Страница 47 из 53
Когда я спросилъ князя, правду ли пишутъ про него, будто въ молодости онъ пѣшкомъ обошелъ всю Черногорію, князь отвѣчать, улыбнувшись:
— О, нѣтъ, далеко не всю. Какъ ни часто и ни много ѣздилъ я по Черногоріи, но и до сихъ поръ есть еще мѣста, которыхъ я никогда не видѣлъ.
Въ это время княжескую коляску нагналъ шарабанъ въ одну лошадь, въ которомъ сидѣлъ молодой княжичъ Мирно съ кѣмъ-то изъ приближенныхъ князя.
Удалой красавецъ Мирко, весело улыбаясь, проворно выпрыгнулъ изъ шарабана и тоже направился въ нашей коляскѣ, прося меня представить его моей женѣ.
Они съ княземъ еще нѣсколько минутъ любезно бесѣдовали съ нами, выражая сожалѣніе, что мы такъ недолго пробыли въ Черногоріи.
— Пріѣзжайте къ намъ еще разъ, если Черногорія вамъ понравилась; тутъ еще многое интересно было бы вамъ посмотрѣть… — заключилъ князь на прощанье.- Bon voyage!..
Мы изъ вѣжливости подождали, пока тронулся княжескій поѣздъ, и тогда только двинулись дальше, искренно тронутые и не мало удивленные такою выходящею изъ ряду привѣтливость черногорскаго владыки.
Мы съ женою невольно сопоставляли съ этою истинною благовоспитанностью и истинною просвѣщенностью человѣка, стоящаго все-таки въ ряду царственныхъ особъ, — съ обычнымъ у насъ чванствомъ и надменностью какого-нибудь мало-мальски крупнаго чиновника, едва доступнаго въ своемъ воображаемомъ бюрократическомъ величіи простому смертному…
За княземъ слѣдовалъ цѣлый длинный цугъ его приближенныхъ. Проѣхали какіе-то черногорскіе сановники въ нѣсколькихъ коляскахъ; проѣхали подводы отставшихъ перянниковъ, которыхъ мы захватили въ селѣ Кокета у кафаны, гдѣ они по пути прохлаждались стаканчиками ракіи. Они вели съ собою коней, осѣдланныхъ кавалерійскими сѣдлами, и, вѣроятно, должны были ѣхать прямо въ Никшичъ, пока князь пробудетъ у себя въ Крушевцѣ.
Въ селеньѣ Дражевнинѣ,- если я вѣрно запомнилъ это названіе, — у корчмы опять княжескій обозъ, коляска и арба, полная вещей, и опять веселые ребята черногорцы безпечно засѣдаютъ въ кафанѣ со стаканчиками въ рукахъ. Старый черногорецъ сидитъ по серединѣ ихъ и поетъ полу-разбитымъ голосомъ какія-то заунывныя народныя рапсодіи, перебирая своими изсохшими пальцами самодѣльныя гусли. На дворѣ, подъ окнами, собралась небольшая толпа и тоже внимательно слушаетъ…
— доносятся до насъ отрывочные звуки. Одинъ изъ слушателей долго всматривается въ насъ, пока наши лошади отдыхали передъ дверью кафаны, и словно порѣшивъ самъ съ собою, что мы ни въ какомъ случаѣ не можемъ понять православной сербской рѣчи, неожиданно спрашиваетъ насъ по-нѣмецки:
— Ist es schwer in Черногорія zu reisen?..
Мы ему отвѣчаемъ, въ его очевидному удовольствію, что нисколько не schwer, что въ Черногоріи у нихъ теперь стаи такія хорошія дороги, такъ все удобно и интересно, какъ и въ любомъ европейскомъ государствѣ. Объясняется вскорѣ, что ми русскіе, а не нѣмцы, и къ намъ уже обращаются наперерывъ любопытные вопросы и сочувственныя восклицанія не на ненавистномъ черногорцу швабскомъ, а на родномъ и сердцу любезномъ сербскомъ языкѣ.
Далеко проѣхавъ Дражевнину, опять видимъ спускающіяся съ горы двѣ коляски. На козлахъ каждой по два черногорца; въ передней коляскѣ митрополитъ Митрофанъ съ какимъ-то монахомъ; тоже, очевидно, ѣдутъ въ Никшичъ на закладку собора.
Мы оба съ женою раскланялись съ знакомымъ уже намъ митрополитомъ и продолжали-было спокойно свой путь, какъ вдругъ Божо остановилъ лошадей и шепнулъ намъ встревоженно:
— Владыко остановился, къ вамъ идетъ!
Дѣйствительно, проѣхавъ нѣсколько саженей подъ гору, митрополитъ приказалъ вдругъ остановить лошадей и вышелъ изъ коляски.
Мы съ женою тотчасъ же поспѣшили въ нему на встрѣчу, озадаченные такою неожиданною любезностью.
Преосвященный извинился, что встрѣчаетъ насъ въ дорожной одеждѣ, хотя, по правдѣ сказать, нарядъ его не требовалъ никакихъ оправданій; на немъ была короткая черная душегрѣйка поверхъ чернаго подрясника и панагія, украшенная изумрудами. Онъ сообщилъ намъ, что ѣдетъ въ Никшичъ класть первый камень новаго православнаго собора; посѣтовалъ на насъ, что мы такъ не во-время уѣхали изъ Никшича, не дождавшись торжества; очень былъ доволенъ, угнавъ что мы посѣтили не только Доній, но и Горній-Острогъ, и разспросивъ, какъ понравилась намъ Черногорія, долго ли мы еще пробудемъ здѣсь, пожелалъ намъ счастливаго возвращенія и поручилъ передать его поклоны знакомымъ ему русскимъ дѣятелямъ изъ числа главныхъ руководителей славянскаго общества.
Такое деликатное вниманіе духовнаго главы Черногоріи къ простымъ русскимъ путешественникамъ тоже пріятно поразило насъ, не привыкшихъ въ своемъ отечествѣ ни къ чему подобному. Можетъ быть, въ этомъ глубоко-человѣчномъ свойствѣ передовыхъ людей Черногоріи сказывается издревле вкоренившееся въ черногорскомъ народѣ священное чувство гостепріимства, выражающееся теперь въ другихъ, болѣе культурныхъ формахъ, чѣмъ въ былыя времена.
Мы лѣземъ все по сѣрымъ известнякамъ, взбуравленнымъ тяжкими слоями, такъ правильно и глубоко растреснувпшмъ, что они кажутся гигантскою кладкою какихъ-нибудь циклоповъ. Сѣрые утесы башнями и замками выглядываютъ изъ зелени лѣсковъ; котловины долинокъ окружены настоящими амфитеатрами съ рядами нерукотворныхъ ступеней своего рода. Несомнѣнно, что первобытный человѣкъ всѣ формы своихъ построекъ, всѣ стили своей архитектуры заимствовалъ съ готовыхъ уже природныхъ моделей горъ и лѣсовъ, гдѣ онъ нашелъ и своды, и столбы, и галереи, пирамиды, амфитеатры, башни, зубчатыя стѣны…
Когда коляска наша взлѣзла наконецъ на самую высоту, — слѣва у насъ разстилалось «Горнее Блато», а за нимъ, черезъ лѣсистый перешеекъ, громадная чата «Скадрскаго Блата», терявшаяся въ туманахъ горизонта. Историческая «Велья-Гора» съ своею заоблачною бѣлой часовенькой провожала насъ справа… Эти мѣста мы проѣхали въ темноту, когда ѣхали въ Нйкшичъ, и ничего поэтому не разсмотрѣли тогда. Когда же мы спустились съ перевала и проѣхали тѣнистую прохладу настоящаго рослаго и густого дубоваго лѣса, какихъ почти не встрѣчаешь въ Черногоріи, мимо насъ потянулись до самой Рѣки Черноевича уже знакомыя мѣста.
Въ Рѣкѣ насъ уже многіе признали, такъ какъ мы въ короткое время останавливаемся здѣсь въ четвертый разъ. Хозяинъ кафаны, разумѣется, самый главный пріятель нашъ. Онъ не только выворачиваетъ для насъ всѣ свои скудные запасы, чтобы собрать намъ сколько-нибудь сытный завтракъ, но еще ведетъ мою жену по искуснѣйшимъ мѣстнымъ мастерамъ и мастерицамъ, помогая ей покупать разныя статьи національнаго костюма для подарковъ въ Россіи.
Пока жена странствовала по подгорицкимъ кустарямъ, а я отдыхалъ подъ деревомъ за книгою и записною тетрадью своею, много экипажей подъѣзжало къ кафанѣ; они останавливались не надолго и опять отправлялись въ путь по знакомой намъ теперь дорогѣ на Подгорицу. Это все цетинская знать двигалась на торжество въ Никшичъ.
На Коштелѣ мы опять застаемъ подъ деревомъ у края дороги походную лавочку деревенской юницы съ крашеными яйцами, водою, виномъ и лимонадомъ. Ныньче опять большой проѣздъ, и добычливая дѣвочка не хочетъ упустить своего скуднаго барыша. Хорошенькій глазастый мальчуганъ съ всклокоченною черноволосою головою усѣлся на корточкахъ, какъ обезьяна, на гребнѣ каменной ограды, совсѣмъ не думая, что онъ сидитъ надъ пропастью, и съ самою умильною миною облизывается на разложенныя у ногъ его прелести, очевидно, не постигая, какимъ это образомъ мы, обладатели коляски и пары лошадей, можемъ проѣхать мимо всѣхъ этихъ соблазнительныхъ вещей, не остановившись попробовать и красныхъ яицъ, и сладкаго лимонаду…
Когда мы проѣхали «Бельведеръ», — бесѣдку на перевалѣ, куда жители Цетинья ходятъ любоваться на далекіе виды Рѣки, Скутарійскаго озера и Албанскихъ горъ, — и стали спускаться къ городу, — пейзажъ опять сдѣлался сурово-дикимъ. Цѣлый хаосъ ощетинившихся черно-сѣрыхъ камней выпираетъ безпорядочными громадами другъ изъ-за друга и другъ на друга по обрывамъ глубокихъ круглыхъ проваловъ, — такъ что вся страна кажется только-что разрушенною колоссальнымъ землетрясеніемъ или какимъ-нибудь страшнымъ геологическимъ переворотомъ.