Страница 68 из 137
После разлива Волхова на нашем участке фронта появились полчища мышей-людоедов. Стоит в блиндаже задремать, как тут же эта гадость старается тебя укусить за ухо! Всю зиму мразь отъедалась на убитых, усеявших своими телами все в округе и на нейтралке. А тут всех прибрали. В блиндаже бойцы спят, а один дежурит, чтобы не покусали эти враги. Крыс тоже бегало немало. Этих стреляли из пистолетов, травили, но все впустую. И вдруг подошло к нам подкрепление: сотни, а возможно, и тысячи огромных лесных ежей, которых привлекли мыши как добыча. Идешь по окопу, смотри под ноги: ежи, ежи, ежи.
Пошли сильные дожди. Стало сыро и холодно. В окопах грязь. Все пространство от леса до реки заполнили новые пришельцы — голубые лягушки. Тысячи! Бросишь такую вверх, и она на фоне голубого неба «исчезает». Таких мы в Сибири не видывали. Когда спала вода — на десятки километров в приволховских лесах, лужах стоял лягушачий стон».
Да будет свет
Не связанных с войной забот на переднем крае тоже хватало. Скажем, освещение в землянках, обустройство бани или туалета, без этого ведь тоже не обойтись.
В качестве главного «агрегата» для получения света в землянках обычно использовалась вещь, также носившая гордое название катюша. Это была небольшая самодельная лампа, представляющая собой гильзу от орудийного снаряда. Сверху она была сплюснута внутрь просунут фитиль, изготовленный, как правило, из куска материи, немножко выше середины прорезалась дырка, затыкаемая пробкой. В нее заливали керосин, а чаще, за неимением такового, бензин с солью.
«Коптила она, конечно, основательно, — вспоминал Василий Фалалеев. — Но что делать, раз ничего другого нет. Письма при ней писали, я даже таблицы для ведения артиллерийского огня ухитрялся составлять.
Частенько использовалось и так называемое «телефонное освещение» — на колышки, вбитые в стены землянки по всему ее контуру, подвешивали кусок телефонного кабеля ПТФ-7, который имел изоляцию из хлопчатобумажной оплетки, пропитанной озокеритовой смолой, горящей тусклым коптящим пламенем. Вечером кабель поджигали с одного конца, через несколько часов он догорал до другого. Утром от копоти черные лица, руки, одежда. Изредка нашим бойцам удавалось разжиться трофейными свечами — «плошками», картонными плоскими круглыми коробочками, заполненными парафином и с фитильком внутри. Очень удобная штука для окопного обихода.
Офицер батальона связи на ленинградском фронте Александр Невский вспоминал, что немцы, опасаясь вылазок с нашей стороны, беспрерывно запускали осветительные ракеты на парашютиках, и кричали нам с издевкой: «Рус, плати за свет!». Чаще всего мы не реагировали на такие выпады, но иногда и «платили» из минометов. Такая подсветка была весьма удобной: нас не видно, а у противника все как на ладони».
Удобства
«Грязь впиталась в кожу. Лица черные и закопченные. Но мы глядим друг на друга и хватает сил смеяться: до чего же чумазые и смешные! — так описывает своих товарищей по Донскому фронту Мансур Абдулин и продолжает: — Хорошо, что у меня тогда еще не росла борода. А у старших моих товарищей — мужичков торчала грязная щетина, и они вообще были похожи на бармалеев. Вот так зачастую и выглядел наш солдат большую часть Великой Отечественной. Не похож, конечно, на образ того из лакировочных военных, как былых, так и многих нынешних фильмов, но что поделаешь. Как было, так было».
Иван Новохацкий:
«Умыться практически нечем. Небольшой запас воды во фляжках только для питья. Никаких полотенец или чего-либо подобного нет, и за всю войну я не вспомню, чтобы они были. Если и удавалось умыться, то утирались обычно полой шинели. Вот и весь наш быт. Не помню, чтобы когда-либо была баня. Да и какая тут баня, если мы все время в бою, а если и выводят из боя, то только для того, чтобы побыстрее перебросить на другой участок фронта».
Василий Фалалеев:
«Один раз, в августе или сентябре 1943 года устроили нам баню. В железных бочках нагрели воды на кострах, и мы помылись. До того и после того несколько месяцев я не мылся, а передвижных бань у нас не было. Зимой снег чище, без пороховой гари, выберешь, маленько глаза протрешь и хорошо, а летом и без этого обходились».
Передвижная баня представляла из себя машину с котлом и примитивной душевой. Вместе с ней, как правило, прибывала и «душегубка» — машина для прожарки белья и верхней одежды. Но видели их на фронте нечасто.
Что же касается туалета, то во время нахождения в обороне в каждом ходе сообщения, метрах в 20–30 от основного окопа должны были отрываться простейшие, но очень глубокие ямы (хотя бы по одной на отделение) для «отправления естественных надобностей». По мере их наполнения они засыпались землей и отрывались новые.
А коль возможности такой не было, то — на саперную лопатку и подальше за бруствер в сторону противника. Тоже проза военной жизни, куда от нее денешься. Тем более, что бывала эта проза и куда более печальной и страшной.
Николай Близнюк, боец артполка 79-й горнострелковой дивизии:
«С ранеными обращались вежливо, участливо, а вот с обмороженными — грубо и со злобой. Много было обмороженных солдат из среднеазиатских республик — они отливали «лишки воды» в брюки, намокала обувь, отмораживали ноги. Над ними издевались, приравнивали к самострелам».
Ольга Подвышенская, старшина первой статьи:
«Мы целый день на катере. Катер небольшой, там нет никаких гальюнов (туалетов). Ребятам по необходимости можно через борт, и все. Ну а как мне? Пару раз я до того дотерпелась, что прыгаю прямо за борт и плаваю. Они кричат: «Старшина за бортом!». Вытащат. Вот такая мелочь. Но какая это мелочь? Я потом лечилась».
Далеко от войны
Тяготы военного времени усугублялись нехваткой жилья, ставшей невероятно острой вследствие массовой эвакуации. К февралю 1942 года только в 40 областях и автономных республиках РСФСР разместилось около 6 млн переселенцев. В итоге миллионы людей жили в бараках, общежитиях, неприспособленных служебных помещениях, даже в палатках и землянках. Обычной стала ситуация, когда на одного работника, проживающего в общежитии, приходилось 1,3–2,2 кв. м жилплощади. Причем большая часть рабочих была вынуждена ютиться в землянках и бараках.
Из докладной записки председателя профкома танкового завода на Урале в ЦК профсоюза рабочих и танковой промышленности (1942 год):
«В землянках ютятся 8500 человек, в неблагоустроенных каркасных бараках — 12 500 танкостроителей. Зимой стены бараков из-за осадки засыпки промерзают. В поселках на 15 тыс. населения есть всего шесть водопроводных колонок. Детские сады и ясли, поликлиники, клуб, дом отдыха не присоединены к канализационной сети».
Подобная ситуация складывалась и в других регионах страны, принимающих беженцев. В Бийске, куда один за другим приходили эшелоны с эвакуированными с запада оборонными предприятиями, не было ни достаточного количества помещений для размещения прибывшего оборудования, ни жилья для специалистов и рабочих. По решению горисполкома для эвакуированного населения в кратчайшие сроки были построены 252 землянки и 7 бараков. Подобное происходило и в других городах Алтая, где размещали людей из западных районов страны.
Здания многих городских школ в срочном порядке отводились под госпитали, сами школы переводились в другие, зачастую мало приспособленные для этого помещения. Время вводило в обиход новые условия жизни.
В своей книге «В тыловом городе» Василий Гришаев приводит рассказ директора 1-й средней школы Бийска в годы войны Надежды Мирошниченко об условиях, в которых приходилось тогда заниматься ее ученикам:
«Отвели нам бывший купеческий дом на улице Льва Толстого, тесный, холодный. Но об удобствах тогда никто не думал. Удобства были нужнее раненым. Наши ребятишки даже говорили: «Хоть этим поможем фронту».
Занимались в три смены. Последний урок кончался в половине двенадцатого ночи. Учебников не хватало. Класс разбивался на группы по числу учебников, занимались по очереди. Свет часто выключали — его не хватало для предприятий, работающих на оборону, для госпиталей. Учились при свечках и керосиновых лампах. Почти не было бумаги. Писали на старых газетах, книгах, журналах — на чем придется.