Страница 14 из 40
Больше на клетчатом листке не было ни полслова. Но я понял, о чем эти с острым наклоном строки, уверенной и неразборчивой манерой своей напоминающие рецепт. Так пишет тот, кто уверен, что его послание разберут. Невзирая ни на почерк, ни на размытый смысл.
Пожалуй, я счел бы тот листок предсмертной запиской, если бы не кусок дорожной карты. С несуществующим поворотом, пририсованным к трассе красным карандашом.
Я выехал в тот же вечер. Нет, не потому, что боялся не успеть. Просто знал уже, что такие вещи нужно делать сразу, пока не прошел запал, пока порывы не затянуло житейским жиром. Иначе станет этот конверт кочевать по дому из угла в угол, после занырнет себе в стол, и однажды дело закончится помойным ведром при очередной генеральной уборке.
Я ехал долго, больше суток.
И все время шел дождь.
А мне нравилось… Нравилось смотреть, как дворники собирают со стекла капли, пакуют и сгоняют вниз струйками серебристой амальгамы. И полукружья секторов на мгновение становятся сухими, а мир предельно ясным. Влево-вправо. И замирают кошачьими лапами. Щетки. Щекотным жестом. Чет — нечет. Течет — не течет. И приборная панель светит мягким зеленым. И негромкий FM из колонок. Уютнее нет ничего на свете.
Тогда мне подумалось, что не колесо величайшее изобретение человечества, а дорога. Асфальтовая река, текущая из бог знает каких далей.
И еще мне подумалось, что я непременно пролетел бы в темноте и мороси неприметную разбитую отворотку, если бы ехал куда-то дальше. Но я ехал именно сюда. К ней. Фары высветили указатель на синем фоне. Возле такого не нужно сбавлять скорость, не прячутся за ним дэпээсники с радаром, езжай себе, водитель, дальше, наматывай карданом километры.
Но я затормозил. И понял точно — мне туда. Будто стрелка магнитная внутри сорвалась со стопора и обозначила на щебенчатый съезд стойку. Вышел я под дождь, в небо поглядел в темное, улыбнулся ему, подержал в руке трубу указателя, вмурованную в бетон. Там, в основании еще запечатлелся отпечаток чьей-то рубчатой подошвы… Не хотелось мне дальше. Чего забыл я в этой дырке в мирозданье? Вот, был. Видел. Ногами стоял… Крепла у меня мысль повернуть обратно.
А указатель был и впрямь пустой. Голубой, зараза, что те, как говорил Хазанов, которые которых. И пустой. Только по белому ободку что-то нацарапано гвоздем. Рукой капли отер, читаю: «Я еду туда». И подпись: «Ш».
Вот так вот, значит… И вернуться теперь — вроде как предательство получается.
Какое удивительное свойство человеческой натуры! В юности ты готов полжизни отдать, лишь бы хоть краешком глаза заглянуть за завесу тайны. А когда эта самая половина жизни проходит, уже что-то отчетливо тянет назад. То ли семья, то ли привычный уклад, то ли кухня с холодильником и батоном колбасы внутри. Вот у ног лежит путь в другой мир, чудесный, невозможный, невообразимый. Сделай шаг! Единственный этот шаг стоит больше, чем вся твоя затхлая жизнь. Это же так просто!
Короче, я поехал! Сбросил счетчик спидометра и свернул, набрав воздуху, как перед нырком, внутренне готовясь, по меньшей мере, оказаться в другой вселенной…
Чужая вселенная выглядела точь-в-точь, как наша. Те же мокрые кусты и убивающие подвеску колдоебины. Поля сменялись перелесками, леса болотами. Я ехал и думал. Попутно отметив про себя одну деталь: херовые дороги располагают к раздумьям. И именно второй российской беде мы обязаны тем, что до конца не превратились в первую.
Я думал о том, кем буду в новом мире. О редком шансе начать все заново. Естественно, поначалу у меня все выходило складно. Но по мере продвижения в глубь чужой вселенной, радужные перспективы истаивали. Я почему-то вспомнил одну компьютерную игрушку, настолько полюбившуюся, что пройденную многократно. Я начинал ее по-разному: и воином, и торговцем, и пиратом, и наемником, а заканчивал всегда одинаково: персонажем с кармой героя, защитником униженных и оскорбленных. Почему-то… И награды у меня скапливались одни и те же, и злодеев я крошил испытанными способами, и оружие любимое раз от раза не менялось…
И тут я попутно отметил еще одну деталь…
Черта с два! Прожить жизнь по-другому не получится!
Пресловутые перекрестки жизненных дорог меняют действующих лиц, города, род занятий. Но они не меняют тебя по сути. Твоя индивидуальность раскроется независимо от бесчисленных перегрузок.
Мы не сможем прожить жизнь другими. В некотором роде мы и есть наша судьба, которую ничем не согнуть.
И из вышесказанного плавно следует, что реинкарнация и бессмертие не имеют смысла. Как и любое другое перерождение без потери себя. Ибо скучно. Все что мог, ты уже показал за земную жизнь.
Из раздумий меня выдернули огни, мелькнувшие вдали. Я вспомнил, где я, и приготовился. Дорога вливалась во вполне себе сносное шоссе. Справа стоял указатель, тоже пустой…
Что-то мне подсказывало, что я уже бывал здесь. Причем совершенно недавно… Может, отпечаток рубчатой подошвы в бетонном основании, а может…
На ум совершенно не к месту пришел анекдот про то, как в Одессе открыли публичный дом. И я, как тот Рабинович, шо вы думаете, вышел опять-таки на Дерибасовскую…
Нет! Не ошибка эта отворотка никакая, не баг! Это дорога для тех, кого отторгает этот мир. Путь, ведущий отсюда. Путь Шилова и таких, как он.
Не мой путь.
Я вернулся в исходную.
И дело тут не в батоне колбасы. Просто я человек этого мира, который с первой и со второй бедой. И, видимо, нет смысла транспортировать меня в другую вселенную, ибо нету там ничего такого, чего бы я не смог сделать в этой…
Счетчик километров нагло показывал ноль. С чем никак не могла согласиться машина, всем своим обиженным видом заявляя что только что побывала в заднице у мамонта.
Пожалуй, можно было уезжать. Дождь кончился, светлел новым днем восток. Но мне показалась уместной одна деталь…
Порывшись, я извлек из недр бардачка несмываемый маркер. Хитро подмигнул сереющему небу и старательно увековечил на пустой табличке надпись:
«ШИЛОВО»
Так оно более-менее правильно будет…
Татьяна Томах
Время человека
Взметнулся огненно-алый фейерверк, заслонил небо и рухнул вниз. Ветер кинулся в ноги соскучившимся псом, толкнулся в колени, услужливо подравнял на аллее ковер из разноцветных листьев.
Инна медленно и осторожно шла по этому праздничному ковру, не отрывая взгляда от фигурки на дальней скамейке. Мокрые листья скользили под подошвами, расползалась зыбкая дорога из цветных пятен. Призрачная тропа над черной пропастью. Один неверный шаг — и все рассыплется, разлетится бумажными обрывками. Как пазл, небрежно собранный ветром: огненная дорога, Инна, небо, тонкие скелеты деревьев, скамейка в конце аллеи… И сломается фигурка на скамейке, теряя человеческие очертания…
Горло сжималось от страха, холод расползался от кончиков пальцев по всему телу юркими змеями. Инна шла.
— Привет, — сказал он. Махнул рукой — быстро метнулись ловкие пальцы, ухватили из воздуха кленовый резной лист — ярко-желтый, с изумрудными прожилками.
— Привет, — ответила Инна, принимая подарок.
Рука снова взлетела навстречу ветру. Из кончиков пальцев вырвались на волю длинные черные когти, вонзились в добычу. Оранжевый лист с алыми кончиками, будто обмакнутый в кровь, возник перед Инной. Она замешкалась, коготь легонько царапнул по ее руке.
— Боишься?
— Я? Не… нет.
— Боишься.
В голосе, привычном и родном, ей почудилось удовольствие. Странного, незнакомого оттенка. Как рычание зверя над обглоданной костью. Не голодное, яростное, а сытое, хозяйское.
Инна разозлилась.
— Не боюсь.
Глубоко и спокойно вздохнула — почему-то казалось, он прислушивается обострившимся звериным слухом. Ловит ритм ее дыхания, биение пульса. Выслеживает ее страх.
Глупости. Зачем ему?.. Инна вспомнила, как он ждал ее возле дома. Робко, не поднимая глаз, дарил цветы. Маленькие букетики, нарванные с клумб, изредка — покупные розы с нежными тугими лепестками… Стебли были теплыми от его рук, в волнении сжимавших цветы; иногда жар ожидания оказывался так горяч и долог, что цветы не выдерживали, гнулись в пальцах восковыми свечами…