Страница 81 из 137
28 июля 1941 года министр гитлеровского рейха Тодт издал приказ об использовании в оккупированных областях русских рабочих на самых тяжелых работах и о запрещении оплаты их труда. В приказе говорилось: «На русской территории действуют другие правила использования рабочей силы, чем в Западной Европе. Использование рабочей силы нужно главным образом осуществлять в порядке трудовой и гужевой повинности без вознаграждения».
Однако зарплату на оккупированных территориях местному населению гитлеровцы все же платили, в первую очередь работникам коллаборационистских администраций; кстати сказать, была она довольно невысокой. В Курске, к примеру, месячное содержание бургомистра составляло 1500 рублей. Заработная плата мелких служащих колебалась от 300 до 700 рублей. Полицейский в оккупированном Ржеве получал 200 рублей (плюс паек). В Смоленской области зарплата волостных старшин составляла 400 рублей, писарей — 250, полицейских — 250 рублей. Правда, такая небольшая зарплата зачастую с лихвой компенсировалась с помощью взяток и поборов с населения.
Особым вниманием немцев пользовались журналисты и писатели как возможные пропагандисты «нового порядка», а также печатники. Значительная часть полиграфического оборудования осталась на территории врага и была им использована.
Так, в Смоленске типография, которая находилась в ведении городской управы, начала свою работу 12 августа 1942 года. Работающие там получали достаточно большое для оккупированной территории жалованье: от 450 до 1200 рублей в месяц. Первоначально она обслуживала нужды коллаборационистской администрации. В ней печатались различные бланки, квитанции, распоряжения, объявления. В типографии на различных должностях работали свыше 200 русских сотрудников.
Согласно официальной установке немецких властей, заработная плата на производстве и рыночные цены должны были остаться на уровне, существовавшем до оккупации. Действительность же была совсем иной.
В оккупированной Белоруссии зарплата большинства рабочих составляла от 200 до 400 рублей, высококвалифицированных — до 800 рублей в месяц, а директор завода «Металлист» в Борисове Поленчук получал 2500 рублей. Но даже этих денег не хватало на пропитание. Ведь на базаре пуд муки стоил 1000–1500 рублей, пуд картофеля — 500–700 рублей, литр молока — 30–40 рублей, яйца — 120–150 рублей за десяток, табак — 150 за 50-граммовую пачку, воз дров — 300–400, сахарин — 40 за 100 таблеток, поношенные туфли — 1500–2000, шерстяные брюки — 300–1000 рублей. Выручали только продовольственные пайки, повышенные для особо ценных работников, для служащих администрации и полицейских. Но подавляющее большинство трудившихся на предприятиях или в открытых немцами школах и больницах жили впроголодь. Некоторым помогали огороды.
Цены на продукты и другие необходимые для жизнеобеспечения товары все время поднимались. По данным Смоленской городской управы, за год, с лета 1942 года по лето 1943 года, цены на рынках Смоленска выросли на хлеб в четыре раза, на сало — в два с половиной, на туфли детские — в два, на мужское пальто — в пять раз.
«Население оккупированных районов находится в очень тяжелом положении, — отмечается в одном из документов штаба нашего Юго-Западного фронта, — все продукты питания и теплую одежду немцы отобрали. В городе Орджоникидзе — голод. Вследствие употребления населением в пищу мяса павших лошадей в городе эпидемия оспы. Торговли почти никакой нет, а если есть, то по непомерно высоким ценам. Так, например, литр молока стоит 40 руб., десяток яиц — 200 руб., коробок спичек — 18 руб. В городах и населенных пунктах промышленность не работает, за исключением небольших частных мастерских и мелких шахт. На базаре в Макеевке сильно развита спекуляция. Буханка хлеба стоит 150–200 руб., стакан пшеницы — 15 руб».
Практически такие же цены на хлеб и зерно были на базарах оккупированного фашистами Ржева (хлеб — 100 200 рублей, одно яйцо — 20, немецкий леденец «Бом-Бом» — 100 рублей штука и т. д.), да и в других, оставшихся под немцами, городах было не лучше, если не хуже.
«На весь город имеются всего два спекулянта, которым разрешено ездить в тыл за продуктами. Они потом эти продукты меняют на вещи. За деньги ничего купить нельзя. Да и деньги все исчезли, — пишет в своем дневнике в ноябре 1942 года Лидия Осипова. — Хлеб стоит 800–1000 рублей за килограмм, меховое пальто — 4000–5000 рублей.
Совершенно сказочные богатства наживают себе повара при немецких частях. Продали мои золотые зубы. Зубной врач за то, чтобы их вынуть, взял с меня один хлеб, а получила я за них два хлеба, пачку маргарина, пачку леденцов и полпачки табаку. Продавать и менять, кажется, совсем уже нечего. Решилась я и пошла продавать свое обручальное кольцо к одному немецкому повару. Этот негодяй предложил мне за кольцо в 15 граммов червонного золота один хлеб и полпачки табаку. Я отказалась. Лучше помереть с голоду, чем потакать такому мародерству.
…Посоветовали мне сходить в комендатуру к повару, который только что прибыл на фронт и еще не разжирел. И произошло настоящее чудо. Повар взял мое кольцо… ухватил мой рюкзак и стал сыпать в него муку безо всякой мерки. Скреб совком по дну бочки и ругался, что муки мало. Насыпал примерно треть рюкзака. Потом спросил, хочу ли я сахару. САХАРУ! Пихнул пакет сахару в 2 кг. Я осмелела и попросила хлеба. «Фюр дих» («для тебя»), — пробормотал повар и положил три хлеба. Увидел огромный кусок мяса, отрубил чуть ли не половину и тоже запихал в рюкзак. Я боялась перевести дыхание, чтобы он не опомнился и сказка бы не прекратилась»
Труба — пять рублей, окно — двадцать
Еще одной составляющей оккупационной «сказки» были налоги, а их поборники «нового порядка» придумали немало.
В листовке подпольного Смоленского областного комитета ВКП (б) от 10 ноября 1942 года говорилось, какие поборы придумали оккупанты:
«Каждый крестьянский двор должен вносить подворный налог — 120 руб., налог на трудоспособного — 60 руб., дорожный налог — 35 руб., налог с коровы — 100 руб, с овцы и свиньи — по 50 руб., за собаку — 100 руб., а если она не привязана — 500 руб., за кошку — 35 руб, за пропуск из деревни в деревню — 5 руб., за справку на помол зерна — 5 руб. и пропуск на мельницу — 5 руб., за дымовую трубу ежемесячно — 5 руб., за окно на улицу — 20–25 руб., за посещение больницы — первый раз — 3 руб., второй — 5 руб., за лечение — за сутки — 10 руб. (на своих харчах, со своей постельной принадлежностью).
Молока с коровы крестьянин должен сдать 360–400 литров, за невыполнение налога по молоку отбирается корова; есть деревни, в которых не найдешь уже ни одной коровы. Но это еще не все. Крестьянина заставляют платить полицейским, бургомистрам за их лакейскую службу немцам в среднем по 6 пудов хлеба с каждой деревни. Есть еще старосты деревень, писари, судьи и другие фашистские лакеи, которые также дерут с крестьян.
За невыполнение налога — штрафы, аресты, телесные наказания, расстрел и виселица. В деревне Подери Монастырщинского района за невыполнение налогов хлебосдачи повесили гражданина Магидова.
Немецко-фашистские захватчики грабят крестьян, душат их поборами и налогами, физически истребляют советских людей. По Хиславичскому району за один только февраль месяц казнено 550 человек, в Монастырщинском районе — 950 человек. Вот каков «новый порядок» и «новая земельная реформа» гитлеровцев!».
Кроме налогов, на оккупированных территориях нашей страны существовали и разнообразные штрафы в отношении жителей.
К примеру, в Смоленске Павлова Ефросинья, рабочая, 26 февраля 1942 года была наказана денежным штрафом в размере 2000 рублей и принудительными работами на срок в четыре недели за то, что «дала своей сестре для продажи военные брюки-галифе немецкого производства». Домохозяйка Поташова Анна отправилась на 10 дней в тюрьму, предварительно заплатив штраф в 200 рублей за то, что без разрешения пользовалась электричеством. Предприниматель Панков Михаил выложил 3000 рублей за торговлю сахарином, а швея Фомина Екатерина — 300 за покупку на рынке немецкого одеяла.