Война: ускоренная жизнь

— Сегодня я везу домой написанную моим дедом предсмертную записку, за что огромное спасибо ребятам-поисковикам, — рассказывала уже по дороге в Барнаул Галина Зеленина. — Я до того никогда не видела его почерка, но знала, что он был довольно грамотным, бригадиром в колхозе работал. По рассказам бабушки, он многим помог в трудную минуту, как говорится, последнюю рубаху мог снять, если кому надо.

На фронт ушел в июле 1941 года, вот в Карелию попал. Родственники ничего о его судьбе не знали. Бабушка, Капитолина Васильевна, похоронку тогда не получила, а только бумажку «пропал без вести». Старшего сына, Петра Трофимовича, в конце 1942 года забрали на фронт. Он прошел от Сталинграда до Будапешта. Был много раз награжден и много раз ранен. В 40 лет умер в военном госпитале после операции. Достала война.

Я испытала сильнейшее эмоциональное потрясение, побывав на поле боя. Жутко это все, и в то же время знать, что твой дед, его товарищи не побежали перед более сильным врагом, до конца выполнили свой долг, дорогого стоит. Это очень много значит и для меня, и для всех, кто побывал с нашей делегацией в Ругозере.

В Карелии члены делегации Алтайского края побывали во многих местах Сегежского и Муезерского районов республики: на алюминиевом заводе в Новодворицах, в средней школе Ругозера, детском доме в селе Каменный Бор, а также в отдельной радиолокационной роте под командованием майора Алексея Веретина, которая несет круглосуточное боевое дежурство по охране воздушных рубежей Родины.

После ужина командир части провел небольшую экскурсию по позициям своего подразделения, в котором служат ребята действительно со всех концов России — из Вологды, Ставрополя, Санкт-Петербурга, Омска, — а в разговоре с корреспондентом «Алтайской правды» сказал:

— В подготовке к открытию памятника сибирякам-алтайцам, погибшим в сентябре 1941 года, наша рота принимала самое деятельное участие — работали на планировке площадки мемориала. Памятник этот вообще наш, в том смысле, что закреплен за воинской частью. Там мы 23 февраля и 9 мая постоянно проводим мероприятия, а перед этим соответственно приводим все в порядок. Возлагаем венки, проводим митинг — все как положено.

И если кто-то из родственников геройски погибших сибиряков-алтайцев собирается ехать в Ругозеро, пусть знают, мы окажем им всю возможную помощь с размещением, транспортом. В общем, сделаем для них все, что в наших силах. Их отцы и деды были настоящими солдатами, и нам просто грех о них забывать.

Иван вернулся домой

В истории Алтайского края было также несколько случаев, когда прах погибших на Великой Отечественной его уроженцев возвращался в родные края и был захоронен на кладбищах сел, откуда они уходили на войну. Так, 22 июня 2007 года в Калманке был похоронен найденный на боевых позициях в Тверской области и опознанный с помощью записки из смертного медальона уроженец этого села Иван Дорофеев. Он погиб в 43-м и спустя 66 лет все же вернулся на свою малую родину. Нашли его поисковики из отряда «Надежда» городка Руза Московской области.

— Отца я очень хорошо помню, мне ведь 10 лет в 41-м стукнуло, — рассказывал в день похорон солдата на сельском погосте его сын Дмитрий Дорофеев. — Ему тяжело было уходить, ведь уже пятый десяток разменял, дома жена и четверо детей. Но пошел, раз надо. Два письма только и получили от него, а потом все — «пропал без вести». Месяца через три забрали в армию и моего старшего брата Александра, он в 43-м погиб. Но о нем-то мы хоть знали, где похоронен, а вот где отец. Спасибо огромное тем людям, что его нашли, тем, что домой доставили. Спасибо…

В том же 41-м, как и многие его земляки, ушел на войну и житель деревни Александровка Солонешенского района Филарет Черепанов. Из двадцати мужчин, ушедших на фронт из Сибирячихинского сельсовета, в который входит когда-то большая Александровка, до лета 2006 года четырнадцать (!) числились пропавшими без вести. Затем их стало на одного меньше.

В августе того года в Сибирячихинский сельский совет пришла весть о том, что экспедиция «Долина» обнаружила в воронке возле деревни Новая в Новгородской области останки трех бойцов, медальон со сведениями на Филарета Черепанова и солдатскую ложку, на которой читалась фамилия Рыбальчев.

Филарет Черепанов был отцом пятерых детей, младшей дочери Гале на момент его ухода на фронт был лишь год. Вернуть прах ее отца и своего деда на родину взялись проживающий в Санкт-Петербурге его внук Сергей Падерин и дочь одного из сыновей Филарета Ефима — Ирина. Решили, что место упокоения должно быть общим. 14 октября 2006 года останки трех солдат были захоронены на кладбище таежной деревни Александровка.

Бирка на шее

Согласно легенде в середине 60-х годов 19 века, некий берлинский сапожник, сыновья которого служили в прусской армии и отправлялись на войну, изготовил для них жестяные бирки. С их помощью кто-нибудь должен был опознать сыновей в случае их гибели и оповестить отца.

Сапожник был так горд своим изобретением, что посмел обратиться в военное министерство Пруссии с предложением ввести подобные знаки по всей армии. Предложение было дельное, но вот аргументацию сапожник придумал неудачную. Он ссылался на успешный опыт применения в Пруссии специальных собачьих бирок для учета и взимания налогов с владельцев. Когда обсуждение новой идеи дошло до короля, обожавший своих солдат король Пруссии Вильгельм I был просто взбешен предложением надеть на них «собачьи бирки». Только спустя некоторое время он все же позволил убедить себя в пользе этой идеи и ради эксперимента согласился на введение личных опознавательных знаков в некоторых частях прусской армии.

Такова легенда. А на деле введение первых личных опознавательных знаков в период австро-прусской войны 1866 года встретило массовое неприятие новшества со стороны даже самых дисциплинированных прусских солдат. Выданные им «смертники» они попросту выбрасывали или «забывали» в обозе. Солдат в 19 веке был также суеверен, как и в 20, и требование командиров обязательно носить на себе «вестник смерти» вызывало страх, что как раз он-то и привлечет на них скорую гибель.

Позже только активная пропаганда офицеров вермахта среди своих солдат о необходимости иметь личный опознавательный знак как гарантию получения семьей пенсии в случае гибели его владельца убедила являющихся примерными семьянинами немцев изменить свое мнение к «вестнику смерти», и ношение таких жетонов стало нормой.

Для установления личности военнослужащих германской армии использовались личные опознавательные знаки (die Erke

Надпись и номер на личном опознавательном знаке воспроизводились во всех личных документах военнослужащего. Вместе с тем в каждой войсковой части велись точные списки личных опознавательных знаков. Копии списков выданных личных опознавательных знаков посылались в берлинское Центральное бюро по учету военных потерь и военнопленных.

Готтлиб Бидерман так вспоминает о первых днях войны в России, куда он вступил со своей 132-й пехотной дивизией 22 июня 1941 года:

«Могилы немецких и русских солдат теперь оказались вблизи друг от друга: немецкие могилы, отмеченные грубыми деревянными крестами, находились справа от дороги, а русские — слева. Русские могилы остались безымянными. Их обозначали лишь винтовки и штыки, воткнутые в рыхлую землю. Немецкие могилы были увенчаны характерными стальными касками, а на некоторых крестах на льняных бечевках висели личные знаки в надежде на то, что их подберут и зарегистрируют.