Страница 54 из 137
Дабы не получить наряд вне очереди, как Василий Фалалеев, бойцы шли порой на маленькие хитрости. Бывший красноармеец Иван Карнаев, работавший в 60-х годах прошлого века на Бийском химкомбинате, рассказывал, что и у него валики обмоток все время вываливались из рук и укатывались под нары. Поэтому Иван еще с вечера укладывал их в карманы брюк и «под раздачу» не попадал.
В училищах и запасных полках требовали, чтобы бойцы обмотки наматывали высоко — под самое колено, чтобы вид был. По воспоминаниям участников Великой Отечественной, знакомых с этой процедурой, в таком случае, особенно если обмотки были накручены туго, быстро уставали икры, и потому многие научились наматывать их по-фронтовому — низко, чтобы ноге легче было.
Надо сказать, что на фронте порой обмотки шли и не по своему прямому назначению. Связав вместе, можно было использовать их, например, в качестве страховочного троса при переправе через небольшие реки, как делали штрафники офицерского батальона, в котором воевал Александр Пыльцын во время летних боев 1944 года в белорусском Полесье.
Надо отметить, что в годы Великой Отечественной специалисты-обувщики получали бронь от фронта наравне с железнодорожниками, сталеварами и шахтерами. Проблема с кожей во время войны заставила вернуться к ботинкам с обмотками, но уже с 1943 года вновь начал отмечаться быстрый переход к сапогам, хотя свои, и довольно многочисленные, поклонники оставались и у ботинок с обмотками, и многие бойцы нашей армии дошли в них до Берлина и Праги.
Стоит сказать, что, кроме прочего, для изготовления кирзовых сапог (кирзовый материал был изобретен в 1938 году) требовалась сажа газовая, которая выпускалась внесшими свой вклад в победу заключенными на Ухтинских сажевых заводах в Заполярье.
Свой вклад в обеспечение обувью Красной армии внесли и союзники, поставившие по ленд-лизу в СССР 15 миллионов пар солдатских ботинок.
«Поскольку переменный состав из боевых офицеров был обут в основном в сапоги, а «окруженцы», как правило, в ботинки с обмотками, то изношенное, как правило, заменялось равнозначной обувью, если не считать, что многим пришлось поменять свои вконец истрепанные «хромачи» на «кирзу», — вспоминал Александр Пыльцын. — А замена случалась и в виде новеньких английских ботинок (тоже «второй фронт»!). Ботинки были не черными, как у нас, а коричневыми и даже оранжевыми, парадно блестящими, но зато какими-то грубыми, неэластичными, с непривычно толстой, негнущейся подошвой. Как потом оказалось, подошвы эти были сделаны из прессованного и чем-то проклеенного картона, который буквально через 2–3 дня передвижения по белорусским болотам разбухал, а сами ботинки совершенно теряли и былой лоск, и прочность. А вот обмотки, прилагавшиеся к этим ботинкам, были тоже не черные, как наши советские, а цвета хаки. Они оказались достойными похвалы — прочными, долговечными. И годились на многое другое, даже на женские чулки, так как были двойными. При случае были они ценным подарком солдаткам».
Хочется здесь привести еще одну маленькую историю про обувь, рассказанную военным журналистам командиром партизанского отряда им. Кирова, «белорусским Чапаем» А. Самуйликом.
«Как-то возвращаюсь с очередной операции, смотрю, в моей землянке возле стола сапог стоит. Кто-то из бойцов нашел его застрявшим в болоте. Сапог крепкий, мало ношенный. Бойцы решили одну операцию провести. Обследовали ближайшие болота, нашли заболоченную луговину. Потом как-то вечером обстреляли небольшой гарнизон и под натиском немцев начали якобы отступать, заманивая фашистов в лес. Дали немцам пройти луговину и открыли такой бешеный огонь из пулеметов и автоматов, что каратели бросились бежать назад. Сколько-то фашистов так и остались лежать на болоте, а те, что убежали, оставили нам свою обувку, ради которой и состоялась операция. У нас в отряде с сапогами было плохо, а где их возьмешь?»
Однако вернемся в тыл, в Славгород декабря 1941 года. По рассказу Василия Борисовича Фалалеева, одели новобранцев в летнее хлопчатобумажное обмундирование, выдали бушлаты и зимние шапки и, само собой, ботинки с обмотками. Но перед самым Новым годом бойцы неожиданно получили новые дубленые полушубки, валенки, стеганые штаны. Когда выяснилось, что отправка на фронт задерживается, полушубки с валенками у них забрали назад».
Подобная картина наблюдалась во многих формирующихся в тылу частях, запасных полках, офицерских училищах.
— В конце февраля 1943 года нам выдали теплую одежду, валенки, телогрейки и ватные брюки. Все новое, — вспоминал выпускник Асиновского военно-пехотного училища Семен Соболев. — Тогда, как на тактические учения, выдавали теплую одежду, уже бывшую не только в употреблении, но и на фронте: чиненые и сырые валенки, пробитые и окровавленные телогрейки, может быть, уже с отлетевших душ. А тут — все новое. И это было очередным сигналом нашего скорого отъезда на фронт.
Грубовата, да тепловата
«Живу, как и прежде, хорошо, — писал с фронта 17 ноября 1942 года уроженец села Малышев Лог Волчихинского района Николай Терещенко. — Недавно получил новое обмундирование, начиная от теплых портянок и кончая шинелью и шапкой. Приходится задумываться над тем, сколько нужно усилий и лишений переносить народу нашей страны, чтобы обеспечить армию всем необходимым. Вот сосчитайте вещи, которые получены лично мною: белье холодное, белье фланелевое теплое, шерстяной свитер, шерстяная гимнастерка, стеганые ватные брюки, меховой жилет (сверх гимнастерки под шинелью), шинель, шапка, рукавицы, сапоги, которые вскоре заменят валенками, три пары теплых портянок, вещевой мешок и другое. И все это с иголочки. Ходишь, как туз!».
Еще 18 июля 1941 года вышло Постановление Государственного комитета обороны «О мероприятиях по обеспечению Красной армии теплыми вещами на зимний период 1941/42 гг». Уже в первую военную зиму тыл постарался обеспечить фронт теплым обмундированием. Командный состав носил под шинелями овчиные жилеты, хорошо согревавшие и не стеснявшие движений. Многие бойцы и командиры были в добротных романовских полушубках, служивших и неплохим маскировочным средством. В них ходили и танкисты, хотя протискиваться в танковый люк при этом было трудновато, да и пачкались они быстро.
«Выдавалось нам обмундирование — высший класс, — вспоминал воевавший под Москвой комбат С. Засухин. — Кальсоны, рубашка, теплое вязаное белье, гимнастерки суконные, ватники (на грудь и штаны-ватники), валенки с теплыми портянками, шапка-ушанка, варежки на меху. На ватники надевали полушубки. Через рукава полушубка пропускались меховые варежки глубокие, с одним пальцем. Под ушанку надевались шерстяные подшлемники, — только глаза были видны и для рта маленькое отверстие. Все имели белые маскхалаты».
Необходимо подчеркнуть одну «маленькую» деталь. Думая о своих солдатах не только как о защитниках Родины, но в последующем и будущих отцах, призванных улучшить демографическую ситуацию в стране, государство порой проявляло в этом плане определенную заботу о них. По крайней мере, о некоторых. Александр Пыльцын вспоминал, что во время его службы зимой 1942–43 годов в 29-й отдельной стрелковой бригаде на Дальнем Востоке «морозы были внушительными. Так что на лыжные переходы нам выдавали надеваемые под шапки-ушанки трикотажные шерстяные подшлемники с отверстиями для глаз и рта. Да еще такие же специальные мешочки для других, не менее нежных частей тела».
При отсутствии валенок идеальным вариантом считалось иметь сапоги на несколько размеров больше нужного. Выдвигаясь на целый зимний день в засаду, опытные снайперы намазывали ноги жиром, затем надевали шерстяные носки, обертывали их газетами, а сверху еще наматывали по паре портянок. Это было надежно.
Про русскую шинель солдаты говорили, что она грубовата, зато тепловата. Обычно спать приходилось под открытым небом, и поэтому шинель была незаменимой постелью: на нее ложишься, ею укрываешься, да и в изголовье она же, только хлястик надо расстегнуть. и спишь как убитый.