезвиться, лучше понять себя, и вернусь другимъ человѣкомъ; а это мнѣ такъ было нужно.

Я уѣхалъ, какъ-то необыкновенно торопясь, стараясь думать о предстоящей дорогѣ. Сначала располагалъ я ѣхать за границу, но потомъ передумалъ и отправился по Волгѣ. Нашлись и попутчики, два молодыхъ человѣка, наши старые знакомые.

Путешествіе началось очень весело, но уже перебравшись на пароходъ въ Нижнемъ-Новгородѣ я чувствовалъ припадокъ тоски: мнѣ хотѣлось вернуться назадъ, и предстоявшая поѣздка потеряла для меня въ единъ мигъ всю прежнюю прелесть.

Однако, я старался преодолѣть себя, старался развлекаться окружающимъ. Иногда мнѣ это удавалось, но не надолго. Мы ѣхали медленно, останавливаясь гдѣ только возможно, осматривая все хоть чѣмъ-нибудь достойное примѣчанія. Подъѣзжая къ Самарѣ я ужъ совсѣмъ не зналъ, что дѣлать отъ тоски и, сойдя на берегъ, какъ сумасшедшій кинулся на почту, надѣясь, что тамъ дожидается меня письмо изъ дома.

Письмо дѣйствительно дожидалось и даже не одно, а два. Писала мнѣ и Зина. Она писала, по своему обыкновенію, очень безграмотно, жаловалась на скуку, говорила, что тоскуетъ обо мнѣ и просила вернуться какъ можно скорѣе.

Если я до сихъ поръ еще кое-какъ крѣпился, то теперь, по прочтеніи этого письма, меня охватило полное безсиліе: я чувствовалъ, что дальше ѣхать не могу и рѣшился, пробывъ два дня въ Самарѣ, вернуться обратно. Никакихъ вопросовъ я не рѣшилъ, ни отъ чего не избавился и возвращался домой такимъ-же, какимъ и уѣхалъ.

Съ замирающимъ сердцемъ подъѣзжалъ я къ Петровскому. Меня не ожидали такъ скоро. Былъ вечеръ, и всѣ наши гуляли въ это время. Я утомился съ дороги и сѣлъ на балконъ, поджидая ихъ; мнѣ сказали, что должны всѣ сейчасъ вернуться. Прошло нѣсколько минутъ. Я уже хотѣлъ идти разыскивать Зину; но въ это время скрипнула калитка сада, и я увидѣлъ ее, бѣгущую къ балкону. Мнѣ показалось, что она еще выросла и похорошѣла въ этотъ мѣсяцъ; она уже носила почти длинныя платья и казалась совсѣмъ взрослою.

Зина очень изумилась, увидя меня на балконѣ. Она крикнула и радостно бросилась ко мнѣ на шею. Ея глаза блестѣли, она смѣялась, цѣловала меня, кричала, звала всѣхъ скорѣе, и я видѣлъ только одно, что никто мнѣ такъ не обрадовался, и что эта радость была искренняя. Я сдѣлался глупо счастливъ и забылъ все, что меня мучило. Послѣ чаю мы пошли гулять, и я шелъ подъ руку съ Зиной.

— Ну, что вы тутъ безъ меня подѣлывали? — спросилъ я ее.

— Да ничего, все шло своимъ порядкомъ, какъ одинъ день, такъ и другой. Противная Софья Ивановна все косится на меня и дуется, все на меня наговариваетъ. Ахъ, да! — вдругъ оживленно вскрикнула она:- мы познакомились съ сосѣдями и иногда очень веселимся. Ты знаешь, къ нимъ пріѣхалъ сынъ изъ Петербурга, лицеистъ, очень хорошенькій, очень хорошенькій, monsieur Jean, и такой славный, я съ нимъ уже подружилась.

Я почувствовалъ, что блѣднѣю. Я сознавалъ, какъ это глупо, сердился на себя, но ничего не могъ съ собою подѣлать. Я никогда не слыхалъ объ этомъ monsieur Jean, но теперь, съ первой-же минуты, его возненавидѣлъ.

Зина пристально на меня смотрѣла, и это смущало меня еще больше. Я не хотѣлъ подать ей, конечно, вида, что обратилъ особенное вниманіе на слова ея, а между тѣмъ для меня очевидно было, что она меня понимаетъ.

— И часто видаетесь вы съ сосѣдями? — спросилъ я, стараясь сдѣлать этотъ вопросъ какъ можно спокойнѣе.

— Да, часто, особенно я. Катя, ты знаешь, ужасная домосѣдка: ее никакъ не вытащишь; такъ я одна къ нимъ бѣгаю; иногда гуляю съ monsieur Jean. Онъ такой добрый и всячески меня забавляетъ…

Она, конечно, говорила все это нарочно, чтобы дразнить меня и достигала своей цѣли. Я понималъ, что ничего не сдѣлаю съ отвратительнымъ родившимся во мнѣ чувствомъ.